Пять прямых линий. Полная история музыки

Гант Эндрю

Машо искусно и грациозно поет нам о куртуазной, равно как и божественной любви. Он – подлинный голос позднего Средневековья.

Часть III

Ренессанс

(1400–1600 гг.)

В феврале 1456 года Гийом Дюфаи написал письмо из Женевы во Флоренцию Пьеру и Джованни де Медичи. В письме, демонстрирующем космополитичную легкость обращения композитора на равных с самой влиятельной знатью, помимо прочего сказано: «В прошедшем году я сочинил четыре плача о Константинополе, которые весьма хороши» [146] . Падение под натиском турок Константинополя в 1453 году стало одним из тех событий, что дали импульс эпохе интеллектуальных и артистических преобразований, известной как Ренессанс.

146

David Fallows, Dufay (London: J. M. Dent, 1982), p. 10.

Слово

«ренессанс» (буквально – «возрождение») среди множества подобных дескриптивных понятий – одно из наиболее проблематичных. Применительно к живописи, истории и музыке оно означает разные вещи и описывает весьма неопределенный временной период. Важно также помнить и то, что называются этим словом весьма разные эпохи: готическое искусство XII века было ренессансом, равно как и Просвещение века XVIII. Деление музыкального ренессанса на различные временные отрезки – весьма рискованное занятие с исторической точки зрения. Как и все такого рода слова, понятие «ренессанс» – это условность; но условность не должна помогать срезать углы.

Как и все такого рода эпохи, эпоха Ренессанса создала собственный миф. По словам историка Питера Франкопана, «художники, писатели и архитекторы работали, заимствуя у Античности темы, идеи и тексты, и, таким образом, с помощью выборочных ссылок на прошлое сформировали историю, которая со временем стала не просто правдоподобной, но стандартной» [147] . Образ мысли, ставший впоследствии известным под именем ренессансного гуманизма, отдавал особую дань уважения трудам человека, однако по-прежнему категорически рассматривал эти труды как часть Божьего замысла и творения. Теоретик Иоанн Тинкторис подчеркивал данную связь, описывая Христа как «величайшего музыканта… который совмещал в себе [Бога и человека] единым в двойной пропорции» [148] .

147

Peter Frankopan, The New Silk Roads: The Present and Future of the World (London: Bloomsbury, 2018), p. 219.

148

Tinctoris, preface to Proportionale musices (1472–1473), quoted in R. C. Wegman, Born for the Muses: The Life and Masses of Jacob Obrecht (New York: Oxford University Press, 2003), p. vi.

Всякому естественному развитию необходимо наличие благоприятных внешних условий. Социальная организация итальянских городов-государств и римская церковь способствовали формированию особого статуса и репутации творца, также предоставляя ему средства к существованию. Путешественники распространяли влияние идей и техник между востоком и западом. Торговля и завоевания все дальше раздвигали границы западного мира. Люди, книги и идеи перемещались по Европе с относительным комфортом. Сейчас историки исследуют вопрос о том, до какой степени торговые контакты с более древними и развитыми цивилизациями востока повлияли на расцвет европейского Ренессанса. Могучие прибрежные крепостные сооружения на южном побережье Крита – свидетельство этого процесса: венецианский культурный империализм соседствует с византийским орнаментом, а львы Святого Марка уверенно глядят с колонн через море в сторону Месопотамии, Индии и Китая. В музыкальном мире все эти факторы привели к распространению интернационального репертуара: венецианский моряк и трубач Зорзи Тромбетта да Модон, странствуя, записывал с помощью своей собственной упрощенной нотации в корабельный журнал контрапункты к современным ему пьесам, в том числе и сочинениям англичанина Джона Данстейбла.

Книгопечатание

Как всегда, технологии также сыграли свою роль, и самой значительной из них была технология книгопечатни. Музыка попала на печатный станок одной из первых: ранние ксилографии литургических песнопений вышли в 1460–1470-х годах, почти сразу после появления Библии Гутенберга. Ручной набор впервые был применен для печати музыки Ульрихом Ханом, выпустившим 1476 году Римский миссал [149] (Missale Romanum), однако подлинный пионер, который произвел настоящую революцию в этом процессе, – Оттавиано Петруччи. Умелый и амбициозный молодой человек, получивший образование в просвещенном городе Урбино в Марке.

149

Миссал – богослужебная книга у католиков, содержащая мессу с сопутствующими текстами.

