Россия распятая (Книга 1)
Шрифт:
* * *
Чтобы завершить рассказ о Борисе Владимировиче Иогансоне, упомяну еще, что благословив меня на первую выставку в Москве во время студенческих зимних каникул, он не нашел времени посетить ее. Я долго звонил в его дверь на Масловке, пока она не открылась. Видимо, горничная, а по-советски домработница, взяв у меня пригласительный билет, тут же захлопнула дверь, сказав: "Сейчас". Я услышал сквозь дверь приглушенный голос учителя: "Скажи, что меня нет дома. Некогда мне по разным выставкам шастать!" Приоткрыв дверь, пожилая домработница ответила, что передаст приглашение Борису Владимировичу, которого сейчас нет дома.
Выставка "ударившего
Сопровождавший его человек предложил: "Игорь Эммануилович, напишите о молодом художнике, поддержите его, если он вам так нравится". Позднее узнал, что, придя домой, Грабарь вынес такой приговор: "Думаю, что его растопчут. Он как с неба упал. Парень талантливый. Если буря не размажет его, может быть, и напишу о нем. Надо подождать! Думаю, ему никто не проститэтой выставки"...
А вот мой учитель не стал ждать и после того, как я получил за диплом тройку и был назначен учителем черчения в провинцию, выступил против своего бывшего ученика. Б. В. Иогансон заклеймил, вернее прямо-таки расстрелял своего ученика, думая, что я никогда не воскресну. После выдачи такого по-советски продуманного "волчьего билета", после безжалостного приговора передо мной, если бы не хрущевская "оттепель", могли бы распахнуться ворота архипелага ГУЛАГ. Но и "оттепель" повеяла на меня холодом вечной мерзлоты.
Вот что написал о своем еще недавно любимом студенте вице-президент Академии художеств в свой программной статье "Путь, указанный партией", напечатанной в газете "Советская культура" 19 октября 1957 г. (через год он уже стал президентом Академии художеств СССР):
"В статье Н. С. Хрущева "За тесную связь литературы и искусства с жизнью народа" со всей отчетливостью выражена позиция партии по коренным вопросам дальнейшего развития советской социалистической культуры. Этим документом партия еще раз подтверждает незыблемость основных принципов, которыми она руководствуется в вопросах литертуры и искусства на протяжении всего существования Советского государства. Наша задача состоит в том, чтобы, поняв идейные богатства и принципиальное значение этого партийного документа, сделать из него практические выводы для своей работы...
...Нашлись, однако, в нашей среде отдельные товарищи, которые пытались реабилитировать формалистические направления. На страницах наших газет и журналов снова было замлькалн имена представителей формалистического искусства Запада. Авторы некоторых статей старательно втолковывали советскому зрителю, что это будто бы великие художники, "открыватели" новых горизонтов в искусстве.
К большому нашему огорчению, эти идеи проповедуют авторитетные деятели литературы и искусства. Так, например, И. Эренбург не раз выступал с апологетическими восхвалениями ряда последовательных формалистов современного изобразительного искусства Запада.
Что же удивляться после этого, когда студент художественного вуза И. Глазунов возомнил себя новоявленным "гением" и организовал свою персональную выставку. Мы считаем необходимым в интересах дела установить первопричину такого явления. Студент Глазунов не виновник, а скорее жертва безответственных выступлений, подобных тем,
Нужно прямо сказать, что опасность распространения подобных тенденций в нашем искусстве бала налицо. И сегодня партия оказала неоценимую помощь художественной интеллигенции в решении сложных и острых вопросов борьбы с идеологическими извращениями в области искусства..."
Жесткая позиция партийных инстанций и руководства Союза художников СССР заставила Иогансона унизиться до политической клеветы. Кто-кто, а уж он-то знал, что мне всегда были чужды "формалистические штучки" и "культура" современного Запада. Но политический ярлык, выдуманный моим учителем, .навсегда снял с него вину за появление непокорного "новоявленного гения".
Ополчилисъ против меня, действительно, все. По окончании института имени Репина Академии художеств СССР я никогда больше не встречал Бориса Владимировича. Правда, пару раз мы оказались вместе то ли на приемах, то ли на открытии каких-то выставок, но он сделал вид, будто меня не замечает. Однажды я попытался заговорить с ним об охране памятников архитектуры нашей древней столицы. Но, увы, отклика не нашел. Что поделаешь, "партия всегда права"...
Не помню, кто из художников клятвенно заверял меня, что Борис Владимирович. Иогансом закончил дни свои в сумасшедшем доме, будучи почти ослепшим. Говорили, что там, в палате, он прятался за кресло, и отгуда доносились его скорбные слова: "Боже., Боже, за что ты меня так караешь?" До сих пор не знаю, правда это или домыслы недоброжелателей...
Я не держу зла на моего учителя, верой и правдой служившего советскому режиму. "Прощайте врагов ваших". И потому в моей памяти живут незабываемые минуты, когда ученик Константина Коровина подвел нас, молодых и чистых в своих помыслах художников, к картине Рембрандта "Блудный сын", и мы в почтительном молчании в который раз пытались осознать великую драму человека, который после страшных мытарств вернулся в отчий дом, чтобы, преодолевая смертную муку вины и боли, стоя на коленях, целовать одежду ослепшего отца, так долго ждавшего его возвращения...
* * *
Сегодня, когда рушится все и вся вокруг, мне подарили две ксерокопии из Центрального архива общественных движений г. Москвы (бывший Московский партийный архив). Думаю, что эти документы заинтересуют моих читателей, а некоторых скорее заставят задуматься и многое переосмыслить в "феномене Ильи Глазунова", как любиила говорить обо мне американская пресса.
Из ннформации зам. зав. отделом науки и культуры МГК КПСС Е. Соловьевой секретариату горкома. 7 февраля 1957 года. "О выставке ЦДРИ живописи студента Ленинградского института им. И. Е. Репина Ильи Глазунова в дни зимних каникул" (см. ЦАОДМ, ф.4, оп. 104, д. 12, лл.6 - 9). Идею выставки подали Яков Флиер (пианист), Б. Филиппов (директор ЦДРИ) и члены правления ЦДРИ Б. Ефимов и О. Лепешинская.