Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II
Шрифт:
Спустя два года, к концу 1865-го, Катков возвел проект русскоязычного католицизма в ранг важнейшей политической задачи в Западном крае. Эта мера преподносилась как исправление колоссальной ошибки прежней, николаевской, эпохи – отождествления в общеимперском масштабе католического исповедания с польским национализмом. Деполонизация католицизма, согласно этой схеме, должна была стать вкладом в обретение русскими национального самосознания. Катков сумел отойти от своей прежней трактовки Январского восстания исключительно как «польской интриги», как бедствия, извне обрушенного на Россию ее заклятыми врагами [1369] . К середине 1860-х годов, после подавления вооруженной борьбы повстанцев, он счел более актуальным и плодотворным другое истолкование пережитого потрясения. Оно выдержано в характерном одновременно и для русского национализма, и для русской интеллигенции духе драматического самобичевания, а говоря точнее – самоуничижения паче гордости. Согласно этой версии, восстание чуть ли не целиком явилось результатом пагубного самоослепления самих русских, их потворства собственной слабости и беззаботности (соответственно, усилия