Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II
Шрифт:
В 1867 году проблема «западнорусской» самобытности стала предметом горячей полемики, которую «Виленский вестник», сменивший вместе с редактором направление, развязал против новой газеты И.С. Аксакова – «Москвы». Хотя на страницах «Москвы», учрежденной прежде всего для защиты, в протекционистском духе, интересов московского купечества, публиковалось гораздо меньше оригинальных материалов по Западному краю, чем ранее в «Дне», «обрусение» оставалось в ряду провозглашенных редакцией приоритетов. Коялович вошел в число ведущих сотрудников газеты. Уже в феврале 1867 года была опубликована его большая статья, резюмировавшая и отчасти развивавшая (в менее запальчивом тоне – так, вместо «жидовства» фигурировало «еврейство») его программные выступления 1866 года против планов обрусения без посредства православной веры. Первая часть статьи содержала оценку деятельности генерал-губернатора К.П. Кауфмана, в октябре 1866-го неожиданно смещенного Александром II с должности. Воздав должное размаху начатой, по его мнению, именно Кауфманом, а не Муравьевым, систематической работы по «национальному, социальному и религиозному пересозданию страны», Коялович утверждал, что эти усилия были подорваны самой обстановкой военного положения, развратившей «большинство русских людей» на местах: «…в Западной России, с одной стороны, действовало военное положение, сжимавшее всё, с другой, внутренняя работа, требовавшая простора. Из этого смешения непримиримых начал вышло такое чудовищное явление: военное положение разнуздалось, а самостоятельная, по-видимому, разработка жизненных вопросов заразилась чисто диктатурными приемами». (В цитировавшихся выше частных письмах Коялович выражался о «диктатуре» куда резче – и вполне созвучно католику А. Киркору, ненавистнику забелинского «Виленского вестника» и сотруднику «Вести».)
Далее автор сокрушался о недоверии высшей администрации к «местной русской» интеллигенции, которой мешал встать на ноги как раз наплыв из Центральной России равнодушных к судьбам России Западной, мздоимных и безнравственных чиновников: «…здравый разум требовал: искать и звать таких людей (подлинных «сотрудников» власти. – М.Д.) на дело со всех концов Западной России. Здравый разум требовал: искать их и вне Западной России в ближайших губерниях тех же племен – например, в Смоленской и Псковской для Белоруссии, в
1492
Коялович М. Западная Россия // Москва. 1867. № 26, 1 февраля. Об издании И.С. Аксаковым «Москвы» см.: Цимбаев Н.И. И.С. Аксаков в общественной жизни пореформенной России. С. 127–166.
1493
Коялович М. Западная Россия // Москва. 1867. № 27, 2 февраля.
Эта статья послужила поводом для целой серии нападок Де Пуле и Бессонова на Кояловича в «Виленском вестнике» [1494] , которые высветили новые расхождения в концептуализации русскости. В известном смысле полемика стала результатом раскола внутри славянофильски ориентированного кружка активных сотрудников бывшего «Дня» и, шире, реконфигурации в конце 1866 года взаимоотношений между органами печати, наиболее вовлеченными в обсуждение политики в Западном крае. После своих злоключений в Вильне Бессонов, вернувшийся в Москву, стал болезненно чувствителен к православной односторонности аксаковского национализма и спекуляциям насчет «русской души». Его попытка отстранить от участия в «Москве» своих виленских недругов провалилась, о чем он удрученно сообщал Де Пуле в Вильну: «…Забелин и Коялович, за ним отчасти Рачинский и сам Корнилов овладели Аксаковым в Петербурге: он воротился в Москву, белокаменную и свою печатную, полуумным». Бессонов воспринял как личное оскорбление опубликованное извещение об издании «Москвы» – «без меня, без Беляевых, без Елагиных и т. д.», зато с именем Кояловича в начале списка сотрудников. «…Я протестовал, он [Аксаков] жестко отвечал, что то герои Белоруссии, особенно в ней популярные; тогда я отказался от участия в “Москве”» [1495] .
1494
Первый залп был произведен самим редактором: Виленский вестник. 1867. № 19. 14 февраля (передовая).
