Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II
Шрифт:
Виленский старожил шел проторенной тропой, поднимая неприятный для руководства ВУО вопрос о несоответствии порядка управления народными школами в Северо-Западном крае, основанного на одобренных Западным комитетом временных правилах от 23 марта 1863 года, положению о начальных народных училищах от 14 июля 1864 года, которое было введено в действие на территории Великороссии.
Здесь ради прояснения контекста полемики нам придется сделать короткое отступление. В то время как положение 14 июля 1864 года требовало подконтрольности начальных учебных заведений в уезде/губернии особому распорядительному органу – уездному/губернскому училищному совету, где чиновники от разных ведомств и делегаты от земского собрания делили полномочия с представителями православного клира (губернские советы так и вовсе возглавлялись епархиальными архиереями) [1536] , в Северо-Западном крае сеть начальных заведений, включая церковно-приходские школы, была с 1864 года довольно жестко встроена в бюрократический аппарат учебного округа, финансировалась большей частью из казны и управлялась через специальные, светские по составу дирекции народных училищ. Непосредственное подчинение последних попечителю округа, а равно и широта их компетенции (одно из наиболее заметных проявлений административной автономии ВУО от министерства в Петербурге) отчасти обуславливались отказом властей от земской реформы в западных губерниях.
1536
См.: Eklof B. Russian Peasant Schools. Officialdom, Village Culture and Popular Pedagogy, 1861–1914. Berkeley: University of California Press, 1986. P. 52–56, 120–147.
Еще в марте 1866 года обер-прокурор Синода Д.А. Толстой обратился к митрополиту Литовскому Иосифу с предложением откровенно поведать ему о том, «не уменьшилась ли энергия духовенства по народному образованию» с тех пор, как надзор за церковно-приходскими школами перешел полностью к чиновникам учебного ведомства [1537] . Одновременно Толстой инспирировал от имени первенствующего
1537
Именно в тот период Толстой (которому в самом скором времени предстояло возглавить и Министерство народного просвещения) размышлял над вопросом о том, как возложить на православное духовенство основную долю ответственности за начальное образование (см.: Freeze G. The Parish Clergy in Nineteenth-Century Russia. P. 302–303). Способ, которым он надеялся обеспечить духовенству поддержку в центральных губерниях, – привлечение средств земства, – заведомо не годился в Западном крае, где земская реформа была отложена на неопределенный срок. Отсюда, возможно, и возникла идея обратиться к преосвященному Иосифу за откровенным советом.
1538
О начавшейся в 1862 году бюрократической и публицистической полемике о том, кому надлежит контролировать начальное образование – православному духовенству или ведомству народного просвещения, см.: Стафёрова Е.Л. А.В. Головнин и либеральные реформы в просвещении. С. 245–260. В Виленском учебном округе эти разногласия не утихли с заменой в апреле 1866 года А.В. Головнина на посту министра народного просвещения Д.А. Толстым, сторонником преобладания духовенства в начальном образовании. Любопытно, что Корнилов и его чиновники как бы унаследовали позицию Головнина, с которым в годы его управления министерством не очень ладили.
1539
РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 284. Л. 196 об. – 198 (отношение митр. Иосифа Д.А. Толстому от 23 марта 1866 г.). Иосиф рекомендовал немедленно ввести в действие на территории Северо-Западного края положение о начальных училищах от 14 июля 1864 года (не касаясь при этом проблемы отсутствия земства) и предоставить «надзор за сими училищами в религиозно-нравственном отношении исключительно местным православным священникам».
