Разомкнутый круг
Шрифт:
Отъехав в сторону от дороги и обождав, пока проедет неповоротливая фура с любопытной крестьянкой и ее мужем, скинув мундиры, они медленно, палашом и саблей, выкопали неширокую, на глубину руки ямку, и Максим, перекрестившись, опустил в нее покрытый красной эмалью крест.
Склонив головы и помолчав, думая каждый о своем, направились к реке вымыть испачканные в земле руки.
«Вот я выполнил и второй наказ своего отца!» – когда ехали обратно, подумал Рубанов.
Про третий он старался пока не вспоминать.
41
Апрель 1313
Кавалергарды получили такие же штандарты.
А 16 апреля в маленьком прусском городке Бунцлау скончался главнокомандующий русской армии фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов, что оказалось величайшей потерей не только для армии, но и для всего Отечества.
Кутузов являлся полководцем, может даже, единственным за всю историю мировых войн, который ДОРОЖИЛ солдатом не потому, что вдруг численность противника перевесит, и станет невозможно победить, а потому, что ему была дорога сама ЖИЗНЬ, как это ни парадоксально для военачальника.
Это видно из всех его сражений.
И изгнав Наполеона из России, он не хотел воевать за границей, не желал класть жизни русских солдат на весы интересов иностранных держав!
Гениальный Суворов в этом плане был не таков. Тот обожал саму войну, где бы она ни велась. Он жалел солдата, но только из-за перевеса в численности!
Но русская армия, выпестованная и обученная светлейшим князем, несмотря ни на что, – наступала… наступала… и наступала!
В Пруссии конногвардейцы наконец-то отъелись и обмундировались. У Оболенского при слове «водка» слюни больше не текли. Шнапса у пруссаков было достаточно, но князю не нравилась сама нация.
«Скушные люди – эти брудеры! – думал он. – Даже хуже поляков… Те, хотя хвастуны и орут словно петухи, однако выпить умеют.
А пруссаки целый день могут тянуть две кружки пива… Это какое же терпение надо иметь?.. И все веселье у них – несколько метров пропрыгать лягушками, оседлав стулья и наквакивая при этом какую-нибудь дурацкую песенку типа: «Ах, мейн либер Аугустин, Аугустин».
Тьфу! А не мужики. Правильно у нас в народе говорят: что русскому здорово, то немцу – смерть!
Нет у них настоящего русского куража! – размышлял Оболенский, приканчивая в пивной вторую бутылку шнапса и прикидывая, кого бы погонять или чего можно разгромить. – Впрочем, напиток придумали неплохой! – откопал он хоть что-то положительное и у немцев. – Хотя русская водка лучше!»
И опять поход! Опять конногвардейцы оставляют позади селения с островерхими кирхами и пышными фрау.
Создав новую армию из войск, находившихся в Италии и других европейских странах, Наполеон перебрасывал их в Пруссию.
Очередной набор поставил под ружье 200 тысяч человек, плюс к этому
Наполеон рассчитывал закалить их годичным обучением в военных лагерях, но армии союзников не дали ему столько времени…
В мае тихо тлевшая и коптившая звезда Наполеона несколько разгорелась, и он потеснил союзные войска, возвратив Дрезден.
23 мая было заключено перемирие, прервавшее на два месяца боевые действия.
За это время к России и Пруссии присоединились Англия, Швеция и Австрия. В результате после перемирия против Наполеона выступили три армии: Главная, Богемская – под командованием австрийского фельдмаршала Шварценберга, Силезская – под командой прусского генерала Блюхера, и Северная, которой руководил Бернадот.
Основу всех армий составляли русские войска.
Оставшись без Кутузова, Нарышкин стал адъютантом у графа Милорадовича, а в начале мая отпросился у генерала к своему другу Денису Давыдову, который получил под команду партизанский отряд, состоящий из четырех сводных эскадронов и части Татарского уланского полка.
Вместе с ним Серж участвовал в поисковых рейдах и громил неприятельские тылы, доставляя в штаб Милорадовича сведения о перемещениях французских войск.
Рубанов с Оболенским не заработали даже царапины, а штаб-ротмистр Нарышкин перед самым мирным договором получил довольно-таки серьезную рану. От Дениса Давыдова они узнали, что какой-то взбесившийся «мария-луиза», рыдая от страха, очертя голову бросился на графа, раскроив ему щеку рядом с ухом и порезав грудь, – в партизанском отряде Нарышкин сражался без кирасы.
Граф, конечно, болезненно морщась, рассказал друзьям прямо противоположную историю.
По его версии выходило, что целый французский полк, состоящий из обученных солдат, а не каких-то «машек с лизками», напал на отряд, и Серж мужественно отбивался от них, давая возможность партизанам отступить и перегруппироваться.
На этот раз Оболенский не улыбался, делая вид, что верит каждому слову, а Рубанов думал, что он специально пошел к Давыдову, дабы доказать друзьям, что награды заработал в бою, а не в главной квартире у светлейшего. В конце рассказа Нарышкин замогильным голосом продекламировал:
«Не нужны надписи для камня моего, пишите просто: здесь он был и нет его!»
– Эпитафия поэта Батюшкова, – жалобно добавил он.
Порезы были не глубоки, но весьма болезненны, к тому же рана на лице не прибавила графу оптимизма, окончательно изгадив настроение:
«Стану теперь на черта похож!» – страдал он.
Оболенский деятельно лечил друга самым сильнодействующим лекарством от всех болезней.
В результате через два месяца граф поправился, но на левой щеке, параллельно уху, осталась узкая полоска шрама с неровными краями и гладкой кожей прозрачно-голубого цвета. Он пытался замаскировать ее бакенбардом, но волос не рос на этом месте.