1495
РО ИРЛИ. Ф. 569. Ед. хр. 136. Л. 25 (письмо Бессонова Де Пуле от 17 января 1867 г. Курсив мой). После этого Бессонов для выражения гнева на Аксакова – в частной переписке – дал волю сословным предрассудкам, обращенным как против аристократии, так и против купечества: «…откуда явились (у Аксакова. – М.Д.) непомерная гордость, задорность, резкость и просто драчливость! Вот что значит жениться на фрейлине старухе (37-летней А.Ф. Тютчевой. – М.Д.) и получить от купцов семьдесят тысяч на год». Чуть позднее он объяснял ориентацией «Москвы» на определенный сегмент московского купечества то, что к обрусению у Аксакова остался якобы лишь лицемерный интерес. Вот как он в связи с этим живописал Де Пуле свои впечатления от поездки по Владимирской и Нижегородской губерниям: «…церкви пустеют по селам, грамотность уменьшается, торговля псалтирями и букварями, вообще церковной грамотностью пала до того, что закрывай лавки. А купцы! Хороши! Живут со мною рядом первые богачи: кутёж и ни тени прогресса. По Владимирской дороге, от Павлова до Покрова, на 50 верст, целые города фабрик, целые копи золота, владенья акционеров “Москвы”… фальшивые ассигнации, отсутствие всякой веры, открытое блядовство жен-раскольниц с православными и наоборот, браки по избам без попов, отсутствие метрик, вино и деньги, деньги и вино… Вот кого бы обращать “Москве” вместо евреев… А мы хотим еще русить вдалеке…» (Там же. Л. 27, 55 – письма Де Пуле от 17 января и 3 августа 1867 г.).
Став в начале 1867 года ведущим публицистом не «Москвы», а обновленного «Виленского вестника», Бессонов невольно ограничил возможности Де Пуле в выстраивании желательных союзнических отношений с «Московскими ведомостями» (которые много способствовали дискредитации прежнего виленского редактора Забелина): в глазах Каткова Бессонов оставался человеком аксаковского направления, а славянофильская репутация отнюдь не служила лучшим пропуском в редакцию на Страстном бульваре. К тому же Бессонова и Каткова разделяли разногласия по важному для обоих вопросу о введении русского языка в католическое богослужение. Поэтому знаками поддержки со стороны Каткова «Виленский вестник» не был избалован и в тот период, когда оголтелая нетерпимость забелинского пошиба сменилась на его страницах скучноватыми, тягучими, но допускающими, вполне по-катковски, обрусение в гражданском, а не только этническом и религиозном смысле рассуждениями Де Пуле [1496] . Не добившись открытой коалиции с «Московскими ведомостями», провинциальный «Виленский вестник», дабы избежать маргинализации в клубе политической прессы, был вынужден смелее, чем то дозволялось внутренними соображениями идейного порядка, демонстрировать сближение по некоторым существенным предметам с дворянской «Вестью», враждебной равно (и равно небезответно) Каткову и Аксакову. Так, Де Пуле разделял негодование «Вести» на произвол чиновников-русификаторов и эйфорию насаждения православия в Западном крае, но не соглашался с ее «космополитическим» взглядом на местное крупное землевладение и со скептической оценкой перспектив вытеснения польских землевладельцев русскими колонизаторами [1497] .
1496
См., напр., передовицу Де Пуле о трех «способах» обрусения посредством распространения русского языка: Виленский вестник. 1867. № 13. 31 января. Дружелюбные пассы «Виленского вестника» в отношении «Московских ведомостей» см., напр.: [Бессонов П.А.] Из Москвы // Виленский вестник. 1867. № 114. 30 сентября. В приватном порядке, однако, Де Пуле и Бессонов находили иногда нужным акцентировать свое неприятие унификаторских мотивов в государствоцентричной программе Каткова: «…катковщина, т. е. всё, что есть в ней внешнего и полицейского, здесь свирепствует на каждом шагу. Вот почему послушать Бессонова полезно каждому русскому человеку…» (РГАЛИ. Ф. 46. Оп. 1. Д. 560. Л. 281 – письмо Де Пуле П.И. Бартеневу от 1 августа 1866 г.).
1497
Виленский вестник. 1867. № 77. 6 июля. В критике крайностей русификации, помимо «Вести», «Виленский вестник» мог рассчитывать иногда на солидарность «Санкт-Петербургских ведомостей» и «Биржевых ведомостей». Вот как наставлял Бессонов Де Пуле на этот счет: «1) не троньте Каткова, он поссорится с Аксаковым, если не теперь, то через месяц; 2) в остальном бейте (“Москву”. – М.Д.) фактами, холодно; 3) теперь за нас будут драться “Весть”, “Биржев. Ведомости”, Корш (издатель “Санкт-Петербургских ведомостей”. – М.Д.): устранимся и предоставим им…» (РО ИРЛИ. Ф. 569. Ед. хр. 136. Л. 63 об. – 64 – письмо от 7 октября 1867 г.).
