Провинциальная «контрреволюция». Белое движение и гражданская война на русском Севере

Новикова Людмила Геннадьевна

Не менее, чем высокая боеспособность, партизанские отряды отличала жестокость в отношении к врагу. Суровые наказания не были нормой в крестьянском мире и прежде угрожали в первую очередь чужакам и конокрадам, представлявшим опасность для всей общины. Даже в годы революции и Гражданской войны самым распространенным наказанием была порка [816] . Однако возникнув в условиях войны и часто в ответ на исключительное насилие, крестьянские отряды проявляли по отношению к противнику такое же насилие. Так, на Печоре после рейда красного отряда Мандельбаума крестьяне повели «охоту» на большевиков: ставили охотничьи капканы для ловли красных патрулей и пойманных убивали. Один такой «охотник» сообщал заезжему инженеру, что лично истребил 60 красных, а в ответ на ужас собеседника комментировал свои действия так: «Нам с ними не жить, либо они, либо мы», ссылаясь на гибель своей семьи от рук отряда Мандельбаума [817] .

816

О применении порки см., например: Д.О. Наволоцкая парторганизация в 1918–1919 гг. // Октябрьская революция и гражданская война на Севере. Вып. 2. С. 24; Пятков М. На красном фронте // Октябрьская революция и гражданская война на Севере. Вып. 2. С. 72. О наказаниях в дореволюционной деревне см.: Worobec C. Horse Thieves and Peasant Justice in Post-Emancipation Imperial Russia // Journal of Social History. 1987. Vol. 21. № 2. P. 281–293.

817

Добровольский

С. Борьба за возрождение России в Северной области. С. 76–77.

Руководство Северной области, до которого доходили сообщения о прорубях на Печоре, доверху заваленных трупами, объясняло такие случаи «темнотой» печорского населения, состоявшего отчасти из «полудиких» зырян [818] . Однако другие партизанские отряды не отличались большей гуманностью. Так, на Пинеге осенью 1919 г. партизаны во главе с Зосимой и Иваном Кобылиными также спустил в прорубь схваченных в Веркольском монастыре большевиков и членов Пинежского уездного исполкома. Раздетых донага арестантов связывали, а затем живыми сталкивали в прорубь, подгоняя штыками и прикладами [819] . Местное население, видимо, не препятствовало расправе, так как члены исполкома представляли власть недружественных верхнепинежских волостей.

818

Там же. С. 77.

819

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 33. Д. 465. Л. 33–34 (письмо зам. председателя Архгубсуда Горшенина в Архангельский губком о деле подсудимого З.М. Кобылина, 3 августа 1926 г.). О жестокости белых партизан см. также: АРУ ФСБ АО. Д. П-18399. Л. 33, 43 (следственное дело солдат и партизан белой армии, допрос свидетелей по делу П.Ф. Скоморохова, 23 марта – 25 октября 1920 г.).

Красноречивым свидетельством партизанской жестокости служит соотношение числа убитых в стычках с партизанами и пленных красноармейцев. Например, тарасовские партизаны в бою 24 ноября 1918 г., атаковав силы противника численостью около 450 бойцов, сообщали, что было «убито и ранено больше 150 красноармейцев, взято в плен три» [820] . Раненые и пленные впоследствии также обычно погибали. В типичном сообщении о действиях отряда пинежских партизан говорилось, что в марте 1919 г. у деревни Торома из перехваченной группы красной разведки противник потерял 5 человек убитыми, 16 ранеными и 3 пленными, «раненые и пленные после допроса умерли» [821] . Спустя неделю у той же деревни была уничтожена целая большевистская рота. Как телеграфировал в Архангельск командующий войсками Пинежского района полковник П.А. Дилакторский, там было «больше ста убитых, 58 пленных. Всех ликвидировал» [822] .

820

РГВА. Ф. 39450. Оп. 1. Д. 4. Л. 2–2 об. (доклад делегации Тарасовского партизанского отряда генерал-губернатору, 16 декабря 1918 г.).

821

РГВА. Ф. 39450. Оп. 1. Д. 18. Л. 173 (телеграмма старшины Дилакторского Марушевскому, 14 марта 1919 г.). О подобных случаях см. также: РГВА. Ф. 39450. Оп. 1. Д. 29. Л. 247 (телеграмма полковника А.А. Мурузи Марушевскому, 20 мая 1919 г.).

822

РГВА. Ф. 39450. Оп. 1. Д. 18. Л. 202 (телеграмма Дилакторского Марушевскому, 24 марта 1919 г.).

