Рекорд

Вечная Ольга

Шелковый топ проскальзывает холодком по коже.

Я распускаю волосы, уже зная, что Тим наблюдает. Он вошел бесшумно, но Шелби, приветствуя, прыгнул на кровать. Робость сковывает движения, я вспоминаю утро в душе и нервничаю.

И правда, стоит позади. Влажный после душа, в серых спортивных штанах. Они сидят низко, будто спадают. Тим похудел из-за активных тренировок и каторжной работы в гараже. Выглядывающая черная резинка боксеров заставляет прикусить язык.

Пока собираю подушку, одеяло и простыню, краем глаза слежу за тем, как перекатываются

боковые мышцы его пресса, пока он роется в шкафу. Вожделение наполняет до горлышка. Это ж надо было так запасть на этого парня. А он еще и демонстративно потягивается, радостно ухмыльнувшись.

Я остервенело швыряю подушку на матрас, который распаковала и надула получасом раньше. Укладываюсь в кровать.

Тим подходит к матрасу и смотрит на него пару мгновений. Потом бросает в меня подушку, берет одеяло и укладывается рядом. Улыбаюсь.

Не верится, что в выходные я полечу в Италию. Понедельник, наверное, встречу в клинике. Пульс отбивает удар за ударом.

Забираюсь под оделяло. Тим читает что-то в телефоне, что-то про тачки. Выглядит увлеченным.

Мы как-то одновременно горестно вздыхаем, словно сильно постарели или не справились с ношей на плечах. Я разглядываю его пресс, эрегированный член, отчетливо заметный под штанами. Приподнимаю брови, ощущая, как обволакивает теплом. Покалывающим, жгучим. Чуть вытягиваю шею, чтобы убедиться — в телефоне тачки. Читает про машины, не голых девок разглядывает. Что ж тогда возбуждается?

— Извращенец, — снова вздыхаю я.

— Что? — переспрашивает Тим.

— Так и знала, что у тебя неадекватные фантазии о тачках.

Он хмурится.

— Ага, о тачках, — легонько пихает меня локтем.

Улыбаюсь. В такие минуты, когда мы наедине, вечером, в безопасном месте, дружить особенно сложно.

Тим выключает светильник, и становится совсем темно. На окнах плотные занавески, чтобы никто с улицы меня случайно не увидел, они не пропускают свет. Мы будто в темном лесу.

Тим гасит экран мобильника, а потом его рука оказывается под одеялом. Он тянется ко мне, ведет костяшками пальцев по животу.

— Тим… — шепчу предупреждающе.

— Ничего не будет. Ты вся кипишь, я немного потрогаю. Расслабься.

— Я не верю ни единому твоему слову.

Могу поспорить на свою часть выкупа, что он улыбается.

— Зря.

Тим ведет пальцами по шелковой ткани то вверх, до груди, то вниз, до линии белья. Заступает за нее и опускается ниже. Не надавливает, но даже такое слабое касание я ощущаю предельно ярко. Он будто взаимодействует со всеми моими нервными окончаниями разом. Меня так давно не ласкали… Сейчас кажется, что никогда. Наслаждение топит, и я, захлебнувшись нежностью, беспомощно замираю.

Дыхание учащается, становится глубже. Я шумно сглатываю и, расслабившись, закрываю глаза.

Пальцы Тима касаются внутренней стороны бедра, он чертит кривую линию до колена, потом, рождая ворох мурашек, возвращается обратно. Доходит до белья, обводит узор и снова исследует ниже.

Он настолько осторожен со мной, что

я чувствую себя хрустальной. Понимаю умом, что ему просто скучно. В радиусе нескольких километров нет ни одной девицы, а я тут, в кровати, вот Тим и возится. Но происходящее слишком томительно, чтобы оборвать.

Я едва не начинаю прижиматься к нему сама. Терплю. Мучаюсь. Все внимание Тима обращено ко мне, а мое — к нему. В эту минуту в целом мире нас только двое. Сквозь ресницы я стараюсь разглядеть в темноте его лицо, прислушиваюсь к дыханию, наслаждаюсь тем, как неспешно он меня трогает, словно опасается спугнуть. Эта нежность ему совсем не идет, он другой. Зажмуриваюсь.

Я столько роликов пересмотрела с его гонками. Тим водит грязно, иногда психует, он… резкий и быстрый. Никому и в голову не придет, что бесконечно много минут он может просто касаться. Медленно. Чувственно. Будто самому нравится.

— Тим… перестань, я сильно возбуждаюсь.

— Это плохо?

— Для меня да. Я не буду донашивать тебя за сестрой.

Он цокает языком, но руку не убирает. Напротив, устраивается на боку поудобнее.

— Ты пахнешь по-другому, не так, как она, — произносит с заминкой. Полушепотом, с хрипотцой. — Вообще другая во всем. — Он договаривает снова с улыбкой: — Разбила вдребезги все мои фантазии о близняшках.

— Ты так хорошо запомнил, как она пахнет?

Тим хрипло смеется, и его дыхание касается моей щеки.

— Вредная ты девка, Настя, — говорит он прямо на ухо.

Господи, помоги мне дышать. О большем не прошу.

— Так хочу тебя, — выдыхает Тим мятой в губы, а потом целует.

Его пальцы прижимаются к промежности, прямо к клитору. Не резко, не грубо. Идеально. И так правильно он ими водит, рисуя круги и восьмерки, что я выгибаюсь постыдной дугой. Его язык уже у меня во рту, позволяю облизать мой, а потом… вырываюсь! С разорванным сердцем отталкиваю от себя Тима.

— Никто не узнает, — говорит он.

— Да пошел ты!

Тим откидывается на спину, и мне кажется, что я слышу, как громко колотится его сердце. Или это мое? Кожа пылает.

Нужно было на сегодня назначать дату выдачи меня Шилову, потому что находиться рядом с Агаевым не получается. Оборона трещит по швам, я не могу разобраться с тем, что чувствую. Мое тело от его прикосновений огнем горит. И это не райское что-то, это какой-то ад нестерпимый. Когда Тим, наконец, отваливает, я не успокаиваюсь. Желание касаться его душит веревками.

А потом такая обида накатывает. Ну вот почему он такой! Сказала же, просила, чтобы не трогал, я ему все объяснила! В субботу он с легким сердцем отправит меня к Шилову за денежки. Очевидно, что не влюбился, а именно такое смехотворное условие я выдвинула. Легко играет на моих чувствах, потому что хочется трахнуться. Играет на том, что нравится мне. Видит же, как сильно нравится, как я смотрю на него. Думаю, все уже заметили, по крайней мере парни постоянно подкалывают с этим. Мы с сестрой обе дуры, нам бы гонщика посмазливее, и принципы к черту.