Газета «Москва» тоже не оставалась в полном одиночестве в этом скрещении интересов, идейных антипатий и прагматических компромиссов. Подобно тому как «Виленский вестник» Де Пуле и «Весть» Скарятина – идеологически чуждые друг другу органы – сошлись в неприятии заряженного православной исключительностью национализма (кстати, упоминавшийся выше Е.А. Лопушинский писал корреспонденции в обе газеты [1498] ), так и аксаковская «Москва» в течение некоторого времени выступала по проблемам западных окраин одним фронтом с далеким от славянофильства петербургским «Голосом» А.А. Краевского. Не касаясь здесь вопроса о повороте «Голоса» в 1864 году от либерального полонофильства к последовательной пропаганде деполонизации Западного края (отчасти вызванном тем, что контроль за казенным субсидированием этого полуофициоза перешел из головнинского МНП в валуевское МВД), укажу лишь, что в 1867-м в его редакции встретили теплый прием те виленские полоно– и католикофобы, по классификации Каткова – «клерикалы», которых Де Пуле вытурил из «Виленского вестника» [1499] . В течение 1867 года «Голос» публиковал статьи об угрозе возвращения «польской интриги», корреспонденции А.П. Стороженко и А.В. Рачинского о наступлении православия на «латинство» и тому подобные материалы. Видимо, только что учрежденная «Москва» не представлялась этим националистам достаточно авторитетной трибуной, особенно с учетом аксаковской неудачи с «Днем» в 1865 году и превосходства «Голоса» в тираже и популярности. Если Коялович предпочитал печататься в «Москве», некоторые из его единомышленников и соратников решительно облюбовали колонки «Голоса» [1500] . Как-то раз в полемике с «Голосом» Де Пуле, намекая на Кояловича и его земляков-подопечных
1498
Одно из его писем Де Пуле проливает дополнительный свет на тактику «Виленского вестника». Сообщая, что в ближайшее время поместит фельетон против «Москвы» на страницах «Вести», Лопушинский признавал: «Вы и Бессонов правы; что же делать, союзников мало, нужно дорожить и теми, какие имеются. …Если Бессонову удастся одолеть и приобресть Каткова, то я поставлю в церкви огромную свечку. Катков подлец – это так, я никогда не буду уважать этого господина, всегда буду его бояться и презирать, но услуги его нынче были бы очень полезны для дела» (РО ИРЛИ. Ф. 569. Ед. хр. 322. Л. 38–38 об. – письмо от 17 октября [1867 г.]). Довольно скоро Лопушинского покинула надежда на «приобретение» Каткова силами Бессонова, и, как кажется, сотрудничество с «Вестью» стало для него душевным выбором, а не вынужденным маневром ради престижа «Виленского вестника».
1499
В полемическом освещении Бессонова возникновение этого альянса выглядело так: «Здесь (в “Голосе”. – М.Д.) антипатии ко всему польскому и латинскому как чувства глубокого и врожденного уже не может быть: искренность потеряна была на первых порах и потрачена на служение польщизне. Не может быть и положительных стремлений русской натуры: возможно лишь искусственное возбуждение, вроде пахучего сыра и благовонных сигар. На сию степень смака, обставленного разгулом, поднялся русский вкус газеты. Ему как нельзя лучше попала в раппорт старая партия бывшего “Виленского Вестника”, потерявшая кредит своим прежним нерусским (т. е. «фанатичным». – М.Д.) обращением с полонизмом и развитыми польскими замашками в деле русском…» ([Бессонов П.А.] Из Москвы // Виленский вестник. 1867. № 111. 23 сентября). О политической эволюции «Голоса» см.: Чернуха В.Г. Правительственная политика в отношении печати. С. 106–111.
