Просто сказка...

Тимофеев Сергей Николаевич

Вот ему в крапиву чудо летающее и угодило. Поначалу не заметил Демид, а как обнаружил, глаза вытаращил, что за счастье ему такое привалило, прямо-таки с неба свалилось. И так прикидывал, и эдак - ладья, она ладья и есть, ей по воде плавать надобно, а не в огороде пугалом торчать. Озерцо-то вроде недалече, рукой подать, да не дотащить. На дрова хотел, рука не поднялась на резьбу узорчатую. Почесал голову, плюнул осердясь, и знать позабыл. Нехай себе в крапиве стоит.

Сколько годков минуло - про то сказка ведает. А только случилось через ту деревеньку немчину заезжему проезжать, из... из... не упомню никак. Вот как самого звали - помню. Барон фон Тузомшлёп. А куда его занесло - начисто отшибло. Князь его ихний послал, путь Великий Шелковый разведать, да что за народ там живет, да как бы с ними торговлю

определить. А шелк - нитка, сказывал, такая. Червяк какой-то есть, ты его листвой кормишь, особенной, а он тебе с задней-то стороны нитку и выдает. Из нитки той, сказывал, одежды знатные выделывают, не нашим чета. И носят-то их ханы да вельможи, а ежели кто из простых наденет - тому голова с плеч. И червяков этих по-особому содержат, стражи понаставлено - видимо-невидимо, чтоб, значит, украсть невозможно было. Я, делом, столько червей обсмотрел, и листьями кормил, и травой, и чего только не пробовал - один гумус идет. Ну слепому ясно - брешет как сивый мерин.

Остановился он случаем у Демида: телега его, вишь, поломалась. А Демид - он лучший на деревне по дереву. Для него телегу там, сани, избу - раз плюнуть. Ну, после окончания дела-то, вестимо, за стол. Яковлевич только во вкус вошел, а барон этот уже лыко не вяжет. Такие пули лить стал, мое почтение. Но сказывать мастак. Заслушался Демид. А тот и рад.

Вот вы, говорит, мужики сиволапые, а у нас в Неметчине куда ни глянь - везде чудеса. Что он там про них плел - уши вянут. Вот тут он и сказани: остров, мол, у них есть, как есть летающий. Только вот как кличется позабыл. Ну да это и не важно. Вот где люду ученого не перечесть. Кажинный как минимум академик. Куда глаз ни кинь - всюду вивлиофики, потому, все хозяйством занимаются, книжки пишут, читать, правда, не читают - времени нет, зато все-то у них схвачено. Вот, к примеру, мизгирь. Сидит себе, мух-бабочек ловит. Так нет же, один из этих самых академиков сети его рыболовные плести приспособил. Другой - кротов колодцы рыть, третий - кукушку на часы солнечные посадил. А еще один свиней огород копать учит. Ты, говорит, ямку сделай, да труфель туда брось, гриб такой - первое свинячье лакомство. Ямку засыпь, шаг сделай, да новую-то и выкопай. Как закончил - пускай свиней, шесть раз по сто. Так они тебе весь огород перекопают. Не понял Демид. Зачем же мне, говорит, свиней пускать, ежели я через каждый шаг яму копать буду? А удобрение?
– немчин спрашивает.
– Забыл? Вот то-то и оно.

Взяло тут Демида за живое. Мне твои академики не указ, кричит, да кулаком этак по столу, у меня свое диво летучее есть. А ну пошли. Пошли они, ну и, как водится, заблудились. Крапива высокая, мед, опять же, выстоявшийся... Обстрекались, пока нашли, ровно рой пчелиный невзначай потревожили. Глянул фон этот, рукой махнул, да обратно по тропке проторенной отправился. Знать, уел его мужик простой. А может, крапива. Вернулись в дом, Тузомшлёп кваску принял, обмотался рушничком мокрым, один нос торчит, острый, что твой клюв, и на лавку завалился. Непривычный, видать, к меду нашему. А Демид ничего. По хозяйству там, прибрался, на крылечке посидел, спел от души на всю деревню...

Поутру барон прочухался, глаза продрал, коней запряг, в телегу починенную, ехать собрался. Только напоследок Демиду, за работу его знатную, помимо барыша, слова заветные шепнул, чтоб корабль тот летучий, ежели он только не подделка какая, в небо поднять да на землю спустить. Да Яковлевич и не послушал его толком, рукой махнул. Куда, мол, нам в небо, со свиным рылом в калашный ряд. Человек - он по земле ходить должон, на то ему и ноги дадены. А птице перья, то есть нет, не перья, конечно, крылья. Вот и пущай летает. Пожал плечами Тузомшлёп, мужику счастье привалило - сам не хошь, так продай, мошну недурную взять можно. Ну да хозяин барин. И уехал себе в свою Неметчину.

