Расколотый берег
Шрифт:
Черно-белая фотография изображала мальчишек в заляпанных грязью шортах и темных майках. Ребята смотрели на своего высокого, крупного тренера, который держал в руке мяч и что-то им говорил. Коротко остриженные мальчишки жевали дольки апельсинов, и, судя по тому, как сильно сморщился тот, кто стоял ближе всех к фотографу, апельсины эти были очень кислые.
Позади, съежившись на холоде, находились зрители – две женщины, остальные мужчины. Справа курили двое мужчин в плащах, перед ними стоял маленький мальчик.
Кэшин поднялся,
Кэшин рассмотрел других зрителей: мужчины средних лет, остроносая женщина в платке и другая, неопределенного возраста. Позади Бургойна стоял молодой человек с зачесанными назад волосами.
Пришел ли этот молодой человек вместе с Бургойном и Крейком? Он хмуро смотрел в камеру, и этот взгляд просто не давал Кэшину покоя. Кэшин закрыл глаза и вспомнил лицо Эрики Бургойн тогда, за столиком в галерее.
Джеймс Бургойн! Точно! Этот хмурый молодой человек – возможно, Джейми Бургойн, который утонул на Тасмании, брат Эрики, приемный сын Бургойна.
Кэшин вернулся к столу и досмотрел оставшиеся фотографии. В папке оказалось больше десятка снимков размером восемь на десять. На всех были изображены мальчишки, построившиеся в три ряда, по девять-десять человек. Те, что повыше, стояли позади, те, что в первом ряду, опустились на одно колено. Мальчишки были в форме: футболках, темных шортах, кроссовках и коротких носках. Усач в одинаковой с ними форме присутствовал на каждом снимке, стоя чуть в стороне справа. Кулаки сложенных на груди рук подпирали мощные бицепсы. Ноги у него были волосатые, бедра сильные, икры мускулистые. С левой стороны стояли еще двое мужчин в спортивных костюмах. Один – коренастый очкарик – тоже был на всех фотографиях. Другой – высокий, худой, длинноносый – оказался только на пяти-шести.
Одна фотография была подписана: Лагерь «Товарищей», 1979 год.
Неровным почерком карандашом кто-то написал имена: верхний ряд, средний, нижний. Слева – мистер Перси Крейк. Справа – мистер Робин Бонни, мистер Дункан Вэллинз.
Значит, Вэллинз – это высокий, а Бонни – низенький, коренастый.
Кэшин поискал имя и нашел его в заметках за 1977 год.
Дэвид Винсент стоял в среднем ряду – тощий, бледный мальчонка с выпиравшими из-под кожи адамовым яблоком и шарами плечевых суставов. Он робко стоял как-то боком к камере, словно боялся, что фотограф вот-вот даст ему в глаз.
Кэшин прочел и другие имена, посмотрел на лица, отложил снимок и задумался. Потом потянулся к телефону, набрал номер, закрыл глаза и стал слушать гудки. Или Дэвида Винсента не было, или он решил
– Два имени, – сказал он. – Робин Бонни и Дункан Вэллинз. Примите в работу.
– Вы прямо клоны Синго, – ответила она. – Я имею в виду – вы с шефом. Вам говорили?
– Мне говорили, копия молодого Клинта Иствуда. Веришь?
– А как же! Может, в следующий раз, когда приедешь, поговорим с тобой для разнообразия? А не так, просто привет-привет?
Одна собака поднялась с софы, лениво положила лапы на пол, потянулась, высоко подняв зад. Вторая нехотя, будто обиженно, повторила то же самое.
– Занят очень, – ответил Кэшин. – Ты уж извини. Всё за этим бродягой?
– Нет, развелись.
– Вот и хорошо. Надо двигаться дальше. В следующий раз, когда приеду, давай пообщаемся. Группу крови узнаем, всякое такое.
– Захватывающая перспектива! Есть тут такой – Робин Грей Бонни. Пятьдесят семь лет. Подойдет?
– Возможно.
– Бывший социальный работник. Судимость за насилие над несовершеннолетними. Отсрочили наказание по двум обвинениям, а потом отсидел четыре года из шести.
– Очень даже может быть.
– Так вот, он уже умер. Всего истыкали ножом, кастрировали, обезобразили и удавили. В Сиднее, район Марриквиль. Два… да, два дня назад. Даже арестовать не успели.
Кэшин пробовал потянуться, свести лопатки вместе, чувствовал, как сопротивляются движениям все мышцы.
– Идем дальше, – говорила тем временем Трейси. – Вэллинз, Дункан Грант, пятьдесят три года. Англиканский священник, проживал в Брисбене, Форти-тьюд-Уэлли, но это по состоянию на девяносто четвертый год. Приставал к детям, отсроченный приговор получил в восемьдесят седьмом году. Сел на год в девяносто четвертом году, освободился в девяносто пятом. Думаю, теперь он уже бывший священник.
– Почему это ты так думаешь? Трейс, вот что надо сделать. Первое – собери все по этому Бонни. Как именно его обезобразили? Второе – по Вэллинзу, позвони в Брисбен, чтобы они проверили этот адрес, да скажи, чтобы аккуратно все сделали, не спугнули его. Третье – скажи Даву, что нам нужен отчет коронера о пожаре в лагере «Товарищей» в Порт-Монро, который случился в восемьдесят третьем году.
Он подошел к окну. Рваные розовые ленты облаков бежали по небу, цеплялись за черные холмы.
Тогда, ночью, произошли сразу две трагедии. Пожар и…
Сесиль Аддисон рассказала: жена Бургойна упала с лестницы и разбилась насмерть. Говорят, приняла слишком много успокоительного.
– Я тут подумаю, – сказал он, – и, пожалуй, приеду в город. Шефу передай, ладно?
– Передам всем, кто по тебе истосковался. Дав здесь, хочешь с ним поговорить?
– Не хочу, но так и быть, соединяй.
Послышались щелчки.
– Добрый день, – сказал Дав. – Архив горячей линии по Бургойну. Видел?