Расколотый берег
Шрифт:
Кэшин так и не сумел сосредоточиться на платежках Бургойна. Он сложил все обратно в папку, открыл еще одну банку пива и стал думать, чего бы поесть.
Холм терялся в утренней мгле, а землю точно накрыли волглым одеялом, которое глушило любой звук. Кэшин шагал к границе с Корриганами, вперед видно было от силы метров на тридцать, и собаки то выныривали из серенького тумана, то снова растворялись в нем, сами становясь похожими на темные пятна.
Знакомый лаз в заборе давным-давно порос травой. Мальчишкой он часто пробирался через него прямо к ручью. В детстве казалось, что это чуть ли не река, – вроде бы он был шире и глубже,
«Вторжение в частные владения», – промелькнуло у него в голове.
Собаки уткнулись носами в землю, открывая новое для себя место, новые запахи, и от возбуждения начали вилять хвостами. Он обошел вокруг дома, заглянул в окна. На вид все было в порядке: двери, плинтусы, половицы, каминные доски, кафель. Заброшенный дом Томми Кэшина сильно пострадал от мародеров. А если бы кто-нибудь захотел вселиться сюда, ему почти не пришлось бы тратиться на ремонт.
По желтой траве они дошли до забора Дэна Миллейна и двинулись дальше. У ручья Кэшин заметил остатки забора, ржавую проволоку, раскиданные там и здесь столбы, уже серые от дождя, – видимо, здесь и проходила та граница, о которой ему говорил Дэн. Тянулась она метров на двести или чуть больше.
Ну и что, оно ему надо, заявлять свои права?
«Свое не отдавай», – сказал Дэн.
Да, оно ему надо.
Кэшин прошел вдоль ручья, по узкой петляющей тропке мимо тополей и кроличьих нор, потом повернул к себе. Когда они приблизились к дому, уже совсем рассвело, но упрямый туман исчезал в это время года лишь через час после восхода солнца. Кэшин все думал о Кендалл. Пережить изнасилование – каково это? Одного полицейского в Сиднее после службы схватили трое подонков и увезли в старый кинотеатр под открытым небом, приковали наручниками к колонне, раскроили ему джинсы ножом, которым режут ковры, и вырезали свастику на спине и ягодицах.
А потом изнасиловали.
Кэшину рассказал об этом полицейский по фамилии Джерард. Они сидели тогда вечером в машине и ели кебабы.
– Парень после этого сразу уволился и двинул в Дарвин, а там наложил на себя руки, – говорил Джерард, смуглый красавец брюнет с родинкой на щеке. – Этих скотов поймали, да. У одного из них было заметное кольцо, – знаешь, здоровая такая гайка, дешевая, – перелитое из свинцового грузила. Полицейский его зарисовал.
– Что получили?
– Высшую меру. Один утонул в реке. А другой убил третьего и покончил с собой. Картинка была не для слабонервных!
Джерард улыбнулся. Губа у него чуть вздернулась, обнажив десну, какую-то интимно-розовую.
Собаки раньше, чем Кэшин, заметили Ребба, сидевшего на старой садовой скамейке, и радостно кинулись к нему.
Ребб попыхивал толстой самокруткой, в которой было поровну бумаги и табака. Лицо его было чисто выбрито, а волосы влажно блестели.
Собаки крутились вокруг него кольцом. Ребба они обожали, как, впрочем, и большую часть человечества.
– Пора вам в стирку, – вместо приветствия произнес Ребб, запихнув самокрутку в угол рта и протянув собакам свои большие ладони. – Правильно говорю?
– Точно, – произнес Кэшин. – Рано встал?
– Да нет.
– Пойду ополоснусь, а потом соображу что-нибудь на завтрак.
– Ел уже, – ответил Ребб, сосредоточенно глядя на собак.
Накануне вечером он отвечал то же самое.
– Ага, яичницу, – сказал
Он привел себя в порядок, поставил на стол тарелки, хлеб, масло, веджемайт, [9] джем, разогрел кое-что. Ребб все возился с собаками. За столом он вел себя не как бродяга – локти не расставлял, жевал с закрытым ртом, еды на вилку брал по чуть-чуть.
– Вкусно, – похвалил он. – Спасибо.
– Бутерброд еще сделай.
Ребб не отказался: отрезал толстый ломоть хлеба, намазал его маслом, а сверху еще веджемайтом.
– Хочешь, живи здесь, – предложил Кэшин. – Денег с тебя брать не буду, а до коровника отсюда десять минут пешком.
9
Веджемайт– острая приправа к колбасным, яичным и мучным блюдам в виде темно-коричневой пасты, изобретенная в 1923 г. биохимиком Сирилом Перси Каллистером и со временем ставшая одним из национальных кулинарных брендов Австралии.
Ребб только молча посмотрел на него своими черными глазами. Кэшин кивнул:
– Ну, договорились.
В полном молчании они доехали до Дэна Миллейна. Дэн услышал шум колес, подошел к своей калитке и за руку поздоровался с Реббом.
– На миллионы тут не рассчитывай, – с ходу начал он. – Если б не это чертово колено, сам бы все делал. За коровами ходил?
– Было дело.
Кэшин оставил их и поехал дальше, к матери. До нее было минут двадцать пути. Тонкие асфальтовые полосы, все в выбоинах, считались здесь дорогами, и, чтобы на них разъехаться, кому-то из водителей приходилось сбрасывать скорость и выруливать на обочину. При этом местные еще умудрялись вытягивать руки из окон и приветствовать друг друга. Он проехал мимо картофельных полей и молочных ферм, с которых его медленно провожали глазами без устали жевавшие коровы. От Бикон-Хилла местность понижалась, и торфяно-шоколадная вспаханная земля вся открывалась навстречу юго-западному ветру и бешеным зимним штормам с Южного океана. Чтобы защититься от них, первые поселенцы окружали свои дома кипарисами и живыми изгородями. Это помогало, но стихия брала свое: деревья, кусты, сараи, бочки, ветряки, сортиры, будки, курятники, даже старые машины – словом, все здесь как-то кособочилось.
Кэшин припарковался на подъездной дорожке, обогнул дом и через окно кухни увидел мать. Когда он открыл дверь, Сибил произнесла:
– А я все думаю, как же ты живешь в нашей развалюхе. Сколько уж лет прошло – вы, ребятишки, отец, я…
Она как раз ставила цветы в большой неуклюжий коричнево-красный глиняный горшок, похожий на огромный кубик.
– Ну и вазочка у тебя, – заметил Кэшин. – Случайно, не списанный контейнер для ядерных отходов?
Мать не удостоила его ответом. Из сарая показался отчим в белом защитном костюме, перчатках, маске, с бачком за спиной и принялся опрыскивать увитую розами беседку чем-то невыносимо противным.
– Неужели розам нравится эта химическая атака Гарри? – спросил Кэшин.
Сибил отступила, посмотрела, хорошо ли расставила цветы. Она была небольшого роста, подтянутая, с зачесанными назад густыми волосами. Сам Кэшин и его брат Майкл пошли породой в отца – Мика Кэшина.
– Как там с Чарльзом Бургойном? – спросила мать. – Делаешь что-нибудь?
– Что могу, делаю.
– Никогда таких людей не пойму. Коли уж залез, бери, что тебе нужно, и уходи. Зачем надо было старика избивать? Разве он мог защититься?