Северные крестьяне убивали пленных отчасти потому, что не считали возможным тратить на их пропитание и так скудные продовольственные запасы, тогда как сами партизаны и их семьи порой страдали от недоедания [823] . Не менее важным было и желание выместить обиду. Поэтому нередко перед смертью к пленным применялись жестокие пытки. Их раздевали до нижнего белья, кололи штыками, топили в реке, закапывали в землю заживо [824] . Жестокость, вероятно, играла также демонстративную роль и служила для крестьян способом отпугнуть противника от своих деревень, чтобы не допустить новые рейды и грабежи. Поэтому партизаны не только не скрывали совершенные акты насилия, но нередко даже хвалились своей жестокостью. Впрочем, это влекло за собой новую волну насилия с красной стороны, отмеченную порой еще более жестокими пытками и убийствами [825] .

823

Baron N. The King of Karelia. P. 173–175.

824

АРУ ФСБ АО. Д. П-18021. Л. 7 (следственное дело С.М. Старкова, акт комиссии по устройству перезахоронения жертв белого террора в Пинежском уезде 1 мая 1920 г.).

825

Соколов Б. Падение Северной Области. С. 52; Soutar A. With Ironside in North Russia. P. 172.

Жестокость партизан, граничившая с кровной местью, не давала покоя белому командованию и политическому руководству Северной области. За линией красного фронта население, напуганное рассказами об убийствах и пытках, было склонно оказывать большее сопротивление наступлению белых войск. Кроме того, падал авторитет Северного правительства, а красная пропаганда получала обильную почву для обвинений белого режима в том, что он держится исключительно на насилии. Однако попытки белых властей остановить резню оканчивались неудачей. Так, например, командующий 8-м северным полком, куда входили пинежские партизаны, решил выпустить брошюру о необходимости гуманного отношения к пленным и организовать разъяснительные беседы, но был вынужден отказаться от своей идеи. Пинежские крестьяне выражали в связи с его проектом крайнее неудовольствие, заявляя, что их действия являются ответом на жестокости, которые учиняли красные отряды по отношению к их близким [826] . Другой современник с сожалением отмечал, что едва ли было возможно привить партизанам гуманность, так как противник в их сознании был уже давно дегуманизирован. Большевики были для них «врагами, волками, прибежавшими в их деревню, зверями, которых надо убить» [827] .

826

Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области. С. 76–77.

827

Соколов Б. Падение Северной Области. С. 52, 7.

Белое командование,

опиравшееся на боевую силу партизанских отрядов, вынуждено было смириться не только с их жестокостью, но и с нежеланием воевать за пределами своей территории. Попытки брать с партизан расписку, что они будут «действовать не только оборонительно, но и наступательно», не имели успеха [828] . Крайне неохотно воюя за пределами ближайших деревень и волостей, партизаны, как правило, особенно резко сопротивлялись их переводу на другие участки фронта. В последнем случае партизанские части начинали быстро распадаться из-за большого числа дезертиров, так как крестьяне опасались, что «чужие» полки сдадут их деревни большевикам [829] . Как с сожалением отмечал генерал В.В. Марушевский: «Они все были готовы драться до последнего человека за свою деревню и не могли по своему разумению встать на более широкую точку зрения, не говорю уже государственных, но хотя бы областных интересов» [830] . Марушевскому вторил врач Б.Ф. Соколов, член последнего состава Северного правительства, близко общавшийся с партизанами: «Напрасно… было бы искать в психологии партизан чувств общегосударственных, общенациональных. Напрасной была бы попытка подвести под их ненависть антибольшевистскую – идейную подкладку. Нет, большевики оскорбили грубо душу… партизан, допустив насилия над их женами и сестрами, разрушив их дома и нарушив их вольные права… Но до России, до всей совокупности российских переживаний им было дела очень мало. Чрезвычайно мало» [831] .

828

РГВА. Ф. 39450. Оп. 1. Д. 18. Л. 7 (телеграмма капитана Акутина из Пинеги в штаб, 31 декабря 1918 г.).

829

Соколов Б. Падение Северной Области. С. 22–23; Марушевский В.В. Год на Севере // Белое дело. Т. 1. С. 40.

830

Марушевский В.В. Год на Севере // Белое дело. Т. 2. С. 33.

831

Соколов Б. Падение Северной Области. С. 52.

