Реабилитация

Виктория

– Подслушивать не хорошо, котенок!

Нахмурилась. Всегда когда мужчина переходил на ласковые прозвища, этим он пытался отвлечь меня.

– Алекс.

– Ок. Вознесенский, не доволен, что я не смог уговорить тебя поехать в Берлин.

Выдохнула. Все живы, здоровы, а значит, все остальное можно пережить.

– Алекс, ты же не моя нянька. Я вполне адекватна, для того чтобы принимать решения самостоятельно.

Корсаков посмотрел на меня так, будто сильно сомневался в моих последних словах, но благоразумно решил промолчать.

–

В любом случае, не обижайся на него. Николай Константинович, любит тебя.

– И тебя. Сколько раз он уже пытался нас свести? Ведь за этим он послал тебя в Москву?

– Догадливая ты моя, пошли!

Очутиться спустя почти полгода в родной больнице, было не более чем, приятно. Я скучала по персоналу, по атмосфере, да даже по самому зданию из желтого кирпича. Поприветствовав всех и старательно выслушав негодование Николая Константиновича, я просто радовалась тому, что он был рядом. Мой второй отец, человек способный своей добротой и мудростью, поставить мой раскаленный мозг на место.

– Ну что ж, поругал, а теперь похвалю. Ты очень выросла в профессиональном плане, девочка моя. Я получил твой отчет о проделанной работе, и я очень – очень доволен тобой. Признаться, только я и верил, в то, что ты поднимешь Егора.

– Спасибо.

Я сидела на диванчике в ординаторской, и не знала ни куда деть себя, ни о чем со всеми ними говорить. Выпав на полгода из обоймы, слаженного коллектива, я только теперь осознавала, как тяжело работается этим людям. Старое оборудование, порванный и перемотанной синий лентой телефон в ординаторской, выбоины в полу. Картина была поистине плачевной, и так будет оставаться и всегда. Спонсоров у нас не было.

– Что не тот уровень?

Обиды в голосе Вознесенского не было, скорее сухое понимание происходящего.

– Нет, что вы!

– Вика, приезд сюда, шаг назад. И ты моя девочка, это все острее понимаешь, - он морщинистой рукой, берет мои пальцы, и пытается унять внутреннею дрожь, - почему ты вернулась, только начистоту?

Смотря в его голубые, слегка слезливые от старости глаза, я испытываю прилив неимоверной нежности и благодарности этому человеку. Если бы у меня была дочь, как бы я реагировала, на ее отказ от лучшей жизни?

– Я влюбилась в Егора.

– На столько, что это оттеснило твою мечту?

«Я женат, и ради любимой женщины оставил бы все». Всплыли в памяти слова Макеева. Настолько ли я полюбила парня, невозможной любовью, чтобы растратить все годы каторжной работы?

– Если бы я точно знала ответ на этот вопрос, я бы не срывалась на близких мне людей.

– Вылет завтра.

Ладони у него теплые и шершавые, дужки очков слегка отливают серебром. Мужчина давно посидел, но при этом не утратил своей привлекательности, жаль, что работа оставила его одиноким. Еще один пример на моих глазах, что совместить работу в больнице и личную жизнь, крайне виртуозно.

– Вы когда-нибудь жалели, что прожили всю

свою жизнь в этих стенах?

– К счастью, у меня есть вы с Сашей. Но что таиться, я старею и скоро приход заслуженной пенсии. Что я буду делать потом? Доживать, девочка моя.

Неосознанно глажу его руку.

– Я всегда буду с вами, как и Алекс.

– Никто не примет решение за тебя, Виктория. Но мой совет прост – вылет завтра, и я бы хотел проводить тебя до аэропорта. Я и твоя мама тоже.

– И Алекс.

– Саша отрывает тебя от сердца, Вика. Подумай, что такое настоящая любовь, - чуть медлит, давая мне, время на раздумья, - чаю?

Голова идет кругом. Не потому ли, я всю эту неделю оставляла вещи не распакованными, что глубоко в душе обдумывала правильность принятого решения.

– И еще, не в моих правилах, вмешиваться в личную жизнь. Но ты девочка, моя дочь. Подумай, захочется ли тебе коверкать жизнь парня?

– Почему коверкать?

– Ему восемнадцать, Вика. И я хорошо его знаю. Егор начнет из кожи вон лезть, чтобы сровняться с тобой по статусу. Или ему придется болезненно расти, или тебе топтаться на месте. Ты хочешь этого для вас обоих?

– Нет.

Едва шепчу, а, кажется, что звуки отлетают от стен, пробивая меня насквозь, как дротики.

– Но если ты не уедешь, Виктория, вы поломаете жизнь друг друга.

Я хорошо изучила учителя, слова были не его. Вспомнился осуждающий взгляд мамы Егора на вокзале, она боялась, что взрослая тетя навредит ее сыну. С Николаем Константиновичем они дружили, и не оставалось сомнения, что она поделилась своими опасениями с ним.

– Вы, правда, так считаете?
– голос уже и вовсе хрипел.

На стол рядом со мной опустилась дымящаяся кружка с чаем.

– Ты сильная и умная, Виктория. Но, в сущности, ты еще ребенок, поверь мне, так будет лучше.

Вспомнился дождь из порванных листков билета на Берлин. Получается, это было пустой демонстрацией и меня было так легко уговорить.

В ординаторскую вошел Алекс, и лишь взглянув на мое лицо, метнул гневный взгляд в сторону Вознесенского.

– Я же просил!

Тело била мелкая дрожь и было страшно, сколько еще испытаний может выдержать психика одного единственного человека?

– Алекс, не надо, - тихо пропищала я.

– Что не надо? Кто дал вам всем право лезть в ее жизнь? Николай Константинович, может вы не заметили, но ваш воробышек вырос в двадцатипятилетнюю самостоятельную женщину!

– Саша, не повышай тон.

Еще их ссор, мне и не хватало!

– Тише, тише, Алекс! Не порть мне последний день перед отлетом.

На меня уставились две пары голубых глаз, а я побоялась прикусить себе язык, но сказанного не воротишь.

Глава 31.

Никто не рождается сильным или слабым, волевым или безвольным. И силу, и ясность сознания нужно выстрадать. Судьба гнездится не в самом человеке, а витает вокруг него.