Ракета в морг
Шрифт:
— Немного.
— Так мило со стороны мистера Чантрелла пригласить нас на свою вечеринку. И мне так любопытно увидеть этого твоего Хилари. Никогда не было возможности увидеть жертву из твоего дела ещё тёплой.
— Не уверен, что слово “тёплый” годится для Хилари.
— Ракетная вечеринка… Должно быть, это забавно. А ракета может символизировать прояснение дела. Громкий шум и льющийся во все стороны свет…
– “Краса валится с неба”, — проговорил Маршалл и вопросительно добавил ещё одну цитату: “Краса есть истина”?[61] Что ж, посмотрим.
Леона прислушивалась к крикам и бормотанию.
— О Боже… Вопит.
Лейтенант Маршалл поднял свою кричащую дочку, прислонил к своему плечу и решительно похлопал по спине, но безрезультатно. Он сел на низкое, обитое ситцем кресло, взял её на колено и легонько встряхнул. Внутри него самого что-то оглушающе гремело.
Урсула вопросительно уставилось в отцовское лицо и приоткрыла губы, словно собираясь произвести желаемую отрыжку. Затем её взгляд переключился. Никакие посторонние звуки не отвлекали её. Ничего не шевелилось. Но что-то в углу комнаты потребовало её внимания.
Она пристально смотрела на это что-то следила за его медленными и нерешительными движениями. Отец вновь потряс её.
— Не обращай внимания, дорогая, — сказал он. — Срыгни. Как хорошая девочка.
Как только Леона вошла в комнату, малышка расслабилась и великолепно отрыгнула.
— Она что-то увидела, — сказал Маршалл. — Не знаю, как это явление объясняют авторитеты, но меня всегда бросает в дрожь, когда она так чертовски поглощена чем-то, чего нет.
— Может быть, это наш Человек-невидимка? — предположила Леона.
— У меня мурашки по коже, — настаивал он. — Держу пари, некоторые из наших друзей-фантастов могли бы превратить это в очень красивое предзнаменование.
— Предзнаменование чего?
— Чего? Выяснить это, моя дорогая, мы и идём на эту вечеринку. Пошли.
Девятый день: пятница, 7 ноября 1941 года
1
Хьюго Чантрелл столько раз излагал полиции историю своей ракетной вечеринки, что выучил её наизусть и сам уже поверил, будто с самого начала вечера испытывал некое жуткое предчувствие. Это ощущение он объяснял многочисленными отсылками к экстрасенсорному восприятию, серийной вселенной, обычному чувству “я здесь уже бывал раньше” и свободному движению сознания во сне в любом направлении потока времени. Впечатляющее объяснение, хотя предчувствие возникло строго постфактум и было вполне характерным.
Ибо Хьюго Чантрелл был эксцентричным учёным. В рабочие часы в Калифорнийском технологическом институте он был скучным обычным сотрудником лаборатории; но в свободное время посвящал себя тем периферийным аспектам науки, которые научный пурист клеймит как чепуху, тем новым алхимиям и астрологиям, на основе которых человечество со временем может возвести невообразимые чудеса химии и астрономии.
Ракеты Пендрея[62], концепции времени Данна, экстрасенсорное восприятие Рейна[63], морские змеи Гулда[64], всё это интересовало его куда больше, чем любые исследования Института. Он, разумеется, вступил в Американское фортеанское общество, а его собственное досье невероятных происшествий в конечном счёте было опубликовано в качестве приложения к трудам Чарлза Форта. В его пользу следует добавить, что научная подготовка автоматически предохраняла его от ошибок Учителя. Его досье было тщательно проверено
Дело в том, что запертые комнаты вписывались в шаблон Форта, если это можно было назвать шаблоном, и Хьюго Чантрелл с нетерпение ждал встречи с Хилари так, как мог бы ждать знакомства с уцелевшим на “Марии-Селесте” или с Бенджамином Батерстом, британским дипломатом, выехавшим однажды, правя собственным экипажем, и бесследно исчезнувшим[65].
Так что доминирующим чувством Чантрелла в тот вечер было ожидание встречи с Хилари и успешной демонстрации его модели ракеты. Предчувствие беды пришло позже, как он рассказывал сержанту Келло из полиции Пасадены.
Слишком большие ожидания неизбежно влекут за собой резкий крах, и это, быть может, лишь педантичный способ перефразировать идею песни, которую я сочинял вплоть до жуткого разочарования. Разочарование Чантрелла было двойным: ему так и не удалось поговорить с Хилари наедине, и, похоже, никому не было дела до его прекрасной ракеты. Всё превращалось в очередную вечеринку, а её хозяин начинал сожалеть, что Уимпол уговорил его подать спиртное, раздражающий элемент, обычно никогда не входивший в его жизнь.
Там были, конечно, некоторые из его личных друзей: несколько преподавателей из института, где он, по-видимому, лучше ладил с представителями кафедр английского языка и математики, чем с собственными коллегами. Были некоторые из взращиваемых им фантастов: Энсон Макдональд и Остин Картер, и тот многообещающий новичок Мэтт Дункан, и Энтони Баучер, и жёны некоторых из них, и Джо Хендерсон, неизбежно явившийся без жены.
Обычно это были сговорчивые гости, слушавшие с полным интересом и время от времени высказывавшие собственные вдохновляющие идеи. Чантрелл имел обыкновение утверждать, что компания писателей-фантастов бесценна для учёного; они — пророки будущего, как Верн и Фоулкс были пророками наших дней. Лишь изредка он признавался сам себе, что наслаждался их компанией, потому что они принимали его неортодоксальные взгляды на пограничные области науки куда более учтиво, чем коллеги по лаборатории.
Но в этот день оказались невосприимчивы даже они. Было слишком много иных. Там был Хилари Фоулкс, явление которого с женой и кузиной придало ему вид властелина во главе кортежа, обзаведшегося собственным двором как можно ближе к собственному удобно разместившемуся в кресле пухлому телу, порождая анекдоты о своём Бессмертном Отце и собственном предопределённом свыше спасением от смерти.
Там была Вероника Фоулкс, бродившая кругом в попытках начать интимный разговор с каждым свободным мужчиной. Да, даже с Чантреллом, хотя женщины интересовали его не больше спиртного, а туманная глупость её эгоцентрического мистицизма вызвала у него отвращение; ибо его ум, при всей эксцентричности, был строго логичен.
Там был агент Фин. Он был вполне ненавязчив, если не считать его бесплодных попыток поговорить наедине с Хилари Фоулксом и явного ручного управления Вэнсом Уимполом; но Хьюго Чантреллу не нравилось присутствие, даже существование агентов как таковое. Они напоминали ему, что писатели (даже, или, быть может, особенно, авторы научной фантастики) трудятся ради денег, тогда как он предпочитал думать о них как о свободных душах, столь же запредельно независимых, как, благодаря удачному замужеству бабушки, он сам.