Мне неизвестно, узнали ли об этом неблагоприятном для ВУО отзыве виленского владыки [1540] попечитель Корнилов и его сподвижники. Не исключено, что узнали, причем быстро, – и постарались сделать хорошую мину при плохой игре. Подготовленный В.П. Кулиным (6 апреля 1866 года) и поданный Корниловым генерал-губернатору доклад по поводу второго запроса из Петербурга – упомянутого письма митрополита Исидора [1541] – рисовал почти идиллическую картину гармонии в целях и действиях между чиновниками ВУО и приходскими священниками. Отмечая, что из 1086 учителей народных школ целых 967 принадлежат к «духовному званию» [1542] , а церковные предметы составляют ядро учебной программы, Корнилов и Кулин объясняли невключение клириков в училищные дирекции обширностью и важностью и без того стоявшей перед ними задачи: укреплять православие в крае, где «тайные соблазны и козни латинства еще не прекратились», где полным ходом идет массовое «воссоединение из латинства в православие» и т. д. В весьма критическом ключе руководители ВУО противопоставляли централизацию, единоначалие, четкое распределение обязанностей и строгую бюрократическую подотчетность в окружном управлении – положению от 14 июля 1864 года, которое, по их мнению, без нужды отнимало у попечителя округа немалую долю власти в пользу губернского училищного совета. Преимущества такого устройства, гласило заключение доклада, сомнительны и для Великороссии, а уж в Северо-Западном крае попытка следовать нормам положения 14 июля 1864 года разом разрушила бы уже налаженную систему [1543] .
1540
Сдержанное или скептическое отношение митрополита Иосифа ко многим русификаторским проектам вовсе не было тайной для виленских чиновников. Де Пуле позднее писал: «Надеемся не быть опровергнутыми, если скажем, что покойный митрополит далеко не сочувствовал всем мерам так называемого обрусения, какие практиковались в нашем Западном крае в 1864–1866 гг.» (РО ИРЛИ. Ф. 569. Ед. хр. 19. Л. 5 об. – 6).
1541
Обратим внимание, что буквально в те же дни Корнилов в частном порядке написал Ф.М. Сухотину, предостерегая от одобрения проекта духовной академии в Вильне (см. выше в наст. гл.). Этот проект не был поддержан митрополитом Иосифом, но вызывал энтузиазм у части виленского духовенства. Возможно, Корнилов послал свой сигнал тревоги именно после того, как убедился из отзыва Иосифа Толстому в нерасположении многих местных клириков к учебному ведомству.
1542
Сюда были зачислены как священники с дьяконами и причетниками, так и выпускники духовных семинарий.
1543
РО РНБ. Ф. 377. Ед. хр. 98. Л. 1–14 об. (записка Кулина от 6 апреля 1866 г. «По вопросу об участии православного духовенства в управлении народными училищами в Виленском учебном округе»).
Вернемся теперь к статье Виленского старожила. Она ясно показывала, что по прошествии двух лет после успокоительного ответа чиновников на запрос Синода (и, вероятно, косвенно – на жалобы митрополита Иосифа) недовольство действиями ВУО по-прежнему объединяло часть общественно активного местного духовенства. Оперируя служебной статистикой по динамике учреждения новых народных школ, разделению их на штатные, т. е. финансируемые казной, и нештатные, по размеру ассигнований, количеству учащихся и др., автор доказывал, что со времени отставки М.Н. Муравьева руководство ВУО платит черной неблагодарностью духовенству, которое «вынесло на своих плечах народные школы в тяжелую пору борьбы 1862 и 1863 годов», учредив большинство школ, перешедших затем в ведение учебного округа. За все эти годы не было назначено ни одного инспектора из духовных лиц. С намеренным вытеснением духовенства из сферы народного образования и, как следствие, ее бюрократизацией Виленский старожил связывал такие изъяны образовательной политики округа, как низкое качество учебной литературы при несоразмерных расходах на ее издание; малая численность учеников-католиков (кроме Ковенской губернии с ее школами для литовцев) и полное отсутствие старообрядцев; неспособность инспекторов удержать в поле зрения множество удаленных школ [1544] . Особое внимание уделялось в статье чиновничьей нетерпимости к культурной самобытности местного православного духовенства. Сюда автор относил и составлявшее гордость Корнилова рекрутирование в учителя народных школ выпускников семинарий из Великороссии, которыми подчас заменялись местные клирики: «…наш великорусский семинарист в большем числе случаев не будет иметь то влияние, какое имеет местный приходской священник…». Набросанный беглыми штрихами портрет «клерикалов» в их обратительском подвижничестве предвосхищал фельетон «Вести» о Рачинском, причем, как кажется, само прозвище «Блаженный» впервые предали гласности «Московские ведомости»:
1544
Виленский старожил. О ходе народного образования в Северо-Западном крае // Московские ведомости. 1868. № 18. 24 января. С. 2–3. Катков в передовице в том же номере ставил в пример руководству ВУО положение дел в Юго-Западном крае, где местная власть предоставляла православному духовенству широкую инициативу в устройстве народных школ и организации обучения (Там же. С. 1). О роли православного духовенства Юго-Западного края в процессах украинского и русского нациостроительства см.: Vulpius R. Nationalisierung der Religion. Russifizierungspolitik und ukrainische Nationsbildung 1860–1920. Wiesbaden, 2005.
