Присягнувшие Тьме
Шрифт:
— Какой у них культ?
Замошский широко развел руками:
— В большинстве сатанинских сект дьявол является лишь прикрытием извращений, наркомании, различных видов беззаконной деятельности. Порой они доходят до уголовщины. Убивают, кончают с собой, доводят других до самоубийства… Но я бы сказал, что эти банды не опасны и чаще всего ограничиваются осквернением кладбищ. Короче говоря, хулиганством. Во всем этом нет никакой идеи. И их общение с «хозяином» просто смехотворно.
— Полагаю, «Невольники» не принадлежат
— Ни в коем случае. «Невольники» — настоящие сатанисты, они живут ради зла и благодаря злу. Они ведут аскетическую жизнь, требовательны к себе, безжалостны. Убийцы, палачи, воры, они совершают зло бесстрастно, соблюдая порядок и пунктуальность. Это эквивалент наших монахов. Могущественные, многочисленные — и невидимые. Они не развратничают перед алтарем в церкви и не целуют козла в задницу. Это настоящие преступники, их злодеяния призваны умножать Зло. Убийство, истязание, разрушение — вот их причастие. Кроме того, они очень сплоченны. Их объединяет тайная цель.
Я закурил еще одну сигарету, просто чтобы подбавить дымку в наш маленький ад.
— Которая состоит…
— В сборе заповедей дьявола. Когда они не убивают, они гоняются за словом Сатаны.
Замошский перевел дыхание. Он продолжал вышагивать передо мной. Своим воинственным видом он напоминал генерала во время военного похода. Он продолжал:
— Видите ли, у сатанинской догмы есть один основной недостаток — отсутствие священной книги. Текста, который можно было бы счесть каноническим. В истории сатанизма вы найдете кучу черных библий, демонологических фолиантов, колдовских книг, различного рода свидетельств. Но нет труда, воспроизводящего слово дьявола. Вопреки тому что о нем рассказывают, Сатана не писака.
Мне вдруг представился священник из Лурда в его потрепанной сутане. «У них нет книги. Понимаете?» Он говорил о «Невольниках».
Я спросил:
— Где находится это слово? Где оно зафиксировано?
Его глаза на мгновение затуманились:
— Вы меня спрашиваете? — Он развел руками. — В этом же и состоит суть вашего расследования.
Я должен был бы об этом подумать. «Лишенные света». Единственные существа в мире, имевшие контакт с демоном.
— «Невольники» разыскивают «лишенных света»?
— Именно. Для них эти чудесно исцеленные являются хранителями уникального слова. Слова, которое они должны вписать в свою книгу. Именно за это их иногда называют Писцами. Они пишут под диктовку дьявола.
— Я думаю, они прежде всего пытаются расшифровать слова клятвы, которую «лишенные света» дают дьяволу?
Замошский кивнул:
— Их цель именно такова: узнать слова клятвы, которые позволяют вступить в контакт со Злом и заключить с ним договор.
— Казвьель и Мораз принадлежали к этой секте?
— С давних пор.
— Вы хотите сказать: они вступили в нее до того, как утонула Манон?
— Разумеется.
— Когда они узнали, что Манон жива?
— Когда умерла Сильви Симонис.
— Вам известно, от кого они это узнали?
— От Стефана Сарразена.
Имя жандарма заставило меня вздрогнуть:
— Почему он? Зачем он их оповестил?
Нунций постарался сдержать улыбку:
— Потому что он был их сообщником. Когда его еще звали Тома Лонгини, Стефан Сарразен тоже состоял в секте «Невольников». Вместе с теми двумя он участвовал в растлении девочки.
Еще одна ускользнувшая от меня правда. Я всегда чувствовал, что между этими тремя есть какая-то связь, но не мог этого доказать. Пресловутое правило одной трети… Мораз, Казвьель и Лонгини спровоцировали смерть Манон. Но у меня все еще осталось некоторое недоумение:
— В восемьдесят восьмом году, — произнес я, — Тома Лонгини было всего тринадцать лет. Он был школьником. Мораз был часовщиком. Казвьель — взломщиком. Как могли они познакомиться?
— Вы недостаточно копались в их прошлом. Ришар Мораз был не только часовщиком. Он был коллекционером и даже скупщиком краденого. Так он познакомился с Казвьелем, который приносил ему ворованное.
— А Тома?
— Тома был извращенцем. Ему доставляло удовольствие проникать ночью к чужим людям. Наблюдать за ними. Или таскать у них безделушки. Именно на этом пути он встретил Мораза. Он продавал ему украденные вещицы.
Мораз, Казвьель, Лонгини — три ночные птицы, сведенные вместе воровством. Затем они нашли Другой общий интерес: культ Сатаны.
Я вообразил, что было дальше: Тома Лонгини со временем, должно быть, привязался к Манон и захотел помешать ее окончательному растлению. Он испугался. Он разговаривал со своими родителями, затем с психиатром, Али Азуном, но не мог открыть им всю истину. Он делал намеки, но главное было в том, что он хотел прекратить то, что делали с Манон. То, что началось как порочная игра, становилось опасным. Манон вела себя как одержимая. Ее мать теряла всякое самообладание и была готова ее уничтожить.
— Если я правильно понимаю, — продолжил я, — трое сообщников только этим летом обнаружили, что Манон жива. Тогда они подумали, что она может быть «лишенной света».
— Совершенно верно. Но в это время Манон внезапно исчезла. Либо она почувствовала угрозу со стороны этих фанатиков, либо боялась убийц своей матери.
Я отметил про себя, что Замошский не допускал мысли о виновности Манон. Это необъяснимым и загадочным образом принесло мне облегчение. Я не желал, чтобы Манон оказалась виновной…