1500
Е.А. Лопушинский сообщал Де Пуле о том, что автором анонимных передовиц по делам Северо-Западного края в «Голосе» был магистрант Петербургского университета А.С. Будилович, его бывший ученик по Кобринскому духовному училищу (впоследствии профессор Варшавского и ректор Дерптского / Юрьевского университета, известный панславист, издатель журнала «Славянское обозрение»): «Мне истинно жаль этого молодого и способного человека, подчинившегося влиянию Кояловича и попавшего в лапы такому бессовестному и ловкому эксплоататору, как Краевский». Три года спустя ведущим пером «Голоса» по этим проблемам был уже другой аноним, и на сей раз растерявший свои контакты, вконец озлобившийся и замкнувшийся в своем гродненском углу Лопушинский сам спрашивал Де Пуле, который служил тогда в Петербурге, не знает ли тот, «какая скотина пишет там передовые статьи по западнорусскому вопросу»: «Читая эти пошлые статьи, я всегда думаю, что их пишет… поляк! Да, только какой-нибудь продажный полячок способен на подобное мировоззрение, т. е. прозелит-поляк; русский человек, кажется, писал бы иначе, если бы даже писал в том же роде. Скажите, неужели Краевский бывает в обществе, неужели он разговаривает с порядочными людьми и неужели есть такие люди, которые с ним разговаривают? О, поистине, небрезгливость русского человека ни с чем несравненна!» (РО ИРЛИ. Ф. 569. Ед. хр. 320. Л. 16 об. – 17; Ед. хр. 322. Л. 3 об. – 4 – письма Лопушинского Де Пуле от 27 августа 1867 г. и 5 марта 1870 г.).
1501
Виленский вестник. 1867. № 110. 21 сентября.
1502
Одним из спорных вопросов был социальный профиль проектируемой землевладельческой колонизации Западного края. «Московские ведомости» выступали за преимущественное внедрение крупного землевладения, с неизбежным преобладанием дворянства (позиция, которая сочеталась с критикой общинной формы собственности в великорусской деревне), тогда как «Голос» доказывал необходимость усиленного притока мелких землевладельцев. См., напр.: Голос. 1866. № 40. 9 февраля. С. 1–2; № 57. 26 февраля. С. 1–2. Ценные сведения о выработке позиции «Московских ведомостей» по вопросу о «русском» землевладении см. в письмах Б.М. Маркевича Каткову 1865–1866 годов: ОР РГБ. Ф. 120. К. 7. Ед. хр. 29. Л. 65–55 об., 99–100 об., 103–103 об.; Ед. хр. 30. Л. 111–112 об.
В контексте этого разновекторного противоборства становится понятнее резкость инвектив Бессонова и Де Пуле против Кояловича, сопоставимая с тоном катковской атаки на украинофилов в 1863 году. Первый еще в марте 1866-го в конфиденциальном письме П.И. Бартеневу, развивая тему «интриги», намекал на польские истоки недовольства «местных» людей великорусским присутствием:
На днях был я в Петербурге. Вот чудеса-то! Не говорю о высших сферах, где мешают делам края, ни о газетчиках, которые о нем врут беспощадно: серьезные и лучшие люди обвиняют нас, приезжих, в деспотизме и стараются создать в отпор местный белорусский сепаратизм, забывая или не зная, что здесь белорусского только и есть, что крестьяне, ради которых все и трудятся; затем горсть семинаристов, которых не хватает на открывающиеся православные приходы; затем духовенство, которое ничего не делает, а затем поляки, которые (вероятно, правильно: которых. – М.Д.) и поднимают под именем белоруссов [1503] .
1503
РГАЛИ. Ф. 46. Оп. 1. Д. 560 (письмо Бессонова П.И. Бартеневу от 31 марта 1866 г.).
Вскоре Бессонов вышел с подобными суждениями на публику. В печатавшемся в «Виленском вестнике» на протяжении 1867 года цикле «Московские письма» он то и дело прохаживался по личности Кояловича и якобы лелеемым «героями Белоруссии» сепаратистским помыслам. Употребляемые оппонентами выражения «белорусский народ» и «западнорусские люди» он считал своего рода адресованной читателю суггестией представления об особом статусе этого региона. Он обрушивался на «заезжих… сепаратистов из Петербурга, которые всё это (толки о “западнорусских людях”. – М.Д.) создавали намеренно, чтобы противуположить “Россию Восточную”, этот “Восток”, который считают они азиатским и варварским заодно с поляками или думают покорить заодно с немцами». (Можно вообразить, каково это было читать совсем не жаловавшему немцев Кояловичу.) В другом месте Бессонов приписывал Кояловичу со товарищи коварный план настроить местное православное духовенство против мировых посредников: «…здесь весьма важную роль играли стремления известных “белорусских сепаратистов”, которые, и действуя с места, и концентрируясь в Петербурге, постоянно вымышляли истории о столкновениях посредников с “белоруссами”, особенно с духовенством, а на самом деле спорили с сим последним, подстрекали его против и даже гласно с радостию проповедовали, будто сельское духовенство соединяется против посредников с польскими панами» [1504] .