А Демид про разговор тот и думать забыл. Потому и пострадал. Послала его как-то раз баба его, Маланья... Ох, баба, вот баба, так баба... Хозяйка, каких поискать. Вот однажды блинов напекла, на свадьбу... Ну да ладно. В другой раз расскажу. Так вот. Послала его Маланья крапиву эту самую выкорчевать с глаз долой. Раскричалась. Ты, шумит, что хошь делай, агроном липовый, а пока всю травищу как есть не изведешь, запомни, всю, до стебелька единого, домой лучше не вертайся. За немчином

своим поезжай, даром сколько меду извели - страсть одна. Кричит, руки в боки, на ухват поглядывает.

Куды ж бедному крестьянину податься? Забрался он на корабль, прислонился к мачте, думы горькие думает. Потом ходить начал. Руками размахивает, жену передразнивает. Возле дома, вишь, слова поперек не сказал, - а как скажешь, тут и ухвата отведать недолго, - а тут разошелся. Ишь, кричит, но вполголоса, неровен час, хозяйка услышит, крапива ей не по нраву. Иные вон из крапивы шти варят, салаты там... С немцем езжай, как же, поехали!..

Махнул он эдак рукой... Чует, затрясся корабль, аки тур подраненный. Струхнул Демид, невдомек ему, что слово заветное произнесено. Упал ничком на палубу, в мачту вцепился, побелел весь, орет, рятуйте, мол... Где там! Ладья даром что корни пустила - дерево-то свежее на постройку пошло, да силища в ём неуемная - поднатужилась-поднапружилась, да и пошла себе потихонечку-полегонечку к небесам подниматься. Да не одна - десятин с собою прихватила - не сосчитать. И деревню, и пруд, и леса-луга-пашни, все как есть.

Шуму было, как обнаружилось, во всю Ивановскую. Побить мужики Демида хотели, а делать-то все одно нечего. Место, где земля их прежде была, водой быстренько заполнилось, ключей-родников там подземных невесть сколько оказалось. Вот и летают с той поры. Куды ж деваться? Слова-то, чтоб обратно вернуться, забыты накрепко. Потужили-погоревали, делать нечего. А как отошли маленько, Демид им сказочку немецкую рассказал, про остров их летающих да про академиков. Ну там, академики - не академики, а остров нашенской ВВЦ и назвали... Не сразу, правда, после обсуждения длительного...

– Вот и прибыли, - перебил рассказ Конька орел.
– Приготовьтесь, сейчас посадку совершать будем. Вон, видите, пятачок за гумном, песком посыпаный, это специально сделано. Для меня.

Промахнулся орел. То ли навык потерял, то ли уболтал его Конек повестью своей долгой, да только зазевался-зацепился он когтями за землю, перевернулся и, проехав несколько бороздами, уткнулся до половины клюва. Клетку шарахнуло, обитатели ее полетели вверх тормашками, ажно искры из глаз посыпались, а тут еще голос насмешливый раздался, даром что птица ответить не могла по причине тяжкого своего положения:

– Гляди-кось, явились - не запылились. Слышь, Демид, встречай гостей дорогих-незваных, ендову летающую. Эк его клювом угораздило, что твое рало... Веди быка, цепляй к хвосту, сейчас пахать будем.

На крыльце, сопровождаемый скрипом двери, возник Демид, и у Конька с Владимиром разом отвисли челюсти. Снизу вверх вырисовывались сверкавшие глянцем сапоги, штаны с лампасами в обтяжку, жилетка-косоворотка (также в обтяжку) с ослепительно белым треугольничком в нагрудном кармане, цветок шиповника в петлице и галстук-бабочка. Увенчивала фигуру традиционная борода лопатой, широкий растопыренный нос картошкой, широко открытый рот, выпученные глаза и торчащие густые космы. Но вместо потока бранных слов, с крыльца раздалось грозное: "А-а-апчхи!", пригнувшее к земле близкие кусты и ветром пошелестевшее по траве в сторону недалекого леса. Только тут наши путешественники обратили внимание на кисет с нюхательным табаком - крошечный вышитый мешочек, совершенно потерявшийся в заскорузлых ладонях, размером с лапу взрослого медведя.

Демид тем временем важно прошествовал к проштрафившемуся орлу, чистившему клюв от набившейся земли, обдав присутствовавших густым запахом аниса.

– Это надо же, - авторитетным тоном заявил он.
– Вы только погляньте, люди добрые. Аккурат в самую точку. Всю заросль мне начисто свел.

– Какую такую заросль?
– недоуменно бормотнул орел.

– Не какую такую, а бамбуковую.

– Какую-какую?

– Бамбуковую, курья твоя башка! У нас тут мужик один соседний, из бывших служивых, медведя себе заморского раздобыл, пока тебя носило невесть где, коалой прозывается. Так он теперь на участке своем вкалипты высаживает, потому - медведь тот только ими и питается. Ну а я, чтоб не отстать, пандой. Тоже медведем, и тоже заморским. Так вот эта панда тоже не лыком шита - окромя бамбука ничего не признает. Да только в моем медведе прок больший, потому - удилища из этого самого дерева делать можно. Понял теперь? Мы тут, спасибо немчуре, цивилизацией стали.