Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II
Шрифт:
В сохранившемся черновом наброске упомянутого ответа Корнилов отвергал утверждения о разладе между чиновниками и священниками, повторяя с потугами на иронию доводы из прежних, 1866–1867 годов, докладных записок Кулина. Под конец он высказывал туманное предположение о существовании в Вильне некоего профессионального клеветника («с известною целию прикрываемого открыто заявляемою любовию к русскому делу»), который в «Московских ведомостях» чернит чиновников Виленского учебного округа, а в «Вести» порочит местных деятелей крестьянской реформы – мировых посредников и членов поверочных комиссий [1553] . Одиночным хулителем, казалось бы, можно было и пренебречь. Но, как ясно из корреспонденции самого Корнилова, к тому времени недовольство разными направлениями и агентами русификаторской политики было распространено куда шире и в Вильне, и в столицах.
1553
РО РНБ. Ф. 377. Ед. хр. 204. Л. 1–1 об. В действительности к концу пребывания Корнилова на посту попечителя Виленского учебного округа результаты его деятельности подвергались критике даже со стороны доброжелателей. Так, в январе 1868 года молодой корреспондент «Голоса» А.С. Будилович, уроженец Гродненщины и один из петербургских протеже Кояловича, дал в частном письме следующую зарисовку эволюции корниловских инициатив: «Человек он дельный. Жаль только, что энтузиазм его всегда направлен несколько односторонно и сменяется, так сказать, периодически чем-то другим. Первое время он б[ыл] исключительно отдан делу народного воспитания, и это б[ыла] самая благодетельная его
Назначение в марте 1868 года виленским генерал-губернатором А.Л. Потапова, отчасти явившись реакцией Александра II на рост тревоги в бюрократии и обществе по поводу русификаторского экстремизма, допущенного преемниками Потапова, повело за собой, в свою очередь, реконфигурацию многосторонней дискуссии о русскости в Северо-Западном крае. Для темы настоящей главы важно подчеркнуть, что отступление на задний план идеи самобытной Западной России или – в ее бюрократической проекции – представления об административно-функциональной обособленности региона от центра было вызвано не одними внешними факторами. Ее угасание явилось также следствием того, что главные проповедники «западнорусской» или, в географически ужатой версии, белорусской самобытности за несколько лет деградировали к прямолинейному популистско-ксенофобскому определению русскости, которое, как оказалось, дезавуировало первоначальный приоритет – защиту местной культурно-исторической специфики.
Конечно, первые конкретные шаги Потапова ускорили перегруппировку сил, вовлеченных в дебаты о русской идентичности в Западном крае. Он немедленно по приезде в Вильну объявил об увольнении попечителя ВУО И.П. Корнилова, с чьим русификаторским рвением успел познакомиться еще в 1864–1865 годах, в бытность помощником М.Н. Муравьева по гражданской части. Отклик на это кадровое решение со стороны некоторых противников «виленских клерикалов» оказался прямо-таки восторженным. П.А. Бессонов писал из Москвы М.Ф. Де Пуле, который незадолго до того, не выдержав конфронтации с руководством ВУО, оставил редакторский пост в «Виленском вестнике»: «Ура! Ура за падение подлеца Корнилова… Вы не знаете Потапова, я знаю за отличного человека. Идите, бегите к нему, только чтобы видеться и поговорить: говорите прямо о себе, обо мне, об Корнилове. …Если бы раньше был в Вильне Потапов, Вы бы не ушли из нее». Не сговариваясь с Бессоновым, ему вторил из Вильны еврейско-русский писатель, маскил младшего поколения Л.О. Леванда, который так живописал реакцию публики на смещение Баранова и Корнилова: «Блаженные, юродивые, кликуши и весь их слушающий сброд притаили дыхание… Все добрые люди празднуют исход из Египта. …Все приободрились: русские, поляки и евреи; из первых, разумеется, только те, которые не принадлежали к опричнине. …В среде же опричников – плач и скрежет зубовный…» [1554] .
1554
РО ИРЛИ. Ф. 569. Ед. хр. 136. Л. 71–71 об. (письмо от 11 марта 1868 г.); Бухбиндер Н.А. Из жизни Л.О. Леванды: Письма Л.О. Леванды к М.Ф. де-Пуле // Еврейский вестник / Ред. С.М. Гинзбург. Л., 1928. С. 57 (письмо от 19 марта 1868 г.).
