Россия распятая (Книга 1)
Шрифт:
художников. Спустя несколько лет один из них, слушая своих друзей авангардистов, поносивших меня, сказал: "Что бы вы ни говорили об Илье Глазунове, скажите ему спасибо, что он первый подставил бесстрашно грудь под пули наших общих врагов. Без него и вас бы не было - так бы и пробоялись всю жизнь!.."
К сожалению, эта моя первая атака на великую ложь официального искусства сегодня старательно замалчивается как нашей, так и мировой прессой. Очевидно, потому, что мне были чужды в одинаковой степени как догматы соцреализма, так и великая ложь и террор авангарда "передового коммунистического искусства" 20-х годов. Да, я против бездушного натурализма и абстракционизма
3а несколько дней до закрытия выставки мне снова позвонил мой друг из Ленинграда и обрадовал, что меня восстановили в звании студента и я получу стипендию. Рассказывают, что это произошло так. Когда побывавший на моей выставке министр культуры СССР Михайлов на одном из официальных приемов в лоб спросил у Иогансона: "Глазунов ваш ученик?" - Иогансон (я представляю его лицо в этот момент!) ответил: "Он не мой ученик, а в настоящий момент даже не студент института имени Репина - мы его исключили". Министр коротко ответил: "А я бы от такого ученика не отказался, пусть наша молодежь дерзает!" К этому добавлю, что через некоторое время бывший комсомолький лидер, ставший министром культуры, возглавил кампанию травли против меня, называя "идеологическим диверсантом". Но тогда, после его реплики о пользе дерзости, меня восстановили в институте - наверняка потому, чтобы не раздувать скандал в мировой прессе, да и не злить людей, терпеливо выстаивающих, чтобы попасть на выставку, огромные "хвосты" очередей.
Из выступлении печати у меня сохранилась статья критика Анатолия Членова, того, которого я уже упоминал в связи с его выступлениями против Александра Герасимова. Хочу привести отрывки из этой статьи. Я с благодарностью храню ее по сей день. Называлась она "Искания молодости" и была напечатана в "Литературной газете".
"Персональная выставка молодого студента-художника, скажем прямо, вещь необычная. А ленинградец Илья Глазунов, чья выставка сейчас открыта в ЦДРИ, по-настоящему молод - и потому, что ему 26 лет, и потому, что он охвачен молодой жаждой открытий и свершений...
Одна из тем Глазунова - любовь. Глазунов пишет о любви снова и снова, во всем ее увлечении, тревогах, упоении, разлуках, замирании сердца, как писали о ней в русской поэзии. Первый поцелуй среди пустого хмурого двора, горечь расставания на аэродроме, хмельной ветер, овевающий влюбленных на весенней набережной, скамья в парке белой ночью, голова любимого, прижатая к груди... Один из рисунков называется "Ушла". Метель крутит снег над Невой, мужчина с поднятым воротником стоит спиной к нам и глядит вдаль, и снег заносит следы торопливых шагов "ее". Картина "Утро" посвящена, напротив, полноте счастья. Юноша стоит у распахнутого окна. 3а окном голубое утро и панорама Ленинграда с величественным куполом Исаакия. А его любимая, юная и прекрасная, еще покоится в полусне.
Изображение нагого тела в нашей живописи, скажем мягко, не поощрялось. Ханжи и доктринеры, администраторы от искусства с завидным успехом пытались изгнать из обихода живописи социалистического реализма, как "безнравственый", бессмертный мотив, вдохновлявший стольких великих реалистов! В последние года три у нас происходит его возрождение, но, ах, это все одни купанья да физкультзарядки. А классические Данаи и Венеры покоились на ложе любви - и ничего, в безнравственности не упрекнешь... Нельзя не похвалить Глазунова за смелость, с которой он нарушил нелепейшее табу и вернул этой теме земную прелесть и поэзию чувств.
А возле новые и новые мотивы - страшные образы "Блокады", "Голода" снедаемые душевными терзаниями лица героев Достоевского,
Глазунов чуток к темам трагического звучания, да это и не удивительно - он потерял в ленинградскую блокаду отца и мать. Когда смотришь его работы этого плана, понимаешь, что страдания и утраты для него не пустое слово. Видимо, поэтому он умеет в ленинградском пейзаже подметить не только лирические и величавые черты, но и то, что созвучно таланту Достоевского и Блока, он умеет представить себе в прошлом "страшный мир" и людей, "обожженных языками преисподнего огня".
Не обладай Глазунов глубоким чувством трагической коллизии, он не создал бы и своего Фучика, не задумал, бы и "Дорог войны". Страстность - одна из наиболее сильных сторон его таланта. Вместе с тем здесь сказывается и юношеская неопытность, порой он "рвет страсть в клочья". Широко расширенные глаза уместны в портрете вдовы трагически погибшего артиста Яхонтова, уместны и в образе Настасьи Филипповны из "Идиота", но когда такие расширенные глаза видишь в целом ряде работ, поневоле вспоминаешь, что есть на свете и другие средства выразительности.
Хорошо, что мы увидели эту выставку. И неплохо бы закрепить добрый почин ЦДРИ, сделав его малый зал постоянной творческой трибуной молодых художников, московских и иногородних. Серия небольших персональных выставок молодежи будет как нельзя более уместна накануне Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве"*[73].
Я привел выдержки из статьи Членова как свидетельство благожелательности и желания оградить меня от приклеивания политических ярлыков. Но "исканий" у меня никогда не было. Надо находить, а не искать. Даже Пикассо обронил: "Нельзя искать того, чего не потерял". Я всегда знал то, что ,хочу выразить. Муки творчества это есть поиск и воплощение в форме замысла - мыслеобраза художника.
Известный и почтенный искусствовед Машковцев в коридоре ЦДРИ тихо, чтобы не слышали рядом стоящие и ждущие автора люди, сказал: "Берегитесь: Ваша выставка есть полное отрицание социалистического реализма. Правда жизни и поэтичность видения - основа Вашею успеха. На будущее счастье социального рая у Вас и намека нет. Вам будут шить политическое дело - так легче уничтожить. За "мракобесие", за Достоевского, которого Вы так чувствуете, сажали и сажать, очевидно, будут... Вы показали одиночество человека, уставшего от лжи... Вы русский художник, и это все объясняет. Вы вступили на свою Голюфу". Машковцев, пожилой, чуть болезненный в движениях, смотрел на меня изучающе. Заметив, что нас окружает все плотнее и плотнее кольцо зрителей, нагнулся к моему уху и прошептал: "Скажу одно: Вы художник пламенной души и отважного таланта".
Из Харькова приехал молодой художник Брусиловский, ныне один из столпов современного авангарда. Помню, крутил головой и говорил, что моя выставка поможет расковать наше искусство, поможет всем молодым художникам. Мы до сего дня уважительно относимся друг к другу - хоть пути наши разные. Кто только не побывал в ЦДРИ за 14 дней! Очень запомнилось выразительное лицо Паустовского, книги которого я так любил.
Я возвращался в Ленинград исполненный тревоги, в ожидании последствий моего выступления, которое никто не сможет вычеркнуть из истории русского искусства. "Антиконформист N 1 Советского Союза"! Держись, Илья, - мы с тобой!" (из книги отзывов, февраль 1957 Г., ЦДРИ).