Пуговицы
Шрифт:
Он с опаской взял телефон и включил шестисекундную запись.
— Откуда у тебя это?
— Не важно, — я забрала трубку обратно.
— И что же ты хочешь?
Мы стояли на остановке очень близко, а разговаривали тихо. Шум проезжающих машин и дождь заглушали слова.
— Хочу всё узнать.
— Что всё?
— Всё, что не понимаю.
— Вряд ли я смогу тебе в этом помочь.
— Ты знал, куда мы спрятали растяжку?
— Ты сейчас о чём?
— О репетиции, когда
— Нет, не знал.
— Вы с Надей поссорились?
— Можно сказать и так.
— Именно в тот день? Из-за чего?
— Судя по всему, тебя назначили следователем, — его улыбка и неприкрытая ирония в голосе задевали.
Я всегда равнодушно относилась к подколкам Бэзила или Фила, мы спокойно могли пообзываться друг на друга и потом продолжить болтать, как ни в чём не бывало. Но слова Томаша звучали совсем иначе.
— С чего это ты такой высокомерный? Считаешь себя лучше других?
— Тебе показалось.
Но мне не показалось. Возможно, я немного терялась, разговаривая именно с ним, и его это забавляло, а может, он сам навязывал такую манеру общения, от которой создавалось необъяснимое неловкое напряжение. Но ни с кем другим я не испытывала ничего подобного. Будто стоит оступиться, потерять равновесие, и он снесёт тебя, как мчащийся поезд.
Из-за угла вырулил длинный автобус.
— Надеюсь, вопросы закончились, — сказал Томаш. — Потому что следующий через двадцать минут.
Я влетела в раскрывшиеся двери до того, как он успел что-то возразить.
Томаш с неторопливой неохотой вошёл следом, приложил проездной к валидатору и медленно пройдя через салон, встал рядом, ухватившись за поручень. Капли на его щеках блестели и притягивали взгляд, их очень хотелось вытереть.
— Мы едем к тебе, — объявила я.
— Это невозможно.
— Почему?
— Просто невозможно и всё.
— У тебя дома родители? Бабушка? Родственники из Польши, Чехии или откуда ты там, и ты меня стыдишься? А Надю ты знакомил со своими?
— Количество вопросов зашкаливает.
— В твоих интересах ответить на все. Ведь если я буду продолжать тебя подозревать, то обязательно пойду в полицию.
Я выудила из кармана визитку того дядьки из полиции и помахала перед ним.
— Они сказали сообщать им обо всём интересном. А запись из ТЦ интересная.
— Тебе она нравится? — Томаш гипнотизировал, но я выдержала этот взгляд.
— Очень. Поэтому не хотелось бы с кем-то ещё делиться.
Он рассмеялся и как будто стало легче.
— Понимаешь, дело не в том, есть ли мне что скрывать или нет, — сказал он. — Дело в записи и тебе самой. С моей стороны было бы очень наивно рассчитывать на полное её
— Моё честное слово будет заключаться не в гарантиях её удаления, а в том, что я не пойду с ней в полицию.
Автобус плавно притормозил и двери со скрипом растворились, резко схватив за руку, Томаш вытащил меня за собой из салона. Я споткнулась и чуть не упала.
— Почему мы вышли?
Он молча раскрыл над нами зонт.
— Ты испугался, что я с тобой поеду? — внезапно догадалась я. — Правда?
От абсурдности этого поступка мне вдруг стало так смешно, что я расхохоталась на всю улицу. Смеялась и никак не могла остановиться.
— Прекрати вести себя так, — одёрнул Томаш.
— Как так? Мне нельзя смеяться? Это первая весёлая вещь, которая со мной произошла за столько дней. Ты испугался, что я пойду к тебе! Блин, Томаш, это же дико смешно.
— Ты очень громко смеешься. Вызывающе и развязно.
— Что? Развязно?
Развязно. Такое дурацкое бабкино слово. Без пяти минут ругательство или оскорбление.
— Если ты поклянешься не ходить в полицию, я готов ответить на твои вопросы.
Тяжесть его взгляда припечатывала к земле.
— Ладно, — я натянула улыбку. — Вопрос так вопрос…
Сделала многозначительную паузу:
— Ты считаешь меня красивой?
Серьёзное выражение лица, с которым он чересчур быстро ответил «да» вызвало новый приступ смеха.
— Что-то ещё? — нетерпеливо спросил он.
Мне нужно было узнать у него важные вещи, не стоило ёрничать, но, как и в тот раз в Надиной квартире, я просто не могла удержаться, словно насмешки придавали мне уверенности.
— Ты специально так сказал, чтобы от меня отделаться?
— Нет.
— А я красивее, чем Надя?
— Какое это имеет отношение к тому вечеру?
— Самое прямое. Мне нужно составить твой психологический портрет.
— Прикалываешься?
— Да.
— Надя считала тебя стервой.
— Ну и правильно считала. Лучше быть стервой, чем проституткой.
— В таком случае, твои клятвы ничего не стоят.
Он развернулся и зашагал по дороге вдоль движения автобуса, унося с собой зонт.
Так что холодные капли мигом остудили вспыхнувшее было негодование.
Я опять испортила всё сама.
Когда я только перевелась в эту школу, то была настроена очень агрессивно. Задиралась, хамила и ни с кем не желала общаться. Они все по определению были против меня, а я против них. Фил с Бэзилом пытались «поставить меня на место», но у них это плохо получалось. Потому что ни на какое место я не ставилась. Во мне сидела накопившаяся злость и она требовала выхода.