Проще, чем анатомия
Шрифт:
В конце-концов встали у какого-то хутора, дождаться, пока хоть немного освободиться дорога. Вышли, разминая ноги.
– Неладно впереди, - пожилой военкор сердито дернул себя за ус.
– Видите, что творится! Я такое под Смоленском уже повидал.
Смоленск месяц как был потерян и все про то знали. Раисе сделалось не по себе. Не столько от этих слов, сколько от мысли, что придется искать другую попутку. Военкоры - это все же не военные, у них командир - главный редактор. Захотят повернуть, никто с них не взыщет. А у Раисы предписание и пакет с документами, ей назад ходу нет, хоть что там творись!
– Если что, я пешком пойду, - сказала она,
– Да вы погодите, - удержал пожилой, доставая карту.
– Никто покамест никуда не поворачивает. Нам в любом случае нужно в штаб дивизии, так что зря вы, товарищ старший сержант, нас причислили к паникерам. Сейчас только обстановку уточним.
Военкоры разложили на капоте карту и принялись совещаться. Нещадно костеря бесконечные Покровки, Семеновки и Николаевки, повторяющиеся каждые полста километров, голосованием определили место и дальнейший маршрут. Один из корреспондентов уверял, что ехать нужно на Сергеевку через Воскресенку, там штаб армии, но двое других большинством голосов решили, что штаб армии в Сергеевке, которая через Петропавловку, но туда далеко, а они поедут в дивизию, в Малую Маячку, которая тоже через Петропавловку, но другую. В конце концов, у них тоже задание имеется, пусть и редакционное, а не боевое, но все-таки, не к теще на блины едут.
Уже вечером внезапно въехали на какой-то совершенно неожиданный город, и стоявший как ни в чем не бывало на посту милиционер объяснил, что поворот на Малую Маячку они пропустили, но возвращаться не надо, дорога разбитая, а если сейчас прямо да направо, то гораздо лучше. Положившись на милицейское знание местности, поехали, как он сказал.
К закату добрались до большой деревни, которая на карте почему-то не значилась. Свернули в узкий проулок и там мотор заглох окончательно. Сидевший за рулем молодой веснушчатый парень, как поняла Раиса, водитель редакционного пикапа, проворчал, что дотянули, считай, на одном запахе от бензина. Потом поднял капот и долго возился с чем-то, почти до темноты. Он бы и дольше провозился, но, когда его товарищ попробовал подсветить фонариком, но на них тут же зашумели, что нарушают светомаскировку, и ремонт пришлось отложить до завтра. В деревне, как сообразила Раиса, был штаб, но какой именно части, она узнать не успела, решив, что с этим можно разобраться и утром.
Черноусый пожилой военкор, как запомнила Раиса, звали его товарищи Денисычем, а имя в памяти не отложилось, отправился раздобыть чего-нибудь поесть у местных жителей. Вернулся злой, обругал местных куркулями. Водителю повезло больше, принес огурцов и хлеба. Разделили на четверых. Раиса добавила в общий котел последнюю банку консервов, оставшуюся от сухпайка, которую до сих пор берегла как НЗ.
Поели, стали устраиваться на ночлег. Под брезентом в кузове спать показалось Раисе жарко, и она устроилась в соседнем палисаднике прямо на земле, на плащ-палатке. Заснуть получилось не сразу. Ее укачало от жары и дорога казалась бесконечно долгой, голова кружилась, ноги в сапогах сделались совершенно деревянными, но разуваться даже на ночь Раиса не рискнула.
Опять подумалось, что этак можно всю войну прокататься. Не так, не так она представляла себе военную службу! Медработник она в конце концов или кто? Где ее командование, где госпиталь? Только дорога, дорога, дорога, люди, машины, лошади… Изредка - “воо-о-о-оздух!” и тяжелый утробный грохот близких разрывов. И вот это все - война? В пожухлой траве звенели, надрываясь, громкие сентябрьские сверчки.
Среди ночи Раиса проснулась от непонятного шума. Ржали аж с привизгом лошади, гудели моторы, громко переговаривались люди - да нет, матерились в полный голос с нескольких сторон! Она открыла глаза, села и какое-то время соображала, что не так. Может, подошла ночью какая-то часть, а ей ночевать негде? Нет, не похоже. Нехороший шум, нервный. Метались в темноте огоньки фонарей и керосиновых ламп. Кто-то, перекрывая общий гомон, хриплым фальцетом выкрикивал одну и ту же фразу: “Не имею права! Слышите вы, я не имею права!”
Сообразив, что происходит что-то совсем уж скверное, Раиса вскочила, свернула наспех плащ-палатку, закинула на плечо вещмешок и поспешила туда, где шумели - в центр деревни.
У здания сельсовета, где, должно быть, размещался штаб, царила полная неразбериха. Наискось, перегородив дорогу, стояла полуторка, в ее кузов набилось столько народу, что чуть борта не трещали. Трое бойцов, немолодых, из резервистов, пытались затолкать в кузов еще и тяжелый сейф с замком, похожим на штурвал. Командовал этой нелепой, как Раисе показалось, работой, человек лет пятидесяти, в комсоставовской гимнастерке, но без фуражки. Свет плясал, отражаясь от его лысины и маленьких круглых очков. На человека кричали, что сейф надо бросать к такой-то матери, а содержимое сжечь, что надо спасать головы, а не бумаги! Но тот стоял на своем:
– Это деньги дивизии! Вы понимаете это?! Молодой человек, я с двадцать первого года работал в государственном банке. Деньги я врагу не оставлю! Если мы их не доставим… Я не трибунала! Не трибунала боюсь!!! Я позора боюсь, ясно вам?! Не имею права! Грузи его, ребята!
С третьего раза сейф втиснули в кузов, кому-то что-то придавили, потом один из зажатых в машине людей уселся на сейф, остальные начали, охая и матерясь, устраиваться… Тут свободного места для Раисы явно не оставалось.
Во дворе сельсовета, вопреки всем требованиям светомаскировки, полыхал в яме костер, и двое командиров, старший лейтенант и второй, чьего звания Раиса не разобрала, жгли какие-то бумаги.
– Чего вам?!
– сердито крикнул на нее тот, второй, отправив в огонь новую порцию бумаг.
– Старший сержант! Что? Вы? Здесь?
– ему слегка не хватало слов.
На попытку Раисы объяснить, что у нее предписание, и она следует в 74-ю дивизию, 19-й медсанбат, тот просто схватился за голову:
– Дивизия? Какая дивизия, дура-баба? Немцы прорвались! Куда я твое предписание дену, в пулемет заряжу?! Какой тебе начсандив? Если медсанбат снялся и уехал, так он сейчас неизвестно где. А не уехал - считай, все уже на том свете. Живо, ноги в руки и дуй отсюда! На машину давай, пока не ушла!
Только теперь Раиса начала понимать, в какую беду угодила. Едва выбравшись из одного окружения, она рисковала попасть в другое. Но там, под Уманью было у нее какое-никакое, но командование. А здесь?
– Товарищ командир!
– молодого человека в фуражке она безо всякой субординации просто поймала за рукав.
Он не дал ничего ни сказать, ни спросить, просто махнул, чтобы следовала за ним. Разумеется, машина с сейфом уже ушла. По двору ходили и бегали какие-то люди, ржали испуганные лошади, немолодой боец смотрел на отвалившееся тележное колесо так, словно пытался его устыдить. Но отыскался и второй грузовик, с полностью выдранным левым бортом.