Прозрение. Том 2
Шрифт:
«Эскориал» я увидел сейчас как наяву.
И Колина.
Только он шагнул в клетку и не исчез, а миновал её в один уверенный шаг и вышел на алайском крейсере. Времени для него прошло не больше, чем на два-три удара сердца.
Я понял, что и сам вышел из такой же клетки в эту бесконечную секунду, от удара моего сердца на «Эскориале» до этого, сегодняшнего.
Что со мной?
«Посмотри, — хотелось сказать мне, — я был нормальным мальчишкой, в меру честолюбивым и глупым. Посмотри, что я теперь? Что ты из меня сделал?»
Я взглянул ему в глаза и
И я не спросил.
Выдохнул зажатый лёгкими воздух и зажмурился, отдаваясь внезапно накрывшей усталости.
— Ну и что там? — спросил я вслух. — Что ты там видел?
— Я думаю, — тихо ответил Дьюп, — если бы мы после рождения попадали в какую-то иную социальную среду, мы бы видели мир совершенно иначе. Я подозревал это. Я вырос между двумя восприятиями реальности — имперским и экзотианским. Да, они отличались незначительно, но картина мира на Экзотике и в Империи всё же была немного иной. И я уже в детстве умел видеть мир разными глазами. Мать-вселенная любила экзотианцев лишь потому, что они её любили. И она же была мачехой тем, кто не знал, что она может быть матерью… — Он поймал мой безмолвный вопрос: «Что там?» и ответил. — Там — бездна, мальчик. Просто бездна. Я хотел шагнуть в бездну, и я шагнул в неё. Реальность — всего лишь маска, надетая на сознание теми, кто растит и воспитывает нас. Мир иной. Совсем иной.
— Ты хотел понять, какой он?
— Нет. Но иначе события пошли бы по другой ветке. Это должен был кто-то сделать. — Колин посмотрел на шлюпку. — Отдохни сколько сможешь. Мне надо лететь. Юг уходит от Севера.
— Я понял. А хатты? Мы сумеем с ними договориться? Одним нам будет трудно выдержать напор Севера и Э-лая.
— Мы должны выдержать. У нас нет выбора, мальчик.
Он потрепал меня по неуставной шевелюре, поднялся в шлюпку, и навигатор перешёл к планированию заданного ранее курса.
Я вполне мог бы узнать — какого, если бы шагнул за ним. Но я шагнул в сторону, ощущая напор активирующегося стартового контура. И шлюпка плавно заскользила вверх.
Лиина помахала мне рукой от калитки, но я решил не тратить время и перелез через забор.
Я не верил, что Мерис надолго отпустил меня расслабляться. Сколько он мне даст? День или два?
Мне так часто не хватало времени, чтобы говорить и делать самое простое: целовать, шептать на ухо глупости. Я очень торопился успеть.
Пока начальство упревало на ниве политики, я, отпустив отдыхать большую часть команды, наслаждался вознёй с детьми, варениками с рыбой и регулярным сексом.
Приручал Энжелина, ловил руками противную зубастую рыбёшку, весьма похожую по вкусу на курятину, выкапывал в дэле редкие цветы и, завернув вместе с землёй и корнями в плотный авиационный пластик, подкладывал на подоконник детской. Лиина не любила срезанных цветов.
Я даже научился варить кашу в попытках завоевать доверие сына. Тщетно.
Пришлось начать его игнорировать, возбуждая естественные детские ревность и любопытство.
Отметив, что я вдруг превратился
Дулся он недолго. Не выдержал и начал сам нарезать возле меня круги.
Я терпел, не пытаясь начинать отношения первым. Мне хотелось малого — брать Кабанчика на руки. С детьми я учился теперь самым простым желаниям.
И целоваться по-мальчишески быстро, исподтишка, я тоже научился только сейчас. Зажимал Лиину в дверях, быстро скользил по её телу ладонями, словно бы проверяя, не носит ли она в самых неожиданных местах станнер, зарывался лицом в волосы, а потом целовал.
В этом была вся моя неизрасходованная юношеская страсть. Учебка, потом Академия, искусственные гормоны, секс в увольнительных, как имитация любви, Влана, научившая любить по-взрослому…
И вдруг ещё один виток детства. Почти поцелуи в песочнице, если бы не время, когда дети, наконец, засыпают.
Блаженство продолжалось шестьдесят четыре стандартных часа. В 16.02 по корабельному времени меня вызвал Мерис.
Я предвидел этот «звонок» почти до минут. Утром стало понятно, что допотопные механические часы в нашей спальне сломались на четырёх. Циферблат украшал маленький остроносый кораблик-колонист, и я тут же переключил на браслете время на корабельное, настраиваясь заранее на его ритм.
В пятнадцать сорок восемь меня остановил в саду Йан. Сказал, что имеет ко мне личный разговор, но упорно зажимал тему, юлил, намекал на что-то.
Он понял, что я освоился наконец с чтением по лицу и включил маскировку. Оказалось, далеко не каждую, даже знакомую рожу, можно читать с наскока.
Йан тянул меня за собой, пытаясь вынудить на беседу наедине.
Однако ровно в шестнадцать от ветки гвелии без видимых причин отделился вдруг тяжёлый перистый лист и спланировал резко, как десантник, стравивший часть парашюта.
Я вывернулся из пустопорожнего разговора, побежал к кладбищу, и едва успел углядеть в просвет деревьев свежую могилу Тоо, как запястье согрелось и запульсировало.
Да, в эти несколько дней у меня получалось ловить и читать знаки, понимать собственную вписанность в паутину мироздания, где ничего не происходит просто так, и нужно платить за любой надломленный лист, потому что и ты для кого-то такой же лист. И очень недолго живут листья, не знающие своего места.
Лист-парашютист…
Я успел закатать рукав.
— Возьмёшь на себя Адама, — сказал генерал без приветствий и предисловий.
Морда у него была чёрная от усталости, и мне на какой-то миг стало неловко за собственную округлившуюся.
Юг выгибало в политической пляске, но в эйнитском храме меня это не беспокоило. Я жил простыми заботами — заманить на руки Кабанчика или спланировать дневной секс в часы детского сна.
— Встретишь у развязки, организуешь охрану и прозвон, зарезервируешь апартаменты на Кьясне, будешь сопровождать до пещеры, где он хотел бы изучить архив. Всё понял? — рявкнул Мерис, видя, что я всё ещё «загораю на краю неба».