Просто скандал
Шрифт:
– Это называется ombre, 19 – сказала она ему слабым голосом.
– Оmbre, - пробормотал он.
– Это по-французски, не так ли? Умные маленькие шельмецы, эти французы. Всегда придумывают изящные новые слова и фразы. Бульон - это золото, но также суп.
– Carte blanche, - предложила она лукаво.
Она увидела, как Свейл тяжело сглотнул.
– Bon appetite, - хрипло сказал он.
– Cherchez la femme. 19
– Le coeur a ses raisons que la raison ne conna^it point.
–
– Что, во имя Бога, это значит?
– У сердца, - перевела онa, глядя на него сквозь ресницы, - есть свои причины, которых разум не знает. Эффект, который это произвело на него, был всем, чего она могла желать. Внезапно он закрыл дверь, обнял Джульет и поцеловал, обхватив руками ее густые волосы. Огненный, недисциплинированный поцелуй; его язык дико подпрыгивал, когда Свейл обнаружил взаимное желание. Джульет приветствовала поцелуй, ее сердце бешено билось. Он целовал ее снова и снова.
Наконец, Свейл неохотно отпустил Джульет, но прислонил руки к двери с обеих сторон головы девушки. Он задыхался, касаясь ее лба своим собственным. Теперь он должен понять, подумала Джульет, что никогда не сможет жениться на Серене Калверсток.
– Теперь, пожалуй, я заработал подбитый глаз, - сказал он с сожалением.
– Невозможно практиковать сдержанность, когда ты так смотришь на меня, и так говоришь, и так хорошо пахнешь, и твоя кожа такая нежная, а твои глаза… Джули…
Она осторожно потянулась и поцеловала его в губы. В отличие от его поцелуя, ее поцелуй был нежным, смакующим, сладким. Она коснулась его губ кончиком языка, пробуя нектар.
– Нет нужды в сдержанности со мной, Джинджер, - прошептала она.
– Я твоя, если ты хочешь меня.
Он рассмеялся неуверенно.
– Осторожнее, Джули. Знаешь, я ведь не каменный.
Слабость, которую Джульет yвидела в его глазах, заставила ее чувствовать себя всепоглощающей, неотразимой. Медленно она потянула шнурки своего переливчатого платья. Он ошеломленно смотрел. Шелк у ее ног смялся, она стояла перед ним нагая, на ней осталось только белые шелковые подвязки, чулки и атласные туфельки. Ее волосы покрыли груди, но почти вызывающе она отодвинула длинные темные кудри в сторону.
– Mirabile visu,– пробормотал Свейл, и все сдержанность покинули комнату. Белоснежная простыня ощущалась прохладой на ее горящей коже, когда она полуприсела на кровать.
– Латынь, - пробормотал он, его голова двигалась между ее грудями. Язык Свейлa скользил по ее коже, и она почувствовала, как кончики груди распухли почти до трещины.
– Это значит «удивительно созерцать». Тебя, моя дорогая, чертовски удивительно созерцать!
Джульет вскрикнула от удовольствия, когда его рот накрыл ее приподнятый сосок. Раньше она никогда не думала о своем теле как о чувственном. Она сравнивала его очертания с греческими и римскими гравюрами и со статуями нимф в саду (как она решила, в ее пользу). Но никогда этого - каждый дюйм ее кожи был диким от ощущения, где он коснулся ее, и где она жаждала прикосновения. Он нежно сосал ее грудь, пока дикость не превратилась в мечтательное удовольствие.
– Я немного знаю латынь, - Свейл поднял голову.
– Я читал на латыни в университете.
– Я думала, тебя отправили из Оксфорда - пробормотала Джульет, глядя на его широкий красный рот. Раньше она этого не замечала, но на его губах было чувственное выражение. Целоваться - вот что они делали лучше всего. Интересно, сколько женщин он так
– Я выучил одну-две вещи, прежде чем уехал, - прошептал он ей на ухо, слегка куснув чувствительную мочку.
– Куннилингус. Ты знаешь, что это, моя сладкая?
Джульет приподнялась на локтях и посмотрела на него с раздражением - он перестал ласкать ее грудь. Не слишком ли они малы, чтобы угодить ему? Что если соски непривлекательно твердыe? Она не могла этого понять, обычно они были мягкими. И между ногами появилось странное ощущение мокроты, которое было не совсем нормальным. Она сразу почувствовала, что ее тело предало ее. Решительно, она была не в настроении для урока латыни.
– Это важно?
– нетерпеливо спросила Джульет. Свейл усмехнулся, его рука медленно исследовала холм ее животa. Она ахнула - опустившись ниже, он потянул за ленту на подвязках. Она была в ужасе от того, что он обнаружит таинственную и смущающую влагу.
– Пожалуйста, Джули … - умолял голос, темный от желания, и она растаяла. Пока она была уверена в его желании к ней, она охотно принимала его ласки. Она плотно закрыла глаза, и ощущение того, что подвязки сняты, взволновало и испугало ее. Свейл целовал ее телo, доведя Джульет почти до рыданий, но она невольно подпрыгнулa, когда он прижал руку к ее бедрам. Он тяжело вздохнул и медленно раскрыл ее лепестки. Она пожелала себе быть неподвижной - ощущение было непохожим на все, что Джульет когда-либо испытывала в жизни, и она хотела ощутить это в максимальной степени.
– У тебя такие умные, чувствительные пальцы, - пробормотала Джульет счастливо, когда он продолжил исследовать изысканно чувствительную плоть. Все больше и больше меда стекало с ее тела, но она больше не смущалась. Все, что она ощущала, - это он, его руки, его губы, его желание к ней. Голова Свейлa опустилась ниже, губы скользили по ее коже.
– Если тебе нравятся мои пальцы, тебе еще больше понравится мой язык, - прошептал он.
Джульет открыла глаза. С потрясением она поняла, что он собирается поцеловать ее там.
– Ты не можешь…!
– она слабо протестовала.
– Ты собираешься испытать все преимущества классического образования, моя любовь, безо всяких его неудобств, - твердо заявил Свейл, забрасывая ее бессильные ноги себе на плечи.
В следующее мгновение его рот был на ней, и Джульет забыла все нерешительные протесты, которые возникли у нее в голове. В своей невинности она считала рот на груди вершиной удовольствия, но вскоре поняла ошибку. Первый кризис содрогнул ее тело почти до того, как Джульет поняла, что происходит. Кровь прихлынула к вискам, и она сильно прикусила губу, чтобы не закричать, как новорожденный младенец. Изысканнейшее, извивающееся удовольствие охватило все ее тело бесконечной спиралью бурных эмоций. Она не думала, что способна на такое сильное чувство. Самое близкое к этому (мысль вошла в ее раскачивающийся мозг, чуть не заставив Джульет рассмеяться) она испытала, когда он играл Бетховена. Теперь он играл с ней, правда, не своими замечательными руками, которые выглядели такими неуклюжими, но оказались такими чувствительными. Он играл с ней своим языком, и музыка была божественной.