Однако в глазах большинства националистически настроенных участников и наблюдателей событий назначение Потапова знаменовало собой поворот к правительственному полонофильству (неслучайно Катков поспешил объявить свои претензии к уволенному Потаповым Корнилову «частностями» [1555] ). Впоследствии в коллективной памяти русских националистов фигура Потапова ассоциировалась если не прямо с изменой, то с непониманием жизненных интересов России или, в лучшем случае, отсутствием у бюрократии воли к их последовательной защите [1556] . Как мы уже видели в предыдущей главе, утверждение о радикальной смене курса при Потапове – изрядное преувеличение. Потапов сильнее, чем Муравьев или Кауфман, был привержен сословно-династическим способам легитимизации империи, осуждал насильственные обращения в православие как несовместимые с основаниями имперского порядка, не скрывал своего скепсиса насчет возможности ассимилировать польскоязычные элиты, но при этом вовсе не отказывался от других попыток воздействовать на этноконфессиональное самосознание различных групп местного населения [1557] . Не была фронтальной и устроенная Потаповым чистка чиновничьих рядов: он сменил почти всех губернаторов и состав генерал-губернаторской канцелярии, избавился от целой партии мировых посредников и других служащих по крестьянскому делу, а также чиновников по особым поручениям при генерал-губернаторе, в среде которых, по его мнению, гнездился социализм и нигилизм [1558] , но, за вычетом увольнения Корнилова, не посягнул на кадровый костяк Виленского учебного округа, хотя «чуял» крамольников и там. Назначенный попечителем ВУО по его же рекомендации П.Н. Батюшков получил в свое распоряжение еще «муравьевско-кауфмановскую» команду чиновников [1559] и проводил довольно самостоятельную политику (однако Коялович при Батюшкове, несмотря на давнее личное знакомство, уже не состоял в советниках).
1555
Катков М.Н. Собрание передовых статей «Московских ведомостей». 1868. М., 1897. С. 230 (передовая от 26 апреля 1868 г.).
1556
Не кто иной, как сын М.О. Кояловича М.М. Коялович, националистический публицист и производитель массового fiction-чтива на тот же вкус, в конце века издал в числе других политических детективов рассказ «Юдифь с берегов Двины». В нем выведен и Потапов, представленный ничтожным невольником чар польской аристократки, которая была подослана к генерал-губернатору неистребимым повстанческим «ржондом» (и, согласно галопирующему авторскому вымыслу, являлась на самом деле тайно спасшейся от казни популярной инсургенткой). См.: Коялович М.М. За кулисами истории. Рассказы. СПб., 1895.
1557
Помимо соответствующих мест в настоящем издании, см. также: Долбилов М.Д. [Рец.:] Комзолова А.А. Политика самодержавия в Северо-Западном крае в эпоху Великих реформ. М., 2005 // Отечественная история. 2007. № 4. С. 183–184.
1558
Комзолова А.А. Политика самодержавия в Северо-Западном крае. С. 242–254.
1559
Следующая цитата из частного письма В.П. Кулина передает не только опасения чиновников ВУО в связи с кадровой политикой Потапова, но и уверенность в своем моральном
Своей репутацией «изменника русскому делу» Потапов во многом был обязан манерой поведения и стилем взаимоотношений с подчиненными. Служивший в свое время адъютантом при наместнике в Царстве Польском И.Ф. Паскевиче и усвоивший типичный для николаевской эпохи службистский этос, а затем делавший карьеру по жандармской линии, он не терпел новых, гражданственных форм активизма чиновников, которые принесла с собой кампания русификации. Немедленно по прибытии в Вильну он запретил чиновникам писать корреспонденции в прессу, особенно в такие многотиражные газеты националистического толка, как «Московские ведомости» и «Голос». Для установления личности анонимных корреспондентов генерал-губернатор, свой человек в III Отделении (впоследствии, в 1874 году, он станет шефом жандармов), использовал собственную службу перлюстрации писем [1560] . Некоторые из бессмысленных в практическом отношении распоряжений Потапова, как нарочно, были анекдотически анахроничны – этакие окаменелости николаевской эпохи. Так, в 1873 году секретным циркуляром он довел до губернаторов свое убеждение, что «если может еще быть терпимо ношение чиновниками усов, то ни в каком случае ношение бороды не должно быть дозволяемо» [1561] ; предписывалось установить за этим наблюдение.
1560
Материалы виленского «черного кабинета», касающиеся сотрудничавших с «Голосом» чиновников, см., напр. в: LVIA. F. 439. Ap. 1. B. 251. L. 1–2, 7–9. В числе уволенных был один из самых пишущих местных корреспондентов «Голоса» Л.Н. Антропов, служивший делопроизводителем в Ревизионной комиссии по делам римско-католического духовенства. См.: Петровская И.Ф. Антропов Лука Николаевич // Русские писатели. Биографический словарь. 1800–1917. Т. 1. М., 1989. С. 94–95.
1561
LVIA. F. 378. Ap. 216. B. 392. L. 1–2 (циркуляр от 1 августа 1873 г.). О претензиях Потапова к бородам мировых посредников еще в 1864 году см.: Черевин П.А. Воспоминания. С. 54.