1504
[Бессонов П.А.] Московские письма // Виленский вестник. 1867. № 24. 28 февраля; [Он же]. Из Москвы // Там же. № 114. 30 сентября. Черновики этих писем см.: ОПИ ГИМ. Ф. 56. Ед. хр. 384. Л. 2–84 и др. Убеждение в «подстрекательской» деятельности Кояловича Бессонов высказывал и в частной переписке с Де Пуле: «Коялович тоже работает: два академика (т. е. студента духовной академии. – М.Д.) от него мутили целое лето все духовенство против Вас и Графа [Э.Т. Баранова]. Снеситесь с Извековым, слонимским начальником: он Вам может написать статью о том, что у них проказил Коялович» (РО ИРЛИ. Ф. 569. Ед. хр. 136. Л. 60 об. – письмо от 17 сентября 1867 г.).
По всей видимости, искренне предполагая в Кояловиче белорусского националиста (и игнорируя взаимосвязь его концепции Западной России с надэтнической идеей исторического региона, культурного пространства), Бессонов старался принизить самый образ Белоруссии и ее крестьянского населения, изъять из него коннотации самобытной «земли» – до известной степени вопреки собственному столь же искреннему увлечению белорусским фольклором. Принимая позу беспристрастного ученого, он предлагал читателю ряд историко-терминологических вопросов, которые ставили под сомнение восприятие русскими Белоруссии в прошлом и настоящем как чего-то целостного: «…отчего московские государи XVII века, именуя себя Царями Белой России, разумели здесь завоеванную часть Литвы, а между тем “Литвою” продолжали называть всё остальное, хотя в этом остальном жило много и белорусского племени; отчего, после новых государственных приобретений, создано именование “белорусских губерний”, а “литовскими” опять оставлены те, в коих немало коренных белоруссов… отчего… [православная] Митрополия не белорусская, а Литовская…». Исчерпывающего ответа у Бессонова не было, зато была уверенность, что таковой «во всяком случае… нисколько не будет в пользу “Белоруссии”, которую хотели бы видеть сепаратисты особым народом и государством с особою историей. Если это будет история, то только Литовского государства или единой Руси: Белоруссии останется всегда одна этнография…» [1505] .
1505
Виленский вестник. 1867. № 24. 28 февраля. Спустя несколько лет, поостыв от этой полемики, Бессонов сделает попытку вполне научного, по меркам той эпохи, анализа исторических понятий «Белоруссия» и «Литва»: Бессонов П. Белорусские песни. С. xxxi – xxxii.
Более того, низведя Белоруссию до уровня объекта сугубо этнографического интереса, Бессонов затем отрицал за подобными штудиями какую бы то ни было значимость для национального определения русскости. Во включенных в «Московские письма» рассуждениях об ассимиляционных процессах в крае, о взаимоотношениях между местными «племенами» и т. д. автор не столько исходил из критериев этнографической иерархии русского и различных групп нерусского населения, сколько предвосхищал расовый дискурс, ранжирующий «народности» по тем или иным физическим характеристикам и чистоте их проявления. С этой точки зрения белорусы безусловно проигрывали двум неславянским местным группам – евреям и литовцам, чью высокую сопротивляемость полонизации Бессонов в данном случае почти воспевал:
…не полячатся местные евреи, – может быть, их сдерживает то, что они не католики… не полячится Жмудь… а все местное русское полячилось именно потому, что теряло корень… Литовский корень, еще целый на Жмуди, виден в ее природе, сильной, могучей, резкой типом и чертами, сильной физическим сложением, выразительной глазами, не бледной, не исхудалой, не золотушной до остова, одним словом, столь же надежной на будущее, что и природа еврея; виден в языке ее, доселе могучем и крепком, и древнем, и неуступчивом, несмотря на узкое сокращение этнографических границ… [Cравните с этим] бестипичность, бледность, белокурость, безголосность, бесхозяйственность, языковую уступчивость крестьянина белорусса.