Протопоп Аввакум и начало Раскола

Паскаль Пьер

В Москве существовало много других очагов старообрядчества. Все еще было три попа – Исидор, Стефан и Козма [1835] . У них, конечно, не было больше приходов, ибо Иоаким методически следил за своим духовенством: в 1679 году он потребовал от рукоположенных в духовный сан специальной клятвы подчинения собору [1836] ; служение по старым обрядам не могло бы быть допущено. Но для верующих нетрудно было сговориться со своими священниками относительно устройства встреч в разных местах. Среди многочисленных домашних церквей многие были, правда, недоступны для верующих. Однако не исключена была возможность вести иную миссионерскую работу. Старообрядческие труды переписывались, передавались довольно смело, продавались на рынках [1837] . Были известные дома, где останавливались паломники, посланные с мест, равно как и почтенные духовные особы. Одним из них был тот самый знаменитый Симеон-Сергий, который, благодаря отношениям, которые он широко

повсеместно поддерживал, представлял собой большой авторитет. Также странствовал и Досифей, появляясь по временам в различных общинах. Он по-прежнему был столь же почитаем. Жизнь в известном смысле кипела, но организованной церкви все же не создавалось, а между тем сама жизнь требовала разрешения ряда беспрецедентных проблем. Самые смелые решали эти проблемы каждый по-своему. Другие пребывали в сомнении, однако же критиковали все предлагаемое. Некоторые, оставаясь противниками установленной церкви, угрожали все вообще свергнуть. Не было всеми признанного авторитета, который установил бы предел свободы для разных мнений и примирил бы различные точки зрения. Авторитетом такого рода мог быть только Аввакум, который по мере возможности, невзирая на расстояние и заключение в тюрьме, все же в какой-то мере являлся руководителем верующих. Свое руководство протопоп, вследствие своего положения, должен был осуществлять только своими письмами, которые он и посылал в ответ на конкретные запросы, а также и частными записками. Кроме нескольких отдельных писаний, пока еще не найдено сколько-нибудь значительных следов его переписки. Но она, наверно, была весьма значительной. «Мне веть неколи плакать (иначе говоря, «молиться»), – писал он в одном из своих писем, – всегда играю со человеки, таже со страстми и похотьми бьюся, окаянный. (…) В нощи что пособеру, а в день и разсыплю».

1835

РИБ. Т. 39. Стб. 940.

1836

Ундольский. Очерк старорусской библиографии. С. 103.

1837

Румянцев. Никита Константинов Добрынин. С. 257–258.

Один раз он обращался к поморским отцам: Савватию, Евфимию, Тимофею и Авксентию, прося их только молиться за него, за его бедную жену, его детей и всех его домочадцев [1838] .

Другой раз он поздравлял некоего Алексея Копытовского, своего «новорожденного чада», за то, что он оставил какого-то Лукьяна: Лукьян, которого протопоп считал среди хороших людей «похитил душу христианскую»; если он раскается, советовал Аввакум, «ты о том мне возвести, и аз ему во исцеление души и тела епитимию пришлю; а буде взбесится, и ты и рукою махни. Не подобает приходящаго к нам отгнать, а за бешеным не нагонятца ж». Заключает он следующим образом: «А тебя Бог простит и благословит. Возьми у братьи чоточки – мое благословение себе. Дайте ему, Максим с товарищи, и любите Алексея, яко себя». Очевидно, Алексей и Лукьян были новообращенными: они, очевидно, совместно совершили какой-нибудь большой грех против старой веры или против нравственности; первый раскаялся и получил прощение Аввакума, другой – нет, и пока еще не был прощен. Насколько протопоп был снисходительным и любящим по отношению к первому, настолько же он выказывал другому свою неумолимую строгость [1839] . Таким-то образом он удерживал на правильном пути свою небольшую группу истинно верующих [1840] .

1838

РИБ Т. 39. Стб. 949–950.

1839

Там же. Стб. 947–948.

1840

Возможно, но совершенно не обязательно, чтобы Максим, один из владельцев лестовки, был сыном дьякона Федора.

Перед лицом угроз или перед лицом притягательной силы более легкой жизни некоторые верующие дали себя увлечь в присоединение к официальной церкви. Их заставляли принимать никонианского Агнца: это был принятый способ, который считался определенным разрывом со старой верой, ибо старообрядцы полагали, что это означало, что сатана завладевал принявшими такого рода причастие. Для этого применялись все виды воздействия: одни уступали насилию, другие же просто уступали, но позднее, разобравшись в своем поступке или же под влиянием внешних причин, многие желали смыть с себя это пятно. Надо ли было их лишать надежды? Надо ли было принимать обратно этих заблудших овец? Подобная проблема стояла и перед христианством первых веков. Аввакум, не колеблясь, применял свой постоянный принцип: не отталкивать душ, которые приходят с раскаянием. Более того, он радовался при таких случаях, подобно доброму евангельскому Пастырю; радовался тому, что можно утешить бедную жертву сатаны; и, говоря об этом, он часто становился даже лиричным.

«О, друже наш любезный! Целуем руки и ноги! Прииди-ко сюды, приклони-ткося к нам, дай-ко главу-ту страдалческую! Обымем тя, облобызаем тя, облием тя плачем, омыем тя слезами. (…) Срадуйтеся с нами все духовное братство, яко друг наш и брат обретеся жив и не удавлен от еретиков. А што, друже скорбиш (…). Худо зделано, не мужественно! Да што говорить! (…) Петр-от и камень наречен, да и тот поползнулся. Толко слышали мы в малом твоем писанийцы, – ищем покаяния, скорбиш, болезнием и их, сказываеш, возненавидел, яко змию. О сем

радуемся (…). Брата тя присно имехом, и имеем, и имети хощем, всегда, ныне и присно и во веки веком» [1841] .