К начальному периоду потаповского управления относится курьезный эпизод (где тоже, правда в ином качестве, возникает борода), которым уместно завершить настоящую главу. В нем отразились как возраставшая для местных русских националистов трудность совмещения универсального «стандарта» русскости с колоритом региональной идентичности, так и условность грани, отделявшей Потапова от поборников «русского дела». Главным персонажем в этой истории был Я.Ф. Головацкий, галицийский русин, униатский каноник, один из главных «будителей» – застрельщиков борьбы вокруг проблемы национальной принадлежности русинского населения империи Габсбургов. Первоначально – до конца 1840-х годов – отстаивавший идею об этноязыковой отдельности, самодостаточности русинов, позднее Головацкий выработал для себя, как отмечают современные исследователи, малороссийско-русскую версию множественной (региональной и национальной) идентичности. Согласно ей, русины входили составной частью в малороссийское население, которое, в свою очередь, являлось ветвью русского народа [1562] . Для своих доброжелателей в России, включая некоторых виленских деятелей во главе с Корниловым, он олицетворял надежды на «воссоединение» с «русскими» братьями в «Червоной Руси», а также являлся проводником влияния России в других славянских землях Австро-Венгрии.
1562
Magosci P.R. The Ukrainian National Revival: A New Analytical Framework // Canadian Review of Studies in Nationalism. 1989. Vol. XVI. № 1/2. P. 57; Миллер А.И. «Украинский вопрос». С. 197; Грицак Я. Пророк у своїй вiтчизнi: Франко та його спiльнота (1856–1886). Київ, 2006. С. 116–125. В целом о галицийском «русофильстве», в котором в 1860-х годах тяга к России все-таки не перекрывала регионального «малороссийского» («малорусинского») патриотизма и сознания культурно-языковой и конфессиональной самобытности, см.: Wendland A.V. Die Russophilen in Galizien. Ukrainische Konservative zwischen "Osterreich und Russland. 1848–1915. Wien, 2001. См. также: Середа О. Мicце Росiї в дискусiях щодо нацiональної iдентичностi галицьких українцiв у 1860–1867 роках (За матерiалами преси) // Россия – Украина: История взаимоотношений / Отв. ред. А.И. Миллер, В.Ф. Репринцев, Б.Н. Флоря. М., 1997. С. 157–169.
В 1867 году Головацкий, к тому времени почти двадцать лет преподававший в Лембергском (Львовском) университете, подвергся за свои политические пристрастия гонению со стороны галицийского наместника А. Голуховского, был вынужден оставить кафедру и перебрался в Россию, оставаясь при этом австрийским подданным. От принятия российского подданства его, как он сам признавал в письме П.Н. Батюшкову, удерживал расчет добиться от австрийских властей пенсии, что не получилось бы, если бы австрийцы получили повод признать его эмигрантом [1563] . Благодаря хлопотам петербургских высокопоставленных панславистов Головацкий по высочайшему повелению в декабре 1867 года был назначен председателем виленской Комиссии для разбора древних актов (т. н. Археографической, которую в 1865–1866 годах возглавлял Бессонов). Один из деятелей Славянского комитета в Петербурге сообщал в частном письме о предстоящем назначении Головацкого и многозначительно добавлял, что «Я[ков] Ф[едорович] уже отпускает бороду, что ему очень к лицу» [1564] .
1563
LVIA. F. 378. Ap. 219. B. 144. L. 54–55 (письмо Головацкого П.Н. Батюшкову от 30 апреля 1868 г.).
1564
Зарубежные славяне и Россия. Документы архива М.Ф. Раевского. 40–80-е годы XIX века / Отв. ред. С.А. Никитин. М.: Наука, 1975. С. 451 (письмо А.В. Фрейганга М.Ф. Раевскому от 1 декабря 1867 г.).
Однако на Потапова, когда тот через несколько месяцев приехал в Вильну, свежеотпущенная борода председателя Археографической комиссии не произвела должного впечатления. Новый генерал-губернатор, желавший, видимо, в самом начале своего управления продемонстрировать близость к императору, попытался убедить Александра II в необходимости немедленно аннулировать повеление о назначении Головацкого. Педалируя дискурс «исконно русского и православного края», Потапов изображал присутствие Головацкого в Вильне чуть ли не надругательством над патриотическим чувством, каким-то явлением призрака из мрачной эпохи польского господства:
…древние акты будут служить наглядными свидетелями прошедшего и вызовут из векового уничижения и забвения русскую бытовую старину с ее историческим прошлым. …Председателем комиссии не может быть австрийский подданный, униат, носящий даже ксендзовскую одежду; тем более что членами в ней состоят действительный статский советник и православный протоиерей, притом пребывание его не только в Вильне, месте жительства митрополита Литовского Иосифа, но и в целом крае неуместно, так как по благотворному руководству Преосвященного совершилось великое событие нашей истории, сгладившее имя униата со всей Северо-Западной окраины нашего дорогого отечества.
Похоже, Потапов намекал, что один только вид Головацкого в «ксендзовской одежде» (речь шла вовсе не о церковном облачении, а о принятом в мирском обиходе неброском костюме для католика или униата, имеющего сан) будет болезненно напоминать престарелому митрополиту о его собственной прежней вере. По докладу генерал-губернатора Александр II отдал распоряжение Министерству народного просвещения подыскать Головацкому новое место с таким же жалованьем, но подальше от Северо-Западного края [1565] .
1565
LVIA. F. 378. Ap. 219. B. 144. L. 56–58 (всеподданнейший доклад Потапова от 10 апреля 1868 г.).