Родные дети
Шрифт:
И Марина Петровна почувствовала не просто любопытство, а настоящее внимание и тревогу за детей. У них сразу появились взаимные симпатия и доверие. Марина Петровна подробно рассказала о первом времени, как привезли детей, как было тяжело возвращать их к жизни. Она рассказала историю Кати, сестричек и брата Лебединских, о самых маленьких, и как дети теперь учатся, и как еще много надо для них сделать. В каждом слове чувствовалась материнская забота.
— Им, как никому, необходимы уют, тепло, внимание, — говорила она. — Но и сюсюкать над ними, охать нельзя. Просто надо, чтобы они жили бодро, интересно, учились и чувствовали
— Пожалуйста, с большой охотой, — сказала Галина Алексеевна, — когда угодно. Это будет лучшим знакомством.
— Даже сегодня? Ведь сегодня суббота.
— Даже сегодня! Вы мне только расскажите и покажите то, что нужно для моего обследования, а потом, пожалуйста, я в вашем распоряжении.
Они пошли осматривать дом, а Лина сидела себе в комнате завпеда Софии Мироновны и ничего, ничего не знала.
Сначала прочитала Витино письмо, она дольше не могла выдержать и носить его нераспечатанным. На этот раз оно было коротеньким, но, как всегда, таким хорошим! Оно начиналось так: «Дорогой друг Лина!», а заканчивалось: «Ваш Витя».
Витя не сообщал прямо, но Лина поняла, что он собирается куда-то далеко и что будет писать, обязательно будет, что он уже не представляет себе жизни без ее писем, что она для него — самый близкий друг на свете, хотя он ее никогда и не видел. «Когда же, наконец, вы пришлете ваше фото? Хотя мне кажется, я и без фото вас знаю!»
Лина замечталась. Как все это странно. Какой-то Витя, а она ему обо всем пишет... Интересно, как бы отнеслась к этому Таня?
...Осенью все так глупо получилось!
Она пришла в их дом, постучала в квартиру, в которой они жили, а какая-то женщина, проходя мимо, сказала:
— Там никого нет. Они недавно выехали.
Может, то и не они уехали!.. Может, они и не возвращались в Киев...
Но надо быстрее переписывать план, а то уже скоро, наверное, обед, а там надо будет готовить с детьми уроки...
— Лина Павловна! Лина Павловна! — вдруг услышала она голоса Кати и Аси. — Пойдемте в зал, к нам артистка приехала и сейчас выступать будет.
Артистка! Как бывало хорошо, когда в школу приезжала Танина мама! Как ее все любили и ходили за ней гурьбой. Даже идти не хочется смотреть на чужую артистку, сравнивать ее с «нашей Таниной мамой» и вспоминать те далекие годы. Но Катя и Ася так уверены, что Лина Павловна с радостью побежит за ними, что нельзя их разочаровывать. Лина Павловна тихо входит в зал и видит — среди детей стоит... Танина мама...
Лина поднимает сложенные вместе ладони и произносит удивленно, растерянно, ничего не понимая:
— Танина мама...
А Танина мама какое-то мгновение смотрит с такой же растерянностью и удивлением и потом бросается к ней:
— Это ты, Линочка? Откуда ты здесь?
Танина мама ничего не могла слушать, не могла понять, что ей рассказывала Лина, о чем
— Скорее поедем... Танечка, наверное, дома... Линочка, моя девочка дорогая... У вас нет телефона? Я бы домой позвонила... предупредила... Едем же, едем скорее. Как я рада, как я рада!
Дети, Марина Петровна — все были взволнованы этой встречей.
— Вот мы и породнились с вами, — произнесла Марина Петровна, пожимая на прощание руку Галине Алексеевне.
Лена обняла Лину и прошептала:
— Как я рада за тебя!..
Лина быстро оделась, и каждый из детей стремился ей помочь — Ваня большой держал пальто, Таня и Светлана едва не разорвали платочек, который Лина повязала на шею.
К Галине Алексеевне все сразу прониклись любовью. Она и впрямь будто родственница стала, и как-то само собой получилось, всех детей она перецеловала на прощание, когда они гурьбой провожали ее к троллейбусной остановке. Чем ближе они подходили к дому, тем сильнее замирало Линино сердце. Они почти не разговаривали, лишь Галина Алексеевна крепко держала ее за руку и поглаживала, словно хотела приласкать за все эти годы.
Высокая худенькая девушка с темными рыжеватыми косами, сложенными венком на голове, открыла дверь. Лине сразу почему-то бросился в глаза этот веночек из кос и комсомольский значок на кофточке, а потом уже она увидела Танины глаза, лицо и услышала удивленный возглас:
— Ой, Лина! Лина!
— Ты узнала, узнала, Танечка? — спрашивала, плача, мама.
— Откуда ты, Линочка, ой Линочка!
Они прильнули друг к другу и не могли оторваться.
* * *
Откуда она здесь, Лина рассказала потом, сидя в объятиях Тани и Таниной мамы на диване у них в кабинете.
— Только подумать, — не могла успокоиться Галина Алексеевна, — сколько времени в одном городе и не увидеться! Мы уезжали, но только на месяц — и именно в это время ты заходила.
— Ах, как хорошо, — шептала Таня, стискивая Линину руку. Сколько лет они не виделись, и каких лет!
— Мама! — вдруг спохватилась Таня. — А про отца ты сказала? Линочка, мы же твоего отца видели!
— Где, когда? — испуганно спросила Лина.
— Мы видели его на станции. Он военный.
— Военный? — переспросила Лина удивленно. — Вы видели его на свободе?
— Конечно, у него орденские планочки на груди, я заметила, только не рассмотрела, какие именно ордена или медали.
— Нет, это правда? Вы не ошиблись, это был он?
— Конечно, он. Он сам подошел к нам и спросил о тебе. Но поезд быстро отошел, и мы не успели поговорить как следует, даже номер полевой почты не спросили.
— Номер полевой почты, — повторила механически Лина и вдруг вспомнила, как она сказала тогда фрау Элли: «Мой отец на фронте». Как ей хотелось тогда, чтобы это была правда! И сейчас ей несказанно радостно было слышать это. Отец был на фронте, отец вместе со всем советским народом защищал Родину. Он искупал свою вину перед нею.
— Как я счастлива, если бы вы знали, — тихо сказала она.
Галина Алексеевна погладила ее светлые косы, уложенные, как и у дочери, венком на голове.
— Как же узнать, где он теперь? — взволнованно продолжала Лина. — Теперь я, наверное, могу написать в военкомат, и там разыщут.