Рекорд
Шрифт:
Я пару раз моргаю, осмысливая.
— Ты себе противоречишь.
— Два разных человека. Помнишь?
— Или даже три.
— У простых людей все просто, у нас так не получится. Ну и ладно же? На хрен эти хреновы шаблоны.
— Точно. На хрен.
Через час мы поднимаемся в лифте в съемную квартиру. Стоим в полуметре друг от друга.
Сердце бьется так, что чувствую его. Оно стучит, сигналит, словно я трассу заканчиваю. Хотя нет, во время гонки пульс ровный. Ощущение, что мы уже на финише.
Я обычно воздерживаюсь
Я смотрю на Настю, она смотрит на меня.
Цифры с номерами этажей мелькают под потолком.
Мы улыбаемся друг другу. Да или нет?
Как в первый раз в машине.
В конце концов все сводится к простому вопросу: да или нет?
Двери лифта разъезжаются, и у меня забрало падает. Мысль уже только одна в башке, пульс колотится.
Заходим в квартиру. Я тяну руки к Насте — она отбрыкивается.
— Нет уж. У тебя гонка послезавтра, я хочу, чтобы ты живой приехал.
Я пытаюсь ее губы поймать, своими накрыть.
— Тебе вставать в шесть. Уймись, Агай. То, что ты нюни у мамы в кафе распустил, а я выслушала, не значит, что тебе теперь все можно!
Еле-еле получается скрутить. Настя вырывается. Сильная, блин, девка. Надо было не кормить с утра.
— Отвали от меня, Агаев. Просто от-ва-ли, матом прошу!
Я толкаю ее к стене, выкручиваю руки, ловлю, фиксирую, бешеную. Одной ладонью запястья сжимаю, сдавливаю. Второй — горло.
Возимся, как будто и правда преступление.
Силой раздвигаю Настины губы и протискиваю язык. Кусается, блин! А потом резко расслабляется, и я ее, блядь, наконец целую. Беру ее рот, беру ее всю в эту самую минуту влажно и жадно, чувствуя, как она переминается с ноги на ногу. Это пока все, что позволяю в таком положении. Настя вздыхает — рвано, робко.
Я отрываюсь. Глаза у нее полупьяные, и слеза по щеке.
Сглатываю, внутри все обрывается. Я почему-то решил, что на равных, что могу с ней как с равной, а Настя же девочка. Все же девочка. Принудил, да?
Отпускаю.
Она задирает подбородок. А потом прыгает на меня, как диковатая обезьянка, обнимает руками и ногами. Едва успеваю за задницу подхватить одной рукой и второй на стену опереться, как-то неожиданно вышло. Настя сама льнет к губам. Поддерживаю ее и глажу.
— Ты че, эй? — бубню хрипло, когда отрывается от моих губ и облизывается. Всхлипывает.
— Поклянись, что это не последний наш раз. Поклянись мне своей душой.
Мы смотрим друг другу в глаза.
— Если я умру, мои близкие продолжат жить счастливо. Мы ведь так с тобой решили?
— Но не сейчас. Сейчас я не готова. Поклянись, или ничего не будет. Я драться с тобой буду, кричать, кусаться. Я живой не дамся тебе, если не поклянешься.
Настя впивается пальцами в мою шею. Я наматываю ее волосы на кулак, стягиваю.
Мурашки бегут по коже. Я чувствую себя взвинченным
Настя смотрит на меня ошарашенно. Затихла, только дышит часто.
И мое дыхание в комнате — глубокое, торопливое. В остальном тихо, хоть бы собака где-то у соседей залаяла. Ни фига. Все так значительно: пряжка ремня: ширинка
Я накрываю Настю собой, стискиваю в руках, прижимаю к груди, а она обнимает меня. Мы снова целуемся, влажно и долго, так, что я, все еще каменный, начинаю гореть. Целуемся, задыхаемся.
Если задыхаться, то так, наверное.
— Клянешься? — Ее руки под моей майкой, Настя впивается ногтями в лопатки.
Сцепив зубы, киваю.
Ее объятия из крепких, нетерпеливых, болезненно-надломленных вдруг становятся нежными. И сама Настя из колючей, бешеной гаражной девки, острой на язык, с монтировкой в руках, тоже превращается в ласковую и мягкую.
Я глажу ее по голове с несвойственной мне осторожностью, я убираю с ее лица волосы. Устраиваюсь между ног, направляю себя рукой. Наши губы соединяются в легком поцелуе. Я ощущаю на себе тихий Настин выдох. И толкаюсь.
Протискиваюсь с трудом в ее влажный жар. Дурею от того, как горячо и мокро. Кайф простреливает все клетки разом. Это как будто в полной тишине врубили колонки на полную, и так бахнуло, что на миг от концентрации ощущений рецепторы отключились. Я прижимаю Настю к себе, на мгновение захлебнувшись ее ошеломляющей девичьей нежностью. Слишком чувственной для меня, слишком податливой. Моей. Моей. Толкаюсь еще раз — Настя выгибается дугой и стонет. И я слышу этот звук в своем вакууме. Он отрезвляет мгновенно. Бьет по мозгам той же монтировкой.
Я чувствую Настины спазмы, влаги становится больше. Каждой клеткой своего тела я ощущаю ее оргазм, он звучит стартом к гонке. И я срываюсь. Обрушиваюсь на Настю движениями — быстрыми, резкими. Я трахаю ее так, как, кажется, никого не трахал никогда раньше. Ни одну так не брал. Пот катится по вискам, ее пульсация меня подгоняет. Ее громкие требовательные стоны прокатываются очередной волной мурашек. Настя сжимает меня сильно-сильно, а потом, когда начинает дышать и глаза распахивает, я спрашиваю:
— Рекорд? Да?
Она выдыхает шумно.
— Ти-има! — возмущается.
— Был же? Скажи. — Заглядываю в глаза.
Она ударяет по спине:
— Заткнись и доделай!
Я усмехаюсь довольно. Через долю секунды становлюсь серьезным и наклоняюсь к ее губам. Настя вновь нежничает. А я с чувством выполненного долга приступаю… к «доделыванию» нашего полового акта. И доделать планирую охуенно и со шпарящем осознанием, что мы открыли время рекордов.