Жалкое понятие обрусения там, где под ним разумеется навязывание обычаев… Не говорим уже о тех наставниках (учителях. – М.Д.) – и одних ли наставниках? – которые позволяли себе проводить русское направление, осмеивая местные обычаи, и особенно не в народе, а в духовенстве и в богослужении. Был же в Вильне, и каким еще успехом пользовался в мире клерикалов, некий блаженный, печатно честивший католическое крестное знамение – ляганием скотины и кричавший в одном публичном собрании, что некоторые из местных духовных – люди полякующие. Был в Вильне и другой юродивый деятель, который осуждал местное духовенство за употребление случайно попавшегося кропила, не совсем похожего на наше; был и третий, который кричал как об измене православию о каких-то двух лишних пуговках, пришитых к епископской мантии. Были и такие господа, которым не нравилось, что духовенство ходит не в смазных сапогах. Подобные люди, конечно, только позорили православие… [1545]
1545
Виленский
На обстоятельства появления статьи Виленского старожила проливает свет интригующий документ, который одновременно передает реакцию на нее со стороны самих «клерикалов». Это перлюстрированное III Отделением письмо все того же «блаженного» А.В. Рачинского (как и другие «клерикалы», он с 1866 года не раз удостаивался внимания «черного кабинета») полковнику Д.А. Кропотову, попечителю Новогрудского православного братства, от 18 апреля 1868 года [1546] . Как ясно из письма, Рачинский занимался своего рода мониторингом критических статей об эксцессах русификации в Западном крае. Считая такие публикации продуктом так и не додавленной до конца «польской интриги», особенно бдительно он держал на мушке газету «Новое время». Она начала выходить в январе 1868 года под редакцией А. Киркора и Н.Н. Юматова и в освещении событий в Северо-Западном крае развивала полемическую линию, намеченную в 1866–1867 годах в «Вести» при активном участии Киркора [1547] . В глазах Рачинского «Новое время» стало реинкарнацией польской газеты «Слово», издававшейся в 1859 году известным И. Огрызко, впоследствии агентом повстанческого правительства в Петербурге. В равной мере он был убежден, что «Новое время» является марионеткой назначенного в марте 1868 года виленским генерал-губернатором А.Л. Потапова, противника жесткой политики деполонизации. Установив каким-то таинственным путем чуть ли не слежку за ненавистными ему полемистами, Рачинский сумел добыть («Случай послал мне в руки…») подлинник письма Киркора в Вильну секретарю газеты С.С. Окрейцу от 25 декабря 1867 года, солью которого был следующий пассаж (дошедший до нас, таким образом, из «третьих уст» – через Рачинского и перлюстратора III Отделения): «Сходите, пожалуйста, к отцу В.Г. и спросите у него: можем ли мы печатать те выписки из писем священников? Кулин может к нам придраться и спросить, откуда мы имеем эти выписки?» Сняв копию с письма не для кого иного, как Кояловича, Рачинский принялся ожидать в «Новом времени» памфлет против Виленского учебного округа, написанный «с благословения отца В.Г.» (вслед за Киркором он не употреблял полного имени этого священника) на основе корреспонденций приходских батюшек. По его словам, он был сильно удивлен, когда такая статья за подписью «Виленский старожил» появилась в «Московских ведомостях». Удивление, впрочем, быстро прошло: «…volte-face, понятный по старым связям Киркора с Катковым, который вдобавок с 1865 года негодует на нас за противодействие русскому римскому католичеству» [1548] .
1546
ГАРФ. Ф. 109. Секр. архив. Оп. 1. Д. 2081. Л. 1–2. Кропотов впоследствии приобрел известность как автор апологетической биографии М.Н. Муравьева.
1547
См. прим. 94 в наст. гл.
1548
ГАРФ. Ф. 109. Секр. архив. Оп. 1. Д. 2081. Л. 1 об.–2. Рачинский добавлял: копия письма Киркора хранится у М.О. Кояловича, «в статье моей рукописной, рядом с копиею польского письма Каткова к Киркору в 1858 г.». Неясно, кстати, по-польски или по-русски писал Киркор Окрейцу. Сохранись личный архив Кояловича до наших дней, у нас бы, наверное, был шанс изложить эту историю полнее.
В отличие от Рачинского, я не уверен, что статья в «Московских ведомостях» – та самая публикация, которую задумывал Киркор: в ней не приведены выдержки из писем священников [1549] . Тем не менее информация Рачинского не только не противоречит проанализированным выше сведениям о серьезных разногласиях между активистами ВУО и влиятельной группой в местном православном клире, но и помогает реконструкции этого скрытого конфликта. «Отец В.Г.», к которому Киркор посылал Окрейца, с минимальным риском ошибки идентифицируется как протоиерей Виктор Гомолицкий, заседатель Виленской консистории, настоятель кафедрального собора в Вильне и один из ближайших советников митрополита Иосифа (на родной сестре которого он был женат). Гомолицкий не был главной фигурой в кружковой жизни «русской Вильны», его имя не часто мелькает на страницах воспоминаний разных виленских деятелей, но как раз таки в мемуарах Окрейца находим фрагмент, специально посвященный этому человеку «с длинным лицом, хитрыми глазами и елейною речью». По свидетельству мемуариста, у приезжих из Великороссии священников Гомолицкий не пользовался симпатией («Протоиерей был из униатов; кое-что ксендзовское в нем сохранилось, и древлеправославные священники Вильны недолюбливали отца Виктора»), зато митрополит Иосиф ни одного важного решения не принимал без консультации с ним [1550] .
1549
Впрочем, автор ссылается на жалобы местных священников, упомянутые не где-нибудь, а в аксаковской «Москве» – газете, в которой активно сотрудничали те самые чиновники (например, Рачинский), чья деятельность могла быть причиной этих жалоб (Виленский старожил. О ходе народного образования в Северо-Западном крае. С. 2. Имелась в виду корреспонденция из Минска – ее автор (N.N.) сетовал на приезжих из Великороссии семинаристов, которые «осмеива[ли] укоренившиеся временем в белоруссах обычаи и осужда[ли] духовенство за всякое отступничество от церковных обрядов, существующих в великороссийских губерниях»: Москва. 1867. № 123. 6 сентября). Но, припоминая публикации Кояловича, нетрудно представить, как ответственность за «великорусскую диктатуру» могла перекладываться с чиновников Виленского учебного округа на полицию или мировых посредников.
1550
Окрейц С.С. Литературные встречи и знакомства // Исторический вестник. 1916. № 6. С. 622; ср.: «литвяк» Гомолицкий «всегда корчи[л] аристократа, ходи[л] в перчатках, разговарива[л] с дамами на французском диалекте» ([Маренин В.] Пр.[отоиерей] В. М….ъ. Школьные и семейные воспоминания. Ч. II. С. 42–43). Что касается влияния Гомолицкого на Семашко, думается, Окрейц его несколько преувеличил. Так, Гомолицкий был сторонником введения русского языка в дополнительное католическое богослужение (и Виленский старожил в «Московских ведомостях» также выступал за эту меру, в противоположность «клерикалам»), а Семашко, как уже отмечалось, до конца жизни не давал на это своей санкции. О соответствующих устных заявлениях Гомолицкого в Ревизионной комиссии по делам римско-католического духовенства см. в письме С.А. Райковского Каткову от 26 июня 1866 года: ОР РГБ. Ф. 120. К. 22. Ед. хр. 1. Л. 45 об. (копия письма, в которой фамилия Гомолицкого дана в неверном прочтении).
В этом свете не кажется случайным совпадением сходство – как в содержании, так и приемах аргументации – между письмом преосвященного Иосифа Семашко Д.А. Толстому от марта 1866 года и статьей Виленского старожила 1868 года. Скрывался ли за этой подписью сам Гомолицкий (и он ли отсоветовал Киркору цитировать в «Новом времени» жалобы приходских священников), остается вопросом; однако не вызывает сомнений, что противодействие православного клира монополии светского учебного ведомства на сферу начального образования координировалось из ближайшего окружения виленского владыки. При этом для отпора неумеренным ревнителям православия из мирян эти экс-униаты были готовы к сотрудничеству и с католиком Киркором, певцом культурной самобытности исторической Литвы, и с православным Катковым, приверженцем гражданской, надконфессиональной модели русской нации, но в то же время союзником министра народного просвещения Д.А. Толстого в реабилитации православного духовенства как главного педагога простонародья. То самое местное православное духовенство, которое критикуемая Катковым компания Кояловича рвалась защитить от «великорусской диктатуры», изображалось в статье Виленского старожила жертвой курса, непосредственно связанного с именами последователей Кояловича, если не его самого.
Публикация «Московских ведомостей» вкупе с другими залпами газетной полемики произвела деморализующее воздействие на руководителей ВУО. Корнилов, скорее всего, знал или догадывался о неприязненном настрое епархиальных верхов. Однако официальный статус и престиж митрополита Иосифа был слишком высок, чтобы имело хоть какой-то смысл попечителю ВУО даже намеком обнаружить осведомленность насчет источника критики [1551] . Не дождавшись публикации своего ответа Виленскому старожилу в «Русском инвалиде», Корнилов воображал свою администрацию взятой в глухое кольцо газетной осады:
1551
Даже в частной переписке активистов ВУО неодобрительные замечания о митрополите Иосифе вуалировались. Так, в декабре 1868 года В.П. Кулин в письме Корнилову, на тот момент уже бывшему своему начальнику, в нейтральном тоне повествовал о похоронах почтенного митрополита. Лишь в конце этого рассказа пробивается отзвук недовольства, которое у «клерикалов» вызывала излишняя, по их мнению, светскость Семашко: «Нельзя не заметить, хоть в скобках, что на этом обеде (поминках. – М.Д.) были, между прочим, 30-тилетние наливки и мед и 25-тилетнее венгерское из погреба почившего хозяина» (РО РНБ. Ф. 377. Ед. хр. 836. Л. 9 об. – письмо от 2 декабря 1868 г.).
…чт'o трубят г. Катков, Киркор, Скарятин, Корш, Де-Пуле, Бессонов. Они печатают пасквили в «Московских Ведомостях», «Новом времени», «Современных известиях», депулеевском дурацком «Вестнике», «Петербургских Ведомостях». Где прикажете ответить на эти нападки справа, слева, сзади, все тучи анонимных корреспондентов и передовых статей. …В особенности презрителен в этом хоре каторжник Киркор. Неподкупную, честную газету Аксакова запретили, остается только «Голос» Краевского и «Русский Инвалид». Но «Русский Инвалид» побаивается Каткова, так что даже по сие время не печатает ответной статьи на корреспонденцию Виленского Старожила. До чего дошел Виленский учебный округ, что только у Краевского и можно печатать ответные статьи на ту озлобленную брань, подобную которой я не читал, когда здешними учебными заведениями заведовали поляки… [1552]
1552
РО РНБ. Ф. 377. Ед. хр. 374. Л. 4 (черновик письма Н.Н. Новикову от 11 марта 1868 г. Беловой автограф см.: Там же. Ф. 523. Ед. хр. 711. Л. 30–33 об.; с некоторыми погрешностями – и без всякого разъяснения контекста – письмо опубликовано в: Корнилов И.П. Русское дело. С. 381–389). На тот момент Корнилов уже предвидел свою отставку с должности попечителя ВУО. Через Новикова он как бы обращался ко всем единомышленникам-подчиненным с политическим заветом.