Развод. Он влюбился

Дюжева Маргарита

— Никто ничего показывать не будет, — сквозь зубы процедил Жданов, первым взлетев на крыльцо и встав у нас на пути, — я не разрешаю!

— А вы, простите, кто, чтобы что-то тут разрешать или запрещать? — подчеркнуто вежливо поинтересовалась я, поднимаясь на одну высоту с ним. И прежде, чем он разразился гневной тирадой, сама же на вопрос и ответила, — никто.

Столько праведного возмущения в глазах, прямо куда деваться. Злая беспринципная тетя Лена обидела маленького, нежного мальчика Алешеньку, который никогда не поступает

плохо, всегда радеет за справедливость и вообще чист, как агнец.

Боже, ну неужели он и правда думал, что мое отношение останется прежним. Что я буду так же бережно и деликатно относиться к его тонкой душевной организации, как делала это в браке? Прислушиваться к его мнению, поддерживать его решения, и чтобы ни случилось стоять за его спиной, подавая патроны.

Откуда такая слепая уверенность в том, что раз женщина, то непременно должна понять, простить, приголубить, а потом смиренно пожелать счастья и отойти в сторону, не создавая лишних проблем и душевного дискомфорта? Просто какая-то святая простота и незамутненность. А может наглость, приправленная изрядной долей офигевшего самолюбования?

Не знаю. И знать не хочу. Он больше не тот человек, которого мне нужно понимать и беречь. Не тот, с кем МНЕ нужно идти на компромиссы.

— Лена, что ты вообще делаешь? Это наш дом.

— Теперь это мой дом, — снова напомнила я, — по всем документам. Ты сам мне его оставил.

— Но я же не думал, что ты будешь его продавать! Ты не имеешь никакого морального права…

Ну конечно же, такие права есть только у него: на новую любовь, на душевное спокойствие, на все остальное. А бывшая жена должна в скорби и смирении вести праведный образ жизни и, смахивая слезы умиления, восхищаться образами прошлого.

— Простите, — я обернулась к гостю, ставшему свидетелем нашей перепалки, — вы не подскажите номер полиции? Хочу заявить о вторжении в мою частную собственность постороннего агрессивно настроенного объекта, а цифры из памяти выскочили.

Алексей шумно вдохнул:

— Лен, заканчивай эти дурацкие смотрины и давай поговорим, как нормальные люди.

— Прости, Леш, но у меня слишком много желающих посмотреть дом, и я распределяю их так, чтобы всем было удобно. Поэтому ничего отменять не буду. Хочешь поговорить – подожди здесь, — кивнула на кресло на террасе, — внутрь, извини, не приглашаю.

— Я не собираюсь ждать, пока ты…

— Тогда всего хорошего.

— Я никуда не уйду, — упрямо повторил он.

— Ты уже ушел. Забыл?

Возразить ему было нечего, а тут еще Дашка с прогулки вернулась.

Раньше, увидев отца, она радостно бежала на встречу с распростертыми объятиями, теперь же подобралась, зазвенев от напряжения, как натянутая тетива. Поднялась на крыльцо, поздоровалась со мной, с покупателем, и не глядя на Жданова спросила:

— А этот что здесь делает?

Не «папочка», не «отец» и даже не «он», а просто «этот».

Леша

наградил меня таким взглядом, будто это я, тварь такая, настроила дочь против него. Не провела, так сказать, воспитательные работы, не объяснила глупой девочке, что папку уважать надо, что папка всегда прав, и что его решения надо принимать исключительно в коленопреклонённой позе и с благоговением.

Увы, Леш. Сам. Все сам…

Мужики почему-то не задумываются о том, как сильно предательство бьет по детям, а потом искренне удивляются, мол как так-то, ребенок берега попутал, совсем от рук отбился. И виновата в этом, конечно, бывшая жена, которая мало тратила сил на воспитание чада, но никак не загулявший козел.

— Дашунь, Эдуард Степанович заинтересован в том, чтобы приобрести наш дом. Проведи ему пожалуйста экскурсию, а я пока переговорю тут…

— С удовольствием. Идемте, — она натянуто улыбнулась гостю и завела его в дом.

— Дарья! — рявкнул вдогонку рассерженный бывший муж.

Теперь настала моя очередь вставать у него на пути:

— На два тона тише, Жданов. Не забывайся, ты не дома.

— Тише? — его аж потряхивало, — ты слышала, как она с отцом разговаривает?!

— Как заслужил, так и разговаривает.

— То есть ты считаешь, что это нормально?

— Я считаю, что это закономерно. Все, оставь дочь в покое. Ты хотел поговорить со мной? Вот она я. Говори…и уходи. Тебе здесь больше не рады.

Он нахохлился, как воробей на ветке во время дождя:

— Обязательно каждый раз это подчеркивать?

— Обязательно, Леш. Потому что у меня такое чувство, что ты этого до сих пор не понял. Тебе. Здесь. Не. Рады. Ты для нас чужой.

— Быстро же ты переобулась, — выплюнул он, пытаясь язвительностью прикрыть смятение и обиду.

— Не быстрее, чем ты из трусов выпрыгнул.

Крыть было нечем. Алексей очень не любил, когда его загоняли в угол, поэтому предпочел сменить тему.

— Давай вернемся к дому. Я считаю, что ты не должна его продавать.

— Я считаю, что ты можешь считать что угодно, но где-то в другом месте.

— Лен! Неужели нельзя нормально со мной разговаривать? По-взрослому? Без вот этих колючек и ерничества? Я пытаюсь цивилизованно решить проблему, — он включил тот самый тон сурового, но справедливого начальника, которым разговаривал с подчиненными.

Увы, со мной такие фокусы не проходят. Теперь я сама по себе, а начальники могут идти лесом.

— Какую именно проблему? Как жить бывшей жене после развода с неверным мужем? Так эта совершенно не твоя проблема. Я даже проще скажу – не твоего ума дело.

Снова получив отпор, Леша набычился еще сильнее:

— Я думал этот дом дорог тебе.

— После того как ты тут моросил голой задницей между Марининых ляшек?

— Да при чем тут это? Здесь было столько счастливых лет, столько хорошего...