Пророк, огонь и роза. Ищущие
Шрифт:
Лицо его осветила улыбка, и небо и земля, верх и низ поменялись местами, и половинки песочных часов перевернулись.
— Я обещал помочь тебе вымыть волосы! — воскликнул Хайнэ с радостью. — У меня огромное количество всяких масел, духов и благовоний. Хатори их не очень любит, но, может, тебе понравится? Есть очень много с розой. А также корица, жасмин, ваниль, чайное дерево, апельсин…
Онхонто мечтательно улыбнулся.
— Да, но сначала нам придётся смыть с тебя этот странный грим, — сказал он. — Не то чтобы он мне не нравился, но…
— А, это! — вспомнил Хайнэ. — Ну да, конечно. Тогда пойдём
И они отправились вместе в купальню, где в тёплой прозрачной воде, подсвеченной изумрудным светом, Онхонто смыл с Хайнэ краску, а Хайнэ помог ему вымыть волосы.
***
Несколько дней спустя наступило полнолуние, и под бледно-золотистым, отражённым луной светом Иннин снилась ночь.
Тёмная, южная ночь, пронизанная незнакомыми сладкими ароматами, томным шёпотом листвы, птичьими криками и солёным морским ветром, перемешанным с запахом роз.
Луна, невероятно огромная, как на краю света, и похожая на блюдо из золота, висела очень низко над чёрной гладью воды, пролагая по волнам широкую и светлую лунную дорогу, ведущую за самый горизонт.
По берегу шли двое, мужчина и женщина, и прибой, накатывая, стирал с песка их следы.
— Что бы я ни делал, я не могу забыть о нём, — сказал мужчина, повернувшись к своей спутнице. — Видела ли ты хоть в одном ребёнке высочайших кровей подобную несравненную красоту, Инесс? Я уверен, что нет. Как странно, что мы встретили это прекрасное существо, дитя роз на острове, который полагали необитаемым, но я вижу в этом особый знак.
Инесс, шедшая босиком, остановилась и вдохнула полной грудью солено-сладкий морской воздух. Впервые за долгое время тяжёлая одежда не стесняла её — она была в легчайшей накидке, наброшенной прямо на голое тело, и тело её дышало и растворялось во всём, что было вокруг неё.
— Это плохой знак, Ранко, — сказала она, жестоко и горько улыбаясь. — Этот ребёнок — воплощённое несчастье. Дух любви и смерти, обречённый вызывать любовь и убивать любовью. Я никогда не думала, что встречу подобное существо, и надеюсь, что это встреча станет последней. Он прекрасен, но я бы не пожелала никому из близких мне людей любоваться на эту смертоносную красоту.
— Ты, несомненно, знаешь об этом больше, Инесс, — печально сказал Ранко. — Духи, демоны и божества... А для меня это всего лишь ребёнок, красивый и ласковый. Возможно, это потому, что я и сам хочу детей.
— Ты всегда желаешь невозможного, Ранко, — сказала Инесс, глядя на лунную дорогу.
— И получаю это, — улыбнулся тот. — Например, тебя.
Губы Инесс изогнулись в насмешливой улыбке.
— Предпочитаю считать, что это я получила тебя, Ранко, — заявила она.
Но он не желал воевать с ней и не принял этот вызов.
— Не буду спорить, Инесс, — мягко сказал он. —
Она засмеялась и взяла его под локоть.
А потом они пошли вперёд и так и не узнали, что тот, о ком они говорили, был совсем недалеко от них — ребёнок с изумрудно-зелёными глазами и волосами, тёмно-красными, как оперенье райской птицы. Он стоял в прорехе между кустами и глядел им вслед — глядел долго, до того самого момента, пока над морем не заалел рассвет, и ночь не превратилась в день.
Хайнэ снился день.
Базарная площадь гудела и шумела, разноцветно-грязная, душная, залитая жарким солнцем, пропитанная тошнотворными запахами пота, тухлой рыбы и палёного мяса.
Хайнэ бежал, путаясь в тяжёлых полах расшитой драгоценностями накидки, и хотел её скинуть, но руки не слушались его, а вскоре перестали слушаться и ноги, и он упал.
Разъярённая толпа надвигалась на него.
— Почему такому, как ты, достались и красота, и богатство, и беспечная жизнь? Чем ты это заслужил? В чём ценность твоей благородной крови? — громче всех кричала старуха, вырвавшая украшения из его волос.
— Я ни в чём не виноват! — кричал Хайнэ, пытаясь хотя бы шевельнуть бесполезные ноги. — Ни в чём!
Он знал, что это не совсем так. Наверное, он был виноват в ненависти и отвращении к ним, обтрёпанным, вонючим, уродливым, но разве не они первые напали на него? Он не сделал им ничего плохого, он всего лишь не желал на них глядеть.
— Красота — не менее хрупкая вещь, чем жизнь, которую отняли у моего сына, — внезапно закричала старуха и, схватив из костра головёшку, приблизилась к Хайнэ. — Посмотрим, помогут ли шелка и драгоценности скрыть тебе обезображенную внешность, мальчик с благородной кровью. И, может быть, когда-нибудь ты, урод в роскошной одежде, встретишь нищего, одетого в лохмотья, однако с лицом, прекрасным, как у бога. Мне интересно, кто из вас тогда позавидует другому?
Хайнэ понял, что с ним собираются сделать, и не просто завопил, а буквально захлебнулся криком животного ужаса, но кто-то уже схватил его за волосы, заставляя запрокинуть голову, и искры от головёшки посыпались на дорогую ткань его воротника.
Щёку его опалило жаром, а кто-то другой уже заботливо подставлял зеркало, чтобы он мог сразу же увидеть, что ним сделают, и во что он превратится.
И он это увидел.
Но этого не случилось.
Потому что нечто яркое, подобное вспышке молнии или солнечному лучу, внезапно прорывающему тёмные края туч, разметало в стороны бурлящую толпу и вихрем пронеслось сквозь неё.
Что-то оторвало Хайнэ от земли, и он увидел мир сквозь золотисто-огненную завесь чужих волос.