Таким образом, хотя широкое участие партизанских отрядов сделало белую борьбу на Севере отчасти народной войной и обеспечило устойчивость архангельского фронта, это была не та война, о которой мечтали белые военные и политики. Крестьяне добровольно выступали против большевиков не из-за пробуждавшегося общенационального самосознания или гражданского чувства, а из-за сохранявшегося традиционализма северной деревни и стремления отомстить обидчикам. Локальные идентичности и региональные привязанности партизан по-прежнему преобладали в сознании крестьян над общенациональными [832] . Это способствовало прочности белой обороны, но также обусловило неудачу любых попыток вывести белые войска в широмасштабное наступление. Поэтому северная партизанская война, выросшая из неподвижности Северного фронта, сделала его еще менее подвижным.

832

О преобладании локальных идентичностей у крестьян в годы революции и Гражданской войны см.: Байрау Д. Янус в лаптях: крестьяне в русской революции 1905–1917 гг. // Вопросы истории. 1992. № 1. С. 19–37; Brovkin V.N. Behind the Front Lines of the Civil War. Р. 419–420. Противоположное мнение о быстром включении крестьян в общенациональную политику и укреплении национальной идентичности в годы революции см.: Retish A. Russia’s Peasants in Revolution and Civil War.

* * *

Антибольшевистские военные и политики и в годы Гражданской войны, и в эмиграции не переставали винить население Севера в равнодушии к судьбе страны и слабой поддержке Белого движения. Крестьяне, рассуждавшие о событиях в стране как о чем-то, происходившем далеко, «там – в России», были лишены, по мнению белого начальства, «идеи здоровой государственности» [833] . Жители северной деревни в большинстве своем не стремились воевать за свержение большевиков в центре страны и были больше озабочены нуждами своей деревни и волости. Тем не менее Гражданская война в Северной области не была лишь делом политических элит. Во многих отношениях она превратилась в народную войну, в которой в той или иной мере участвовала б'oльшая часть населения Архангельской губернии.

833

Печерская трагедия // Вестник ВПСО. 1919. 8 марта; Соколов Б. Падение Северной Области. С. 43; Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области. С. 143–144.

С открытием боевых действий на Северном фронте простое население Севера не стремилось отгородиться от происходивших событий. Напротив, оно пыталось использовать перемену власти для того, чтобы удалить посаженных сверху большевистских руководителей и восстановить у власти местных популярных лидеров. По мере того, как укреплялась белая администрация на местах, а война все теснее входила в жизнь архангельской деревни, жители губернии активнее шли на сотрудничество с белой властью. Они пытались заручиться ее помощью в борьбе против набегов красных отрядов, соглашались служить в мобилизованных полках в обмен на продовольственное и материальное обеспечение рекрутов и их семей и в целом были готовы содействовать правительству, которое демонстрировало устойчивость и способность добиться скорой победы в войне. Крестьяне видели в Северном правительстве защитника своих интересов отчасти потому, что симпатизировали некоторым политическим инициативам белого кабинета, в частности его земельным законам и попыткам оказать социальную помощь населению. Но все же при выборе «своей» стороны в Гражданской войне крестьянами в первую очередь двигали не политические предпочтения, а практический расчет и инстинкт самосохранения. Пытаясь обезопасить себя в обстановке распада государства и в буквальном смысле войны всех против всех, крестьяне прагматически стремились обрести сильного покровителя. Их сотрудничество с белым режимом было своего рода политическим альянсом, возникшим в ответ на особые обстоятельства. Но с изменением обстоятельств прежние альянсы могли рушиться и уступать место новым. Так, несмотря на содействие белой власти, большинство жителей Севера не хотело оказаться на стороне проигравших и не было готово поддерживать до конца ту власть, которая скоро падет. Именно поэтому изменившееся положение на других белых фронтах стало причиной стремительного распада Северного фронта и крушения Северной области в начале 1920 г. Как и почему это произошло, является предметом следующей главы.

Глава 7

ПАДЕНИЕ БЕЛОГО СЕВЕРА И СОВЕТИЗАЦИЯ АРХАНГЕЛЬСКОЙ ГУБЕРНИИ

Руководство Северной области и командование белыми войсками с весны 1919 г. пристально следили за известиями о наступлениях на других белых фронтах. Они рассчитывали, что Северная и Сибирская армии смогут создать единый фронт, что А.В. Колчак или А.И. Деникин скоро дойдут до Москвы и что войска Н.Н. Юденича захватят Петроград, положив конец большевистскому режиму. Однако в начале 1920 г. сама территория Северной области, наряду с большей частью белой Сибири и почти всем югом страны, оказалась под контролем красного центра.