Разомкнутый круг
Шрифт:
– Чего это вы на меня так смотрите, господин штаб-ротмистр? – кончил он стучать и гордо глянул на свой эполет. – Извольте объясниться.
– От того же Ермолова я слышал, что вас хотят назначить адъютантом к Милорадовичу, так как у него после каждого боя освобождаются вакансии…
Вебер почувствовал, что сначала заломил палец, а затем боль перешла в живот и постепенно распространилась по всему организму.
Видя побледневшее лицо своего командира, князь продолжил: – Но я отстоял вас. – «Без такого храброго офицера полк пропадет!» – сказал я Ермолову, и он согласился с моим мнением.
–
– Ну что ж, господа! Еще раз поздравляю вас со вступлением в лучший эскадрон лучшего в русской армии полка, – дружелюбно хлопнул Григорий по могучему плечу Лесницкого. – А вот и герой всех баталий граф Нарышкин летит, – радостно улыбнулся он, заметив в окно своего друга. – Готов с вами биться об заклад, Рубанов, что сей доблестный воин сейчас расскажет, как разгромил одного из маршалов Франции… интересно только, кого именно, – с любопытством уставился на дверь.
– Здравия желаю, господа! – чуть не снес дверь с петель Серж.
– Явление адъютанта его светлости народу! – несколько приободрился Рубанов, выбивая из трубки пепел.
– Выпей за павших и рассказывай! – протянул Сержу стакан князь.
– Сейчас сделаю и то, и другое! – Бодро справившись с первой задачей, перешел он ко второй части программы. – Господа! Желаете ли услышать из первых уст о разгроме славного маршала Нея?
– Коне-е-е-чно, желаем! – язвительно произнес Оболенский и улыбнулся присутствующим. – Садись поближе, Рубанов.
– Да, Максим, чего ты там на отшибе устроился? – поддержал князя Нарышкин. – Так вот, господа, – начал он. – Вчера утром генерал Милорадович получает донесение от разведки, что из Смоленска к Красному движется маршал Ней с тридцатитысячным корпусом, – сделал паузу рассказчик.
– Посоветовавшись с тобой, Милорадович…
– …Ежели вы, князь, не хотите слушать… – обиделся Нарышкин.
– Извините ради Бога! – незаметно для Сержа, мигнул Рубанову.
– Его высокопревосходительство решил окружить маршала, – продолжил Нарышкин, – и для этого послал генерал-лейтенанта Раевского на правый фланг, а войска генерала Голицына – на левый, генерал-лейтенант Уваров командовал конницей.
Словом, взяли его в мешок. Ему оставалось или сдаваться, или умереть, и доблестный француз решается на последнее. Когда мы с Милорадовичем допрашивали пленного полковника…
Оболенский поперхнулся водкой и с трудом удержался от высказываний.
– …Единственная слабая сторона генерала – он плохо говорит по-французски, хотя и любит побалакать, – просветил слушателей Нарышкин, увлеченно размахивая руками.
Молодые офицеры почтительно слушали штаб-ротмистра.
– …Полковник нам рассказал, что маршал держал перед войсками речь: «Неприятели теснят нас с тылу, а впереди ждет император. Сии толпы русских, дерзающие представиться глазам вашим, тотчас рассеются, исчезнут, побегут, коль скоро вы решитесь ударить на них с мужеством, французам свойственным», – пересказывал речь маршала полковник…
– Отошло то время! – наперебой заорали офицеры. – Теперь сами как зайцы бегут.
Оболенский расстроился, увидев, что рассказ захватил воображение молодых офицеров.
– Не зря он с Державиным
– …«Не взирайте на гром неприятельских пушек: они страшны только для малодушных. Победим русских их же оружием – штыками!» – закончил свою речь маршал Ней, – оглядел слушателей Нарышкин.
– В рукопашке никогда француз русского не брал! – вскочил на ноги Сокольняк.
– Верно, господин подпоручик. Так и получилось. Русские солдаты смело ринулись на врага. С криком «ура!» налетели они на французов…
– …И опрокинули их! – закончил за него вдохновленный рассказом Лесницкий. – За непобедимый русский штык, господа! – подняв стакан, заорал он.
Выпив, Нарышкин благожелательно оглядел молодых слушателей, а затем устремил взгляд на Оболенского:
– Почему же меня не познакомят с прибывшими в полк офицерами?
Им адъютант его светлости понравился с первого взгляда.
Преследование врага продолжалось…
Входя в разграбленную деревню, конногвардейцы тут же занимали избы и стапливали в печах остатки заборов и сараев, блаженствуя в тепле.
Погода не баловала. Похолодало! Небо стало хмурым и низким, временами вытряхивало на землю крупные хлопья снега.
Полевые кухни окончательно отстали, и армия голодала. Голодали и кавалерийские кони. Особенно доставалось крупным кирасирским лошадям. Эти отощавшие и обросшие грязной клочковатой шерстью животные даже близко не напоминали тех конногвардейских рысаков, которыми были недавно. Привыкшие к сытному и отборному корму, сейчас они ничего не видели, кроме гнилой соломы да плесневелого сухаря, которым делились с ними хозяева.
Но несмотря ни на что, армия наступала! Враг топтал еще русскую землю…
За полгода кампании кутузовская армия и генералы научились воевать, блестяще производя фланговые марши, маневры и засады, а главное, действуя при этом согласованно, точно выдерживая указанные в диспозиции время и место. Случаев, чтобы пехоту не успевала поддержать конница, и наоборот – больше не наблюдалось.
Однако у русских имелись еще две армии. Одна под командой Витгенштейна, считавшего себя после победы под Полоцком в сто раз гениальнее Наполеона. И Молдавская армия адмирала Павла Васильевича Чичагова, считавшего Наполеона с Витгенштейном своими нерадивыми учениками. Как подозревали его подчиненные, адмирал путал сухопутную армию с флотом.
Поначалу этим двум главнокомандующим просто везло.
Маршал Виктор, сражающийся с Витгенштейном на петербургском направлении не сумел отбросить русских за Двину. А Чичагов, идущий с юга, занял Минск.
Наполеон ломал голову, как его потрепанным войскам проскочить между армиями Кутузова и Витгенштейна, прижавшими французов к Березине, у которой поджидал Чичагов, занявший все переправы.
«Перейти Березину ниже Борисова невозможно. – Метался в маленькой пыльной комнатке Наполеон, опустив голову и согнув корпус… Надо переправиться выше Борисова и выйти к Вильне кратчайшей дорогой на Сморгонь. – Больно ударился ногой о лавку. – А на какую ногу споткнулся? – Потер он коленку. – На левую… Это к добру!