Разомкнутый круг
Шрифт:
Со стороны французского лагеря раздавались шум и галдеж, ясно слышимые даже здесь.
Михаил Илларионович перевел трубу на свои войска.
Внизу, за широким оврагом, расположился 6-й корпус Дохтурова. На батарее, рядом с Горками, Кутузов увидел Барклая. В отличие от него самого, тот нарядился в парадный мундир с орденами.
В русских линиях стояла тишина… Но то была тишина зловещая!
Неожиданно что-то блеснуло, на секунду ослепив глаз.
«Из пушки, что ли, стрельнули?» – опустил он подзорную трубу.
Но
«Да это же вышло солнце! – улыбнулся Кутузов. – Русское солнце!»
И тут же где-то на французских позициях рявкнула пушка. Через мгновение все потонуло в гуле сотен орудий.
Пушки сотрясали и взламывали землю по всей шестиверстной линии. Русские артиллеристы ни в чем не уступали французским. Даже Наполеон считал русскую артиллерию лучшей в Европе, конечно, после французской.
Русские артиллеристы думали в точности до наоборот.
Пороховое облако, поднимаясь от орудий, медленно окутывало войска.
Русские генералы и офицеры, передергивая плечами от озноба, переминались за спиной Кутузова. Кто-то из них зевнул.
«Туда бы тебя сейчас: поди, не до зевков стало бы!» – беззлобно подумал он.
Французы обрушились на левый фланг Багратиона, атаки следовали одна за другой. Дым и поднятая пехотой и кавалерией пыль сделали бесполезными подзорные трубы, хотя свита главнокомандующего что-то пыталась высмотреть в этом чаду.
– Сынок! – подозвал взмахом руки адъютанта Кутузов.
Им, по обыкновению, снова оказался Нарышкин.
– Узнай, что там у князя Петра.
Чтобы услышать приказ, Сержу пришлось подставить ухо под самые губы командующего – сплошной гул, идущий от взрывов снарядов и выстрелов ружей, топот ног и вопли сражающихся ясно доносились сюда, мешая нормально говорить.
Надрываясь от крика, генералы и штабные офицеры высказывали свое мнение.
– Ваша светлость! – наклонившись к уху Кутузова, прокричал Ермолов. – Следует помочь Багратиону!
Михаил Илларионович, казалось, даже не услышал его. Не отрываясь глядел он в гущу боя, что-то шепча, а может, просто шевелил губами.
– Литовский, Финляндский, Измайловский – к князю Петру! – тихо сказал он и тут же поднял подзорную трубу, надеясь что-либо разглядеть, когда порывы ветра разрывали дымовую завесу.
У Кутузова не было столь громадной работоспособности, как у императора французов. Он был стар и любил поспать. Не обладал он и гигантскими аналитическими способностями Наполеона, однако, был по-стариковски мудр.
Любовь к родине, мужицкая хитрость и склад ума, который в народе называют русской смекалкой, и огромный воинский опыт – вот что противопоставил он Наполеону.
А также – терпение и веру. Веру в Бога, Солдата и Победу!
Ранним утром конногвардейский полк подняли по тревоге, да никто толком и не спал – все ждали боя. Без аппетита позавтракав под
Шальные снаряды и пули долетали даже сюда. Двух конногвардейцев уже унесли в лазарет. Хохлы благоразумно схоронились в оставшемся от дома погребе. «Зачем рисковать раньше времени?» – думали они.
«Ну когда? Когда же нас бросят в бой? – не мог дождаться Оболенский. – Непременно переведусь в армию! – решил он. – Слишком нас жалеют!»
Офицеры полка с трепетом ловили доходящие до них слухи.
Какой-то раненый солдат сообщил им, что французы взяли Багратионову плешь.
– У-у! Деревня! Не плешь, а флешь, – вразумлял его Шалфеев, и тут пришла команда строиться.
«Побегу испорчу настроение хохлам», – решил он.
– Строиться! Строиться приказано! – заорал, наклонившись к погребу. – Братцы! Да они тут сало жрут! – возмущенно произнес он, разглядывая, как вылезшие хохлы умиротворенно вытирают жирные губы.
– Теперь нам сам черт не брат! – произнес Огурец.
– Теперь нам смерть не страшна! – поддержал его Укроп, поглядывая на вахмистра.
Эта огромная масса войск служила прекрасной мишенью для французской артиллерии, но была необходима для защиты Курганной батареи.
Ядра и пули косили солдат и кавалеристов, но войска пока не двигались с места. Вскоре пришло известие, что деревню Семеновскую взяли. Затем прискакавший вестовой сообщил, что Коновницын и Бороздин отбили деревню, но через некоторое время пришло сообщение, что ее снова занял француз, а конногвардейцы в бой всё не вступали, потеряв между тем несколько человек от залетевших пуль и снарядов.
Это не лучшим образом сказываюсь на моральном духе. Одно дело погибнуть в бою, а другое – вот так, не успев взять с собой врага.
Даже у Оболенского стали сдавать нервы.
– Черт побери, Рубанов! – подъехал он к Максиму. – По всему видно, что вот-вот в нашем эскадроне освободится вакансия взводного. – Прислушался к свисту пуль.
– Ну да! И он избавится от вредной привычки пить по утрам шампанское! – поддержал его Максим.
– Га-га-га! – заржал во всю глотку князь, заглушив даже артподготовку.
Таким же громким смехом поддержал его Рубанов.
«Заболели, что ли?» – поглядел на них вздрагивающий от взрывов бомб и гранат ротмистр Вебер.
– Господи! Клянусь тебе! – патетически воскликнул Оболенский, воздев руки. – Коли останусь жив – шампанского ни капли не выпью! – поднял глаза к небу, внимательно поглядев ввысь, перекрестился и подумал, что здорово ошарашил Бога, до крайности удивив этой огромной жертвой.
– Здорово загнул! – посильнее Бога и особенно княжеского ангела-хранителя поразился Рубанов. – Тогда я, ежели буду жив, устриц в рот не возьму! – дал обет Максим.