Пророк, огонь и роза. Ищущие

Вансайрес

— Тебе Иннин сказала, да? — спросил Хайнэ, отняв руки от лица. — Сказала, что я вас видел, и из-за этого ты сделал такой вывод? Решил, что из-за этого я тебя прогнал, потому что сам в глубине души мечтаю о том же самом?

— Видел? — переспросил Хатори. — О чём ты?

По его удивлённому тону Хайнэ понял, что ошибся, причём ошибся роковым образом — одновременно выдав себя.

Он побледнел, потом побагровел от жгучего стыда.

— Если хочешь помочь мне, то убей, — едва дыша, выговорил

он. — Потому что ничто другое мне помочь не может.

Рухнув на постель, он уткнулся лицом в подушку и замер неподвижно.

Хатори также не двигался с места и ощущал себя странно.

«Почему я так безжалостен? — даже промелькнуло у него в голове в какой-то момент. — Ему плохо и больно сейчас, а я ничего не чувствую. Почему мне всё равно?»

Не то чтобы он когда-либо отличался особенной чувствительностью, но и подобное полное безразличие было для него внове, особенно после того, что он сказал и сделал для Хайнэ в этот день.

Наконец, он поднялся на ноги, задёрнул занавеси, погасил светильники.

Помедлив, вернулся к Хайнэ и, притянув его к себе, уложил лицом к себе на грудь. Хайнэ позволил сделать это без особых возражений, и Хатори, обняв его, уставился неподвижным взглядом в потолок.

Брат вскоре заснул, а он так и лежал, наблюдая за лунными пятнами, скользившими по потолку.

«Накидка на груди намокла. Это значит, что у Хайнэ мокрое от слёз лицо, — всё с тем же равнодушием подумал он. — Надо было снять её… но мне же вставать с рассветом, я не смогу тратить время на то, чтобы переодеться».

Хатори вытащил из рукава свиток с морским пейзажем, подаренным Кансой, и развернул его, держа перед собой в вытянутой руке.

«Завтра я поеду туда, — напомнил себе он, глядя на нарисованные волны, набегающие друг на друга. — Завтра меня ждёт свобода».

И вдруг что-то словно обрушилось на него.

Что-то такое, от чего всё тело сдавило и перекорёжило, от чего стало трудно дышать, а в груди заболело.

Хатори уже не помнил того, как Канса спросила однажды, почему он плачет, а он заметил, что и в самом деле плачет, только поднеся руку к щеке, но теперь произошло то же самое — он почувствовал, что подушка мокрая, и только тогда обнаружил, что лицо его залито слезами.

Но он по-прежнему упрямо сопротивлялся, не желая изменять своему правилу не думать о собственных чувствах.

«Мне просто очень больно, — сдался он, наконец. — Какая разница, отчего? Это и так понятно. Какой смысл об этом думать?»

Картинка с нарисованными волнами выпала у него из руки.

«Какая это была красивая и печальная иллюзия, — подумал Хатори, закрыв глаза. — Ты бы, наверное, сказал так, Хайнэ».

***

Хайнэ проснулся в одиночестве поздним утром следующего

дня.

Прикрыв лицо рукой от солнца, ярко светившего сквозь раздвинутые занавески, он какое-то время лежал на спине, смахивая слёзы, постоянно набегавшие на глаза, и не пытаясь их остановить.

«Я даже не проснулся, когда он ушёл, — подумал он. — Мы даже не попрощались».

Наконец, обессиленный и опустошённый, он набросил на плечи верхнюю накидку и подполз к окну.

«Солнце бывает особенно ярким именно в те дни, когда хочется умереть, — думал он, глядя на искрящийся снег. — Почему это так?»

Взгляд его вдруг привлекло что-то яркое, блеснувшее в лучах солнца гораздо сильнее, чем белоснежные кристаллики снега.

В первое мгновение Хайнэ не поверил своим глазам.

Но глаза не обманывали его — это действительно был Хатори, вернувший себе прежний облик, Хатори с его ярко-рыжими волосами, пламенеющими от солнечных лучей.

Вслед за первой, инстинктивной радостью, Хайнэ ощутил испуг — солнце стояло в небе высоко, и, судя по всему, время близилось к полудню.

Он запахнул поплотнее накидку, нашёл свою трость и поспешно заковылял вниз.

— Почему ты до сих пор здесь? — взволнованно спросил он, добравшись до брата, сидевшего в беседке. — Разве ты не должен был уйти с рассветом? Во сколько вы уезжаете? Ты говорил, что это сегодня. Ты не опоздаешь?

Хатори молчал и только смотрел на ветви дерева абагаман, росшего неподалёку, каким-то странным, отрешённым взглядом.

Хайнэ никогда не видел его таким и вконец испугался.

— Что с тобой?! — спросил он, схватив Хатори за плечи и попытавшись повернуть его к себе. — Что с тобой такое, а?

Хатори, наконец, ответил.

— Ничего, — сказал он. — Ничего страшного. Хайнэ, иди в дом, а? Я бы сам тебя отнёс, но мне хочется побыть здесь какое-то время. Хорошо?

Слова и движения как будто давались ему с усилием, но, по крайней мере, он заговорил, и это принесло Хайнэ некоторое облегчение.

— Конечно, — сказал он и повторил в беспокойстве свой вопрос: — Но ты не опоздаешь?

— Не знаю, — как-то меланхолично сказал Хатори. — Может, и опоздаю.

— Но тебя дождутся?

— Не знаю, — ответил брат всё тем же голосом и с тем же выражением на лице. — Может, и дождутся.

Хайнэ пришёл от его вялости в откровенный ужас — Хатори мог быть каким угодно, но только не таким безжизненным.

— Ну так поехали быстрее, — в отчаянии предложил он. — Может быть, ещё не поздно!

Хатори молчал, никак не реагируя, и Хайнэ, подозвав слугу, велел спешно готовить экипаж.

— Пойдём, ну пожалуйста, пойдём, — чуть не плача, начал он уговаривать Хатори, вообразив, что тот не станет соглашаться.