Все художественные течения нуждаются в предприимчивых и искусных мастерах. Петруччи более чем подходил на эту роль. В нем соединились все таланты, необходимые для успешной карьеры в то время, – он был идеальным подмастерьем Ренессанса. В качестве разборчивого поклонника

музыки он мог понимать и аккуратно воспроизводить сочинения лучших современных композиторов; в качестве искусного мастера и инженера расширил технические возможности своего ремесла с помощью выработанных им методов и навыков. Как предприниматель он прекрасно изучил все запросы своего рынка и осмотрительно удовлетворял их, а будучи главой предприятия, отличался предусмотрительностью и в силу этого на долгое время сделался монополистом в области нотопечати, получив дозволение как венецианского дожа, так и папы. Его имя известно ныне куда меньше, нежели имена композиторов, которых он поддерживал, однако значение деятельности его (и ему подобных людей) для истории музыки трудно переоценить.

Петруччи использовал метод тройного оттиска: каждый лист проходил через пресс три раза – сначала печатался нотоносец, затем ноты, в третий же раз – текст. У него был исключительный талант: все его оттиски предельно отчетливы и полностью разборчивы даже пять столетий спустя после того, как они вышли из-под пресса. Однако его метод мало подходил для использования менее умелыми мастерами: линии и ноты легко могли соскользнуть со своих мест, что делало результат совершенно бесполезным. Решение этой проблемы нашел другой энциклопедист (и зять Томаса Мора), англичанин Джон Растелл. В разработанной им технологии для каждой ноты вместе с небольшой частью нотоносца создается отдельный блок. К примеру, печатник создает блок с минимой на нижней (или же, при обращении, верхней) линии нотоносца, который он может затем поместить в станок в соответствии с тем, что указывает ключ произведения. Слова закрепляются под нотами. Для этой техники нужен всего лишь один оттиск. Основной проблемой в данном случае оказывается необходимость выдерживать линии прямыми при большом количестве блоков. Однако умелые печатники, такие как Джон Дэй в Англии и Пьер Аттеньян во Франции, вскоре с помощью этого метода превратили нотные листы в произведения искусства, сопровождая их невероятно детализированными иллюстрациями с тщательно воспроизведенной светотенью.

Музыкальный контекст

Эволюционировали и исполнительские средства. В 1460–1490-х годах в области практик исполнения произошла революция. Богатые приходы нанимали профессиональных певцов, хор и хормейстера и открывали церковные школы для хористов. В начале XV века исполнение сложной полифонии было уделом небольшой группы солистов, по большей части священников. Спустя сто лет церковная хоровая музыка требовала огромного хора, разделенного на группы и подгруппы (известные как «гимели»). Верхние и басовые голоса распевали свои партии во всю широту голосового диапазона (любимый прием английских композиторов). Существовали и певцы-миряне. В 1480-х годах церковь Ньиве-керк в Делфте нанимала певцов, даже если они были женаты. Деление на церковную и светскую музыку размывалось, так как для исполнения и той и другой привлекались одни и те же музыканты.

Разумеется, как и во все времена, существовала и музыка простых людей. Если бы можно было сейчас пройтись по улице Уип-Ма-Уоп-Ма-Гейт в Йорке, или же спуститься по холмам Прованса, или же пересечь Плаза де Санта-Мария в Бургосе середины XVI века, то мы услышали бы звон церковных колоколов, размечающих вечный цикл церковного года, доносящуюся из окна дома торговца лютневую мелодию, горланящих песни пьяниц в трактирах, струнный ансамбль, настраивающий инструменты в покоях знатного дома, считалки, раздающиеся из школы, пение продавцов баллад, рассказывающих истории о святых и убийцах, чистые голоса мальчиков-хористов, словно слетающие с небес за алтарными преградами и витражами соборов, звуки табора, танцующего на городской площади, рожок ночной стражи, оповещающий о закате дня, и перекличку актеров труппы, репетирующей мистерию. Возможно, ваш слух уловил бы даже нечто знакомое: мотив «Greensleeves» или фолии [150] , или даже наигрыш на волынке, сделанной из коровьей кожи, французского пастушка, исполняющего мелодию, которая столетия спустя вновь зазвучит в викторианском рождественском кэроле: «Ding, Dong, Merrily on High» или «Angels from the Realms of Glory».

150

Фолия – одна из старейших европейских гармонических прогрессий, служащая основой для разного рода обработок.

Таков был мир, в котором существовал и развивался профессиональный композитор того времени. Его путь начинался с обучения, как правило домашнего (музыка, как и другие профессии, часто семейное дело). Затем мальчиком он поступал в церковный хор местного собора или монастыря, где его окружала новая музыка, а также общество сходно мыслящих старших товарищей и взрослых. Технике обучали в классах – лады, каденции, контрапункт, импровизация по заданным правилам, чтение нот с листа, а также игра на лютне, виоле и клавишных инструментах. Музыкальные примеры в помощь учителю часто были начертаны на стенах, своеобразной школьной доске XV века: такого рода примеры можно увидеть на стенах Виндзорского замка, и поныне столь же разборчивые, как и тогда, когда перед ними чесали головы школяры 1470 годов.