Реабилитация
Шрифт:
– Ты очень красивая. Я так скучал!
Позволила ему себя поцеловать, испытывая при этом водоворот различных чувств, основным из которых была нежность, а еще страх и нетерпение.
– Поспешил?
Проводит большим пальцем по моей нижней губе, а я не чувствую должного удара током.
– Честно говоря, да.
– Извиняться не буду, и не надейся.
Узнаю Корсакова, в свойственной ему манере, пытается все перевести в шутку. А собственно наши отношения и были шуткой судьбы.
– Я тоже скучала, Лекс!
Глава 32.
Никогда
Максим Горький.
– Маленькая, ты знаешь, что сегодня твоя мать и Вознесенский готовят обед в честь тебя?
Его вопрос возвращает меня с небес на землю.
– Теперь знаю, - радости мне это известие не приносит, я бы предпочла отдохнуть дома в одиночку.
Алекс выглядит слегка взволнованным, что крайне удивительно для его характера.
– Что – то еще?
– Да, - на секунду отрывая взгляд от дороги, переводит его на меня, - я все еще думаю, стоит ли тебе рассказывать что – то?
Внутренне я готова к любой новости, но так не хочется, чтобы Александр нервничал. Слишком часто, я выворачиваю его жизнь наизнанку. И так же часто, ему попадает из – за меня и моих выходок. Что я еще могла натворить?
– Правда, всегда предпочтительнее лжи.
– Держи.
Александр протягивает мне телефон, с прогруженном на нем видео. В глаза мгновенно бросается хоккейная форма и знакомые лица.
– Зачем?
Рука, сжимающая смартфон чуть дрогнула, и это не укрылось от взгляда Алекса.
– Я люблю тебя и знаю, что для тебя важно.
Больше не тратя слова на споры, я запускаю видео, прикрывая экран ладошкой от солнечных лучей.
Первые минуты я смотрю, слегка сузив глаза, стараясь унять сердцебиение, а потом отчетливо понимаю, что именно хотел мне показать Александр. На первый взгляд, не врачебный, это просто видео, хоккейной команды «Медведи», а для меня все выглядит иначе.
Ставлю на паузу и вновь проматываю нужный фрагмент. Егор играет блестяще, но я за всем этим вижу лишь одно, он подволакивает поврежденную ногу, лечение не удалось.
Облизываю пересохшие губы. Это не мое дело, не я подписывала разрешение выпускать его на лед, я оставила все рекомендации, если кто и допустил ошибку, то не я!
Не я! Не Я!
Хотя….
Какое это имеет значение?
– Давно?
Казалось, Александр рассчитывал на то, что я не проявлю интерес, и проявленный его ранит. А какой реакции он ожидал?
– С самого начала его игр.
– Ты хочешь сказать, что Щукин с поломанной, неправильно сросшейся нагой играет на льду уже пару месяцев?
– Именно.
Протяжно стону.
– Кто его лечащий врач?
– Был, Черняков.
Один из людей Вознесенского. Черняков Петр Михайлович, мне хорошо знаком. Знающий свое дело врач, работающий в клинике долгие годы. Но как говориться, хочешь сделать что – то хорошо, сделай это сам.
– Им виднее, - вкладываю телефон
– И ты ничего не будешь делать?
– Н – И – Ч – Е – Г – О!
Произношу я по слогам и отворачиваюсь к окну в машине со стороны пассажирского сидения. Я не собираюсь вновь в это вмешиваться.
– Вик.
Странный человек, как можно отдавать девушку, которую любишь, своими же собственными руками?
– Алекс, я пыталась забыть о хоккее почти семь месяцев, давай договоримся, больше не общаться на эту тему?
Секунда молчания.
– Давай.
Что бы порадовать мать, я решила принарядиться на ужин. Красивое шелковое платье, купленное в Берлине, стального цвета с открытой спиной и длинной юбкой. Разрез шел почти до бедра, но ткань соединялась внахлест, от того кожа не оголялась при движении. Даже каблуки по такому поводу пришлись к месту.
– Ты потрясающая, - с придыханием произносит Корсаков и целует меня в шею, чуть ниже линии волос.
И вновь никаких чувств этот поцелуй не вызывает. Пожалуй, стоит на себе ставить крест и считать себя фригидной.
– Ты тоже, - встречаюсь глазами с ним в зеркале, осматривая строгий синий костюм и расстегнутые верхние пуговки белой рубашки в контрасте с загорелой кожей.
Мама стискивает меня в объятиях и говорит, как гордится мной. Учитель более сдержан, но по его мягкой добродушной улыбке я понимаю, что зря сердилась на него все это время. Одарив всех сувенирами из поездки, мы садимся за праздничный стол. Смеемся, я пытаюсь произнести речь на немецком языке, показывая, как им овладела. Спрашиваю о коллегах, как обстоят дела в клинике, все это время, держа маму за руку.
– Извините, можно секунду внимания?
Корсаков выключает музыку и, отодвигая мешающий ему стул, присаживается подле меня на колено.
Мамочки!
– Волкова Виктория Юрьевна, при твоих родителях, я прошу твоей руки и сердца. Прости маленькая за то, что делаю это без предупреждения, но вроде так и надо?! Ты знаешь, как я люблю тебя, и я прошу лишь об одном, дай нам шанс.
Дыхание замирает, мужчина дьявольски красив. А кольцо в черной бархатной коробочке, выглядит на миллион долларов. Похоже, работа у Алекса идет в гору. И я думаю обо всем этом, а не о том, что любимый мужчина делает предложение руки и сердца. О том, как люблю его и как это самое сердце, стремится к нему.
Потому что не стремится, и эта правда оглушает.
– Дочка, - мама толкает меня в плечо, видимо я долго молчу.
Киваю, поздно понимая, что этот жест окружающие расценили иначе.
– Слава Богу!
Шепчет Корсаков и целует меня в губы. И столько счастья в его глазах и под теплой кожей, что не хочется его огорчать. В конце концов, если я не могу сделать себя счастливой, пусть хотя бы сделаю его.
– Да, Лекс!
Кольцо тяжелым грузом ложится на тонкий пальчик. От холода металла почти сводит руку, и я неуловимо ее прижимаю к себе.