Пророк, огонь и роза. Ищущие
Шрифт:
— Я хотела с тобой поговорить… — обратилась она к нему.
— Кажется, я оставил в купальне ленту для волос, — сказал Хайнэ быстро. — Пойду попрошу слуг посмотреть.
С этими словами он выбрался в коридор.
Хатори закончил с постелями и выпрямился, не глядя Иннин в глаза.
Она долго не знала, как начать.
— Я вернулась, — наконец, сказала она.
— Вижу, — кивнул он.
Иннин собралась с силами.
— Прими меня обратно, если сможешь простить, — проговорила она дрожащим голосом. — А если не сможешь, то тоже прими. Хотя бы как сестру — или сестру Хайнэ.
Хатори
— Что я должен простить? — наконец, спросил он.
Иннин зажмурилась.
— Ты так великодушен, — выдохнула она, не зная, что испытывать — радость, или жгучий стыд.
— Не великодушен, нет, — возразил Хатори, садясь на постель. — Я просто физически устроен так, что очень быстро забываю всё… мелкое. И радости, и обиды. Поначалу я считал, что это плохо, но теперь прихожу к выводу, что хорошо. Я не помню, из-за чего мы поссорились, и не хочу вспоминать.
Шумно вздохнув, Иннин приблизилась к нему.
— Можно мне поспать с тобой в одной постели? — спросила она почти робко. — Ничего большего… просто проснуться рядом с кем-то. Со мной этого никогда не было.
Хатори кивнул, и она легла рядом с ним, взяв его руку и положив её к себе на живот.
Сил говорить о чём-то больше не было, и Иннин малодушно надеялась, что Хатори поймёт этот жест и без слов.
— Я хочу построить для этого маленького существа, твоей и моей частицы, волшебный мир, — прошептала она. — Я поняла, почему у меня ничего не получалось раньше. Мне просто не для кого было строить. Знаешь, сейчас я думаю, что жить для одной только себя и собственных мечтаний — это так скучно и пусто.
В этот момент Иннин вдруг послышался какой шорох у двери, и она поспешно вскинула голову.
— Хайнэ! — крикнула она.
Тот неловко приоткрыл двери и, увидев их вместе, хотел было снова закрыть их, но Иннин остановила его.
— Иди сюда, — позвала она.
— Я? — спросил Хайнэ как-то испуганно и, ковыляя, приблизился к постели.
Иннин, приподнявшись, потянула его за руку и помогла устроиться на постели по другую сторону от себя.
— Ты хочешь, чтобы мы спали так? Втроём? Может, я лучше на другой постели? — спрашивал Хайнэ всё более испуганно и делал попытки отодвинуться, но Иннин удерживала его.
— Да, да, — повторяла она. — Я хочу так.
Наконец, брат умолк и затих, спрятав лицо в подушку.
Иннин перевернулась на спину и, лёжа между ними двоими, внезапно испытала ощущение глубочайшей правильности и спокойствия — нечто такое, чего она не испытывала прежде никогда.
— Я вас люблю, люблю обоих, — сказала она, сжав руки Хатори и Хайнэ. — Что бы ни случилось, мы должны быть вместе, мы трое. Я думаю, это то, что хотела сказать нам судьба.
Она закрыла глаза, погружаясь в блаженное умиротворение. И настоящим счастьем было думать, что такое же умиротворение сейчас испытывает маленькое существо в её утробе, чьё крохотное сердце уже начинало биться в унисон с её собственным.
Часть 5. Уродство и красота
Глава 20
Весной и летом поместье Арне утопало в цветах. Впрочем, вернее было бы применить к этому поместью слово «провинция»,
— Эсер мечтает изменить мир. Не знаю, удастся ли это ей, но положение Санья она изменит точно, — вот были её последние слова относительно родственницы.
Вскоре после этого произошёл раскол, и большинство Санья перебрались в провинцию Канси вслед за Эсер, безуспешно пытавшейся устроить государственный переворот и вслед за этим сбежавшей на запад. Покинутые ими земли были отчуждены от Санья и возвращены Императрице, но собственную сестру Аста Даран пощадила, а также передала ей земли, непосредственно примыкавшие к унаследованным ею, и таким образом госпожа Ниси оказалась единственной владелицей обширных территорий, прежде принадлежавших нескольким людям.
Будь на её месте другая женщина, она постаралась бы и в провинции устроить подобие столичной жизни, приглашая к себе из Аста Энур людей искусства, собирая гостей и устраивая праздники любования тем или иным временем года — благо, многочисленные леса, сады и парки на территории поместья Арне позволяли насладиться красотой природы. Однако ни Ниси, ни, тем более, её замкнутый и угрюмый муж не испытывали страсти к жизни на широкую ногу. Вся семья жила постоянно в главной усадьбе, расположенной на севере поместья в окружении живописных гор, а все прочие дома, предназначенные для пребывания там в разные времена года, а также многочисленные павильоны для любования луной или цветами, ловли рыбы или простого отдохновения на берегу пруда медленно ветшали и приходили в упадок.
Прежде этот упадок повергал Хайнэ в ещё большее уныние, дополнявшее то, которое постоянно преследовало беспомощного калеку, и он избегал слишком дальних прогулок по территории поместья, но теперь всё изменилось, и он полюбил проводить время в опустевших, заброшенных домах.
Рано с утра Хатори приносил или привозил его в тот или иной павильон и возвращался обратно, оставив брату достаточный запас еды и бумаги.
— Для моего вдохновения мне требуется одиночество, — заявлял Хайнэ, не желая видеть рядом с собой даже слуг, и Хатори приходилось оставлять его на весь день в окружении дикорастущих цветов и порхающих среди них птиц с неярким оперением.
Хайнэ, одетый, как в зимнее время года, во множество тёплых накидок, коротал время в заросшей беловато-розовым вьюнком беседке или же, отдохнув, бродил по пустому дому, населённому призраками и воспоминаниями.
Прежде, в детские годы, они с Иннин тайком совершали вылазки в такие вот заброшенные помещения, и вылазки эти запомнились Хайнэ ощущением безграничного ужаса — ребёнком он сильно боялся нечисти, демонов, духов и всего потустороннего, чем с пользой и весельем для себя пользовалась Иннин, нарочно пугая его и рассказывая истории о призраках умерших, появляющихся в тех местах, где они любили бывать при жизни.