1841

Материалы. V. С. 250–252; Житие протопопа Аввакума. М., 1935. С. 368–370. Эта записка вошла во 2-й том академического издания, см.: РИБ. Т. 39. С. LXXVI. П. С. Смирнов (Смирнов. Внутренние вопросы. С. LX–LXI) полагает, что нет причины сомневаться в подлинности этой записки.

Эта записка так хорошо соответствовала своему назначению, что позднее, по-видимому, ее применяли, изменив имя, во всех подобных случаях [1842] .

Среди христианских общин начала развиваться, может быть под влиянием «капитонов» [1843] , тенденция к осуждению брака. Эта тенденция была противна самой сущности старой веры, а между тем она, естественно, не могла не зародиться. Не хватало как истинно верующих священников, так и церквей. Так не лучше ли было отказаться от освящения брака, чем принимать за него кощунственную подделку? Впрочем, ввиду того, что так или иначе конец мира чувствовался как близкий и теперь его ожидали, по новым расчетам, в 1691 году [1844] , уже ясно было, что вовсе не надо производить на свет детей. Поэтому поп Исидор в Москве отказывал принимать в свое духовное руководство супругов, повенчанных никонианским священником, за исключением тех случаев, когда они расходились; он запрещал брак своим верующим, даже если он совершен был по старому обряду; он доходил даже до того, что порицал совместную жизнь супругов, соединившихся ранее по всем правилам закона. Эта ненависть к браку, доведенная до крайней степени, эта доктрина отчаяния и утопичности, которая неминуемо должна была привести к развращенности нравов, не только задела здравый смысл Аввакума – она его прямо испугала. Он отправил Исидору очень почтительное, но и очень конкретно сформулированное письмо:

1842

Поэтому экземпляры, которыми мы пользуемся, – анонимны.

1843

См. выше, гл. XIII, разд. II.

1844

АИ I V. С. 536. № 248 (1674 г.)

«Веси ли ты, почто х Коринфом апостол послание пишет? (…) А то такие же суесловцы, что и ты, изветом благоверия возбраняющее женитву и брачное совокупление (…). Прочти в первом послании, глава 7, зач. 136: уж-жо тебе сором Апостола-тово будет. Вот Павел, блуда ради, жену свою велел держать, а жене мужа. Полно ж ковырять тово, – по содомски учиш жить, или Кваковскую ересь заводишь».

Протопоп парирует критическое возражение: ведь нет церквей. – «и изба по нуже церковь (…) молитву проговорил да водою покропил, да и ладно, – действуй!»

Но призыв Аввакума не достигает цели. Исидор возражает аргументом об антихристе, совсем неудачно цитируя Евангелие от Матфея, стих 38-й из главы XXIV. Аввакум должен был продолжать свое назидание:

«Не браки Христос возбраняя рече, но безстудство и сластолюбие и со законною женою. Сластолюбие и безстрашие понуждает согрешать во времена заповеданныя (…) Не возбраняй, господине, женитися (…) брак честен и ложе мужу со своею женою не скверно ¹¹⁶. До скончания века быть тому так».

Затем он рассматривает различные возможные случаи: браки, совершенные священниками, рукоположенными по новым правилам; в отношении к таким бракам необходимо дополнить опущенные обряды, старые молитвы и хождение посолонь. Это должно быть выполнено совершенно так же, как и при крещении, заявляет Аввакум: поскольку было отречение от сатаны и погружение, добавь, чего недостает, но вновь не крести. Важно таинство, а не священник: если священник, рукоположенный по старому или новому обряду, служил по старому Требнику, даже совершая таинства, как теперь водится, по-новому, считай эти таинства действительными и крещение, как и брак, имеющими силу. Поэтому не отклоняй бракосочетающихся, желающих приобщиться к старой вере.

Тем более, не запрещай супружеские отношения между мужем и женой, соединившимися православным браком, ибо если они будут воздерживаться, а затем впадут в распутство, то ты будешь за это в ответе.

Имеется и еще одно правило, которое не следует забывать: по нужде и отмена закону бывает. Мирянин Галактион крестил свою жену сам; в пути миряне крестили больного песком; все эти крещения действительны. Итак! Где бы ты ни был, даже если будешь в простой избе, даже в самые большие праздники, если сможешь, облачись в ризы и причащай. Только бы у тебя был антиминс, всякое место заступит тебе церковь; какая беда в том, что это место не было благословлено епископом-еретиком?

В своей крайней строгости Исидор и его сторонники исключили из своих молитв молитву за царя-еретика; он отказывались хоронить тех, кто ему служил; Игнатий даже просто из-за того, что единогласие рекомендовано официальной церковью, отвергает его. Аввакум протестует и против этих крайностей: «Почему вы не молитесь за царя Феодора? Он человек добрый. Да спасет его Господь с его потомством, с его дедом и прадедом». Однако Аввакум не упоминает «его отца», Алексея, виновника раскола. И в то же самое время, снисходя к колебаниям тех, кто усомнился бы молиться за царя и патриарха, отделившихся от церкви, Аввакум советует некоему Ионе – еще одному из тех лиц, с которыми он вел переписку – следующую, ничего не говорящую формулу: молиться за благоверных царей и о священстве «безымянно».