Пророк, огонь и роза. Ищущие
Шрифт:
Хатори посмотрел на неё долгим, внимательным взглядом.
— Ты сильнее, — наконец, сказал он. — И я тебе не нужен.
Иннин вздрогнула.
— Это неправда, — растерянно возразила ещё до того, как сообразила, что это не то, что она должна говорить. Но было уже поздно, и она, сама того не желая, продолжила: — Я очень по тебе скучаю. По твоим объятиям, по твоим прикосновениям… И тем более теперь.
— А что случилось теперь? — спросил Хатори.
Иннин прикусила язык, но признание, единожды вырвавшись, как будто тянуло её за собой, заставляя сознаваться
— Есть кое-что… — начала она в смятении. И всё-таки заставила себя остановиться: — Я потом скажу. Потом… позже. Когда-нибудь.
Хатори ничего не ответил, только облокотился вновь на перила беседки и, протянув руку, отломил от деревца абагаман часть ветви.
Иннин не успела его остановить, только вскрикнула:
— Что ты делаешь!..
Но воздух тут же наполнил такой удивительный, цветочно-пряный аромат, что все её дальнейшие слова о том, что это дерево священно и прикасаться к нему, а, тем более, отрывать листья, нельзя, как будто потонули в этом дивном, совершенно незимнем запахе, от которого, казалось, и солнце засветило теплее и ярче.
— По преданию, если оторвать от дерева абагаман часть ветви в зимнее время года, то оно начнёт источать аромат, напоминающий о лете, и наоборот, — только и смогла выговорить Иннин. — Поразительно, но, кажется, это правда…
— А ты никогда не проверяла?
— Нет, конечно. Нельзя этого делать, дерево священно.
— Ну и что?
— Как ну и что? Отрывая от дерева его часть, ты причиняешь ему боль, — повторила Иннин фразу, которую девочкой слышала от няньки. — Дух, заключённый в нём, может разозлиться.
Слова эти, конечно, звучали довольно глупо, но Иннин вдруг поняла, что и не думала в них сомневаться. Читай больше книг на Книгочей.нет Она могла подвергнуть сомнению что угодно, вплоть до существования Великой Богини, но подобные суеверия, шедшие, по большей части, из детства, являлись той истиной, которая остаётся неизменной даже тогда, когда всё прежнее мировоззрение терпит крах.
— Судя по аромату, дух дерева вовсе не злится, а, наоборот, испытывает радость, — возразил Хатори. — И с чего вы все только взяли, что испытывать боль — непременно плохо? Я не думаю, что это плохо или, наоборот очень хорошо. По-моему, это просто часть жизни. Всё живое растёт через боль, где-то я слышал такие слова. Может быть, когда Хайнэ читал вслух свою книжку.
Он протянул источавшую дивное благоухание веточку Иннин, и та растерянно сжала её в руках.
«Что если он прав? — подумала она в смятении. — Может быть, моя ошибка, из-за которой я вновь и вновь попадаю в замкнутый круг, не в том, что я совершаю неправильный выбор, а в том, что пытаюсь совершить его, исходя из того, какой вариант причинит мне меньше боли? Я бегу от боли вместо того, чтобы смириться, что мне придётся испытать её в любом случае…»
И она смирилась — позволила себе осознать тот факт, что, какое бы решение она ни приняла, ей придётся страдать. Страдать, отказавшись от своей мечты, или страдать, отказавшись от двоих людей, единственно близких ей, а также от третьего, маленького существа, которое уже было частью
Иннин дала волю этому неизбежному страданию — она погрузилась в него, как в волны моря, и сквозь эту боль, охватившую её, подобно пламени, она постаралась добраться до себя самой и услышать то, чего ей хотелось на самом деле.
В темноте, окружившей Иннин, когда она закрыла глаза, она чувствовала аромат отломленной от деревца ветви.
— Мне хочется вновь почувствовать запахи цветов… весенние запахи, которыми полнятся долины в Арне в день моего рождения, — проговорила Иннин неуверенно, ещё только нащупывая путь.
Она вспомнила, как эти запахи сопровождали её каждую весну и каждое лето, когда она, закрывшись в своей комнате, перечитывала книги о жрицах древности и испытывала ни с чем не сравнимое ощущение волшебства. Эти запахи помогали ей творить раз за разом чудесный мир, который она создавала в своём воображении, связывая его с будущей участью жрицы, помогали ей творить её мечту, которая позже оказалась столь далека от действительности. Но разве могла она быть к ней близка?
— Это… это было глупо, — проговорила Иннин, согнувшись и закрыв лицо руками. — Так глупо было искать в другом месте то, что всегда было со мной. Я так боялась потерять мою мечту, но на самом деле я уже давным-давно её потеряла — в тот момент, когда решила, что она может быть где-то, помимо меня самой. Мой волшебный мир, мои магические силы… я потеряла их тогда, когда решила, что кто-то может мне их дать. Поначалу они у меня были.
Она плакала, и Хатори, сидя рядом, не утешал её, за что Иннин была ему безмерно благодарна.
Наконец, Иннин поднялась на ноги и пошла в дом.
Хайнэ, сидевший возле окна и писавший что-то на низком столике, бросил на неё быстрый, неуверенный взгляд и тут же снова наклонился к своим бумагам.
Иннин вспомнила те слова, которые он сказал ей и Хатори после того, как застал их в одной постели.
— А ты ведь не будешь рад, если я стану его женой, — сказала она то ли ему, то ли самой себе.
Брат вздрогнул, и кисть в его руке замерла.
Отрицать своих чувств он не стал.
— Зато я могу снова писать свои стихотворения, — пробормотал он. — Это того стоит. Конечно, мне обидно, что вы двое…
Он замолчал.
Иннин подошла к нему ближе, и Хайнэ испуганно закрыл от неё свои листки рукавом.
— Я не собираюсь смотреть, — рассмеялась она.
— Это инстинкт, — оправдался Хайнэ. — Я знаю, что они плохие и никому не нужны…
Иннин скрестила руки на груди.
— Раньше ты не был таким забитым и самокритичным, — заявила она. — Верни мне моего младшего брата, который был похож на злого маленького зверька. Верни мне вредного Хайнэ, острого на язык. Знаешь, мне страшно нравилось воевать с тобой. Колотить тебя… Дразнить тебя… И получать от тебя колотушки тоже. Помнишь наши обеденные сражения?
— Ну извини, — обиделся Хайнэ. — Я изо всех сил стараюсь погасить свои недобрые чувства, а ты требуешь злого Хайнэ обратно… И вообще, почему это я младший брат?