Призраки Пянджа

Март Артём

Мартынов нервно засопел, вглядываясь в темноту. Он не смотрел на нас. Казалось, просто изолировал себя воображаемой стеной, через которую все же прорывались наши с Марджарой слова. И когда некоторые из них особенно нервировали простого старшего сержанта, он реагировал соответственно — раздражался.

— Тарик Хан — прямой подчиненный генерала Актар Абдул Рахмана, нынешнего главы ISI, — Надим задумчиво искривил губы и приподнял взгляд к низенькому потолку. — И я подозреваю, что он знает все или почти все о «Пересмешнике». Попади он в ваши

руки — операция, которая все еще находится в зачаточном состоянии, может оказаться под угрозой провала.

Так вот о чем говорил Искандаров. Не знаю, откуда он знал такие подробности и насколько осведомлен о планах и целях «Пересмешника», но чуйка старого майора явно подсказывала ему верный путь. Тарик Хан — самая близкая и важная цель. И если Марджара говорит правду, захват Хана может переломить хребет «Пересмешнику».

Хусейн тем временем пристально уставился на меня. Да так, будто хотел прожечь во мне дыру своим взглядом.

— Чего ты смотришь? — кивнул я ему.

— Удивляюсь.

— Чему?

— Откуда простой солдат срочной службы вообще знает о «Пересмешнике». Почему советские разведчики просвещают его в такие дела, которые совершенно не должны касаться простого солдата.

Я нахмурился.

— Это не твое дело, Хусейн.

Марджара помедлил, смерив меня взглядом, но все же кивнул.

— Согласен. Я тоже не люблю лишних вопросов.

— И все равно отвечаешь на них, — пробурчал Мартынов, наконец обернувшись. Потом он обратился ко мне: — Знаешь, почему он делает это, Саша? Чтобы в доверие нам втереться! Чтобы мы бдительность потеряли!

— Я не потеряю, — сказал я Мартынову строго.

Взгляд старшего сержанта блеснул мимолетным сомнением. Он слишком привык быть младшим командиром и брать на себя ответственность за других парней. Потому Вите сложно было отпустить эту ответственность. Отдать ее мне. Внутренняя привычка не давала ему сделать этого. Оттого старший сержант и сомневался.

Тем не менее Мартынов ответил взглядом и больше ничего не сказал.

— Значит, ты боишься, что ISI достанет твою семью? — спросил я Хусейна.

Тот кивнул.

— Хан пока не знает, что я переметнулся к вам. И не должен узнать, иначе и моей жене, и моим детям конец, — Марджара едва заметно вздохнул, потер щеку. — Но Тарик Хан узнает, если Молчун уйдет с Бидо живым. Этого не должно случиться. Потому мне и нужна ваша помощь. Как говорится, враг моего врага — мой друг.

— А говорил, что не силен в русских афоризмах, — хмыкнул я. Потом посерьезнел: — Я правильно понимаю, ты задумал договориться с советскими спецслужбами?

— Я знаю много, — кивнул Надим. — Знаю, когда и где пройдут первые провокации. Знаю, где планируются склады с оружием и советской униформой для них. Знаю имена командиров, которым предстоит командовать промежуточными операциями на всех этапах «Пересмешника». Взамен за эту информацию мне нужно лишь одно — чтобы КГБ помогло моей семье покинуть Пакистан.

Я молчал, обдумывая

слова Надима. Молчал даже Мартынов, всю дорогу провоцировавший Марджару на конфликт. Однако старший сержант, казалось, несмотря ни на что заинтересовался разговором Хусейна.

Надим нарушил тишину, затянувшуюся на полминуты:

— Я понимаю, что СССР никогда не станет мне домом. Что я буду здесь чужим. И все же там, в Пакистане, моей семье вынесут смертный приговор. А здесь у них будет шанс жить.

— Будет, — наконец сказал я и протянул руку Мартынову.

Тот верно понял мой жест и передал мне на две трети опустевшую банку перловки. Взяв ее, я продолжил:

— Вот только для этого мы сами должны уйти с Бидо живыми.

С этими словами я протянул банку Марджаре. Тот помедлил, глядя на нее. А потом все же принял. Стал неспешно ковыряться ложкой внутри.

Дело шло к двум часам ночи. Похолодало. С каждым выдохом сизый пар выбивался изо рта, клубился перед лицом, но быстро рассеивался.

Я, закутавшись в плащ-палатку, сидел у входа и наблюдал за тропой. Мартынов лежал на нарах, укрывшись своей плащ-палаткой.

Хусейн сидел, прислонившись спиной к стене шалаша, и монотонно, убаюкивающе рассказывал:

— Зубаир — человек привычек. Он никогда не станет рисковать. Никогда не пойдет на решительный шаг, если не будет уверен в том, что этот шаг окажется удачным. Он никогда не действует, если не уверен в том, что достигнет своей цели. А достигает он ее почти всегда.

— Странный подход для снайпера, — тихо проговорил я, глядя в темноту сквозь маскировочную сетку, нависшую над входом, — я не вижу в нем никакой гибкости.

— Зубаир закостенелый человек, — согласился Марджара. — Но недостаток, как ты сказал, гибкости он компенсирует опытом и выучкой. А еще он всегда рядом. Всегда наблюдает.

— И как по-твоему он поступит? — спросил я, на миг обернувшись к Хусейну.

Марджара задумался.

— Стрелковую позицию в этих местах слишком сложно организовать. Тропа идет под самыми скалами. Понижается слишком круто, чтобы залечь на ней. Скалы высокие, труднопроходимые. Стрелять прямо с них слишком опасно. Он легко раскроет себя. Не рискнет попасть под ответный огонь.

— А стрелять через ущелье Зубаир не будет, — дополнил я задумчиво. — Добраться туда сложно. Да и идти долго. А расстояние до нашей тропы и ветер исключают любую возможность прицельно вести огонь с того края ущелья.

— Верно, — кивнул Хусейн. — Потому он пойдет другим путем. Вернее, уже пошел. Зубаир станет готовить нам ловушки. Это могут быть мины, растяжки, камнепады. Он попытается уничтожить нас на расстоянии. Не спускаясь, не вступая в открытое противостояние. Если не будет уверен в успехе. В том, что он ничем не рискует. На этом я и хочу сыграть.

— У тебя есть план действий? — спросил я.

Мартынов зашевелился под плащ-палаткой. Поднялся и принял сидячее положение. Отпил немного воды из фляжки.