Русь. Строительство империи 5
Шрифт:
Все это я тоже видел в том последнем каскаде сообщений. Теперь это было официально зафиксировано. Трибун. И третий ранг Берсеркера — это должно дать серьезный прирост в бою. Если я еще смогу сражаться после такого. А Ростов теперь мой. Город, который чуть не стал моей могилой.
— Аудит завершен, носитель Антон, — сообщила Вежа. — Все данные актуализированы и зафиксированы в Системе. Текущий баланс составляет 186 544 очка влияния. Мы готовы приступить к активации протокола «Феникс». Подтверждаешь свое согласие на списание 40 000 очков влияния для инициации процедуры восстановления?
Она снова задала этот вопрос. Будто давала последний шанс
— Да, подтверждаю, — твердо ответил я. — Списывай. И возвращай меня.
— Принято, носитель. Инициирую списание ресурсов.
В интерфейсе перед моим мысленным взором цифра баланса стремительно уменьшилась: 186 504… 170 000… 150 000… 146 544. Замерла.
Цена жизни. Немалая, но приемлемая. Все, что угодно, лишь бы выбраться из этой стерильной пустоты.
— Активация протокола «Феникс», — объявила Вежа. Ее образ начал подрагивать, терять четкость, словно изображение на старом экране. — Процесс регенерации запущен. Синхронизация сознания с восстановленной биологической оболочкой начнется немедленно. Время интеграции зависит от степени повреждений и индивидуальных особенностей носителя. Возможны побочные эффекты.
— Какие еще побочные эффекты? — успел спросить я, но ее образ уже расплывался.
Молочная белизна вокруг меня пошла рябью. Свет начал тускнеть, съеживаться, уступая место тьме. Хотя нет, это скорее, хаос ощущений, которые начали прорываться сквозь барьер небытия.
Сначала был звук. Глухой, низкий гул, переходящий в нарастающий рев. Потом — давление. А затем пришла боль.
Она обрушилась лавиной, затопила сознание, вытесняя все остальное. Боль была везде. В раздробленном правом запястье, которое горело так, будто его держали на раскаленных углях. В ноге, где тупо ныла старая рана от топора и добавилась новая, от удара Сфендослава и моего собственного броска. В плече, которое ломило после блоков и падений. В горле, которое саднило от удушающего захвата и собственного хрипа. Болела голова, раскалываясь от напряжения и, видимо, от удара при падении. Болело все тело, каждая мышца, каждая косточка протестовала против возвращения к жизни.
Это было не похоже на боль в бою, которую глушил адреналин. Это была острая боль пробуждения, напоминающая о том, насколько хрупка плоть. Я хотел закричать, но не мог — легкие окаменели, не желая делать вдох. Я хотел свернуться калачиком, но тело не слушалось.
Сознание металось, задыхаясь от этого шквала ощущений после абсолютной пустоты Хранилища. Там не было ничего. Здесь было слишком много всего сразу. Звуки становились отчетливее — треск огня где-то неподалеку, приглушенные голоса, чей-то тихий стон, шорох ткани. Запахи — дым, кровь, что-то терпкое, лекарственное, и еще запах пота.
Я попытался сделать вдох. Получилось. Судорожный глоток воздуха, обжег легкие. Потом еще один. Дыхание возвращалось. Сердце застучало в груди — сначала медленно, неуверенно, потом все быстрее, разгоняя кровь по оживающему телу, и вместе с кровью — новую волну боли.
Нужно было открыть глаза. Это казалось самой сложной задачей в мире. Веки налились свинцом. Я собрал все остатки воли, сконцентрировался на этом простом действии. Мышцы не слушались. Еще попытка. Снова неудача. Я чувствовал себя младенцем, пытающимся управлять незнакомым, непослушным телом.
Третья попытка. С неимоверным усилием я заставил веки дрогнуть, приподняться на миллиметр. Мир хлынул внутрь — размытое пятно света, темные силуэты, движущиеся тени. Все плыло, двоилось.
Еще раз. Медленнее. Осторожнее. Веки снова приоткрылись. Мир все еще был размытым, но уже более стабильным. Потолок бревенчатый. Стены тоже бревенчатые. Я лежал на чем-то относительно мягком — видимо, на лавке, покрытой шкурами. Рядом горел факел, вот откуда свет и треск.
Я скосил глаза. Рядом со мной кто-то был. Силуэт склонился надо мной, заслоняя свет факела. Лицо было в тени, не разобрать. Но я чувствовал на себе пристальный, напряженный взгляд. Кто это? Такшонь? Ратибор? Веслава?
Я попытался сфокусировать зрение. Мир медленно обретал резкость. Размытые черты лица начали проступать четче. И я узнал их. Знакомый овал лица, темные, широко распахнутые глаза, в которых сейчас плескалась тревога. И прядь волос, выбившаяся из-под повязки.
Искра.
Она сидела на краю лавки, склонившись так близко, что я чувствовал ее теплое дыхание. Ее рука осторожно лежала на моем лбу. Заметив, что я открыл глаза и смотрю на нее осмысленно, она вздрогнула. Она резко убрала руку.
— Княже! — Выдохнула она шепотом. — Ты очнулся!
Глава 23
Боль никуда не делась, просто затаилась, сменив оглушающий рёв на тупое, изматывающее нытьё по всему телу. Протокол «Феникс» — звучит красиво, пафосно. А на деле — будто тебя разобрали на запчасти, почистили ржавчину напильником и кое-как собрали обратно, забыв половину гаек закрутить. Правое запястье, перебитое Сфендославом, ощущалось чужим, обмотанное лубками и тряпьем, и горело под повязками. Нога, куда он меня саданул мечом перед тем, как я его опрокинул, тоже пульсировала. Каждая кость, каждая жилка помнила и поединок, и то жуткое падение, и мгновение, когда мир погас. А потом — белая пустота Хранилища и грабительский ценник за возвращение билета в этот мир. Сорок тысяч очков влияния за право снова чувствовать эту боль. Нехило так Вежа оценила мои страдания.
Я медленно приподнялся на локте, оглядывая комнату. Уцелевшая часть терема в Ростове. Стены из толстых бревен, местами почерневшие от недавнего пожара. В очаге тлели угли, давая немного тепла. Единственный факел в держателе на стене отбрасывал дрожащие тени. Пахло дымом и лекарственными травами.
— Лежи, княже. Тебе еще рано вставать.
Искра сидела у моей лавки, на которой я, видимо, и провел последнее время. Лицо у нее было усталое, под глазами темные круги. Искра, которую я недавно держал в темнице, а теперь она ухаживает за мной.
Носитель Вежи. Союзница поневоле. Сколько иронии в этом мире.
— Сколько я был без сознания? — голос прозвучал хрипло, горло пересохло.
— Почти сутки прошли, — она пододвинула мне деревянный ковш с водой. — Пей понемногу. Тебе нужен покой и много питья.
Я сделал несколько глотков. Прохладная вода привела в чувство.
— Где остальные? Ратибор? Веслава? Алеша? Такшонь?
— Здесь, княже. Все живы, — в голосе Искры прозвучало облегчение. — Ратибор и Такшонь руководят работами в городе. Веслава с частью дружины проверяет окрестности, мало ли кто из печенегов или варягов затаился. Алеша ранен тяжело, но жить будет. Он в соседней комнате отдыхает.