Русский агент Аненербе
Шрифт:
'Я, Дитрих фон Любек, купец из славного города Любека, члена достославного Ганзейского союза, пишу сии строки дрожащей рукой в день святого Михаила лета Господня 1387. Возвращаясь с торговой миссии из Бергена, где я успешно сбыл партию фландрских сукон, византийских вин и закупил норвежскую сушёную треску, наш когг попал в жестокую бурю у берегов Ютландии. Но Волею милостивого Господа и всех святых нас прибило к небольшому заливу, на неизвестном острове, где мы вынуждены были встать на якорь, дабы переждать непогоду и починить разрушенные непогодою снасти.
На третий день вынужденной стоянки, измученный бурей, что едва нас всех не погубила, и встревоженный мыслями
Пляж дышал солёной свежестью отлива, когда мои ноги погружались в зернистый песок, оставляя за собой цепочку чётких отпечатков. Ветер, пропитанный запахом водорослей и дальних штормов, нёс с собой крики встревоженных чаек, но внезапно что-то вспыхнуло в луже, оставленной отступающей морской волной. Искра, холодная и непохожая на солнечный блик, заставила замереть мою душу. Я благоговейно, предчувствуя божественное провидение, опустился на колени, счищая влажные пласты песка, пальцы наткнулись на ребристую поверхность — не на камень, слишком гладкий, не на раковину, слишком тяжёлый.
Мое сердце забилось чаще, когда я вытянул находку наружу. Время будто сжалось в тиски: в моих ладонях лежал клинок, чьи очертания нарушали все знакомые мне истории. Древний металл, прекрасный, переливающийся, как полуденное море, играл перед моими очами, голубоватыми прожилками, словно в его поверхность мастера вплели звёздную пыль. По грани, от основания к острию, бежали руны, выгравированные великолепной рукой неведомого кузнеца, точностью — их завитки напоминали то ли письмена, то ли рисунки неведомых механизмов. От прикосновения к ним моей по коже пробежали мурашки, будто наконечник хранил в себе эхо древних молний.
Но больше всего потрясла острота. Лезвие, скрытое под слоями ила и соли, не имело ни царапины, ни пятна ржавчины. Оно разрезало воздух с шипящим звуком, будто жаждало вернуться в бой. Солнце, пробиваясь сквозь тучи, отразилось в его гранях — и на миг показалось, что письмена вспыхнули изнутри…
Я спрятал свое находку в походную сумку.
На острове я встретил старого забытого людским миром рыбака, иссохшего, как корень древа в магометанских песках, увидев находку, старик поведал мне древнее предание о том, что в этих местах некогда Один, великий предводитель языческих богов, потерял свое копье Гунгнир во время великой битвы с ётунами. С тех пор копье ждало того, кто окажется достоин поднять его из песков забвения.
Я обратился к старику с самыми ласковыми просьбами забрать его к себе на корабль, имея самые добрые намерения отвезти его на родину или туда куда он сам пожелает. Но он, громко посмеявшись надо мной, и удалился, восвояси шагнув в неизвестно откуда взявшийся туман.
Я человек торговый, привыкший иметь дело с весами и счётными книгами, но эта находка наполняет мою душу странным огненным трепетом. По ночам мне чудится шепот на древнем языке, а над наконечником порой вспыхивают синие искры. Я по прошествии времени решил доверить эти строки пергаменту, ибо чувствую, что нашел нечто большее, чем просто древнее
С наступлением попутного ветра я вернулся в Любек.
Местный священник на моем корабле, из церкви Святого Николая Мирликийского, горячо убеждает меня передать находку церкви, дабы избавиться от языческого наваждения, и избежать гнева Господа нашего. Но некая сила удерживает меня от этого шага. Возможно, сам Господь направил меня к этой находке с неведомой пока целью.
Наконечник копья будет надёжно спрятан в моей личной сокровищнице, под защитой крепких стен и верных слуг. Молюсь, чтобы это решение не навлекло беду на мой дом и моих близких. Более я страшусь гнева церкви…
Post Scriptum: странно, но с тех пор, как я обнаружил наконечник, все мои торговые предприятия приносят небывалую прибыль, а конкуренты словно теряют разум, совершая одну ошибку за другой. Воистину, пути Господни неисповедимы…
Писано в гавани Скаген, собственноручно, Дитрих фон Любек, купец первой гильдии'.
Константин Лебедев откинулся на стуле и закрыл глаза.
«Чёрт побери… Если бы я собственными глазами не видел этот наконечник копья, то я бы сказал — это все фантазии средневекового человека. Все мореплаватели тех времен рассказывали небылицы и сказочные истории о заморских странах и чудесных землях. Но я видел этот наконечник!».
Он полистал дневник. Манера письма Дитриха фон Любека немного изменилась, словно что-то случилось с его рукой, многие буквы приобрели странную руническую прямолинейность. Купец продолжал описывать свои торговые операции и дела, но как заметил Лебедев стал делать это без свойственного азарта опытному негоцианту из знаменитого Ганзейского Союза.
И вот он нашел еще одну подробную запись:
'18 день плавания. Побережье Ютландии.
После невероятной находки наконечника копья, что как было сказано, принадлежало самому Одину, сон и покой покинули меня навсегда. Каждую ночь я вижу удивительные видения: великие битвы прошлого, чертоги Вальхаллы и самого Всеотца, восседающего на своем троне. Святые отцы стали подозревать, что я одержим нечистым. И я, страшась их коварных козней решил больше времени проводить в море и в разъездах, прикрывая страсти свои заботой о торговых делах. Я с горячей жаждой искал тот чудесный остров, но все мои поиски приносили мне лишь одно разочарование за другим. Но сегодня произошло нечто еще более необычайное. Пока я стоял на палубе, наблюдая за игрой волн в лучах заходящего солнца, с великой печалью в сердце сокрушался, что покровительство, того, кого я как христианин не могу назвать, чтобы не навлечь на себя гнев Святой церкви, которая все чаще и чаще обвиняет меня к сатанинскому поклонению языческим богам, покинуло меня. Небо внезапно заволокло тучами необычного серебристого оттенка. Ветер, который дул с севера, принес с собой странный шепот, будто сами норны нашептывали древние саги, клянусь я слышал песни, доносящиеся из Вальхаллы. И тогда мой взгляд упал на небольшую бухту впереди по курсу.
Что-то влекло меня туда. Я, преодолев недовольство команды, немедля приказал бросить якорь и прочтя молитву спустил шлюпку. Гребя к берегу, я чувствовал, как сердце колотится все сильнее. У кромки воды, среди прибрежных камней, я заметил нечто необычное: приличный кусок древесины, выброшенный морем, трех или четырех пядей длинны и полутора пядей ширины и такой же высоты.
Но это была не простая древесина. Её медово-золотистый цвет и странные узоры, проступающие на поверхности, говорили о том, что передо мной нечто особенное. Когда я прикоснулся к дереву, по телу пробежала дрожь, а в голове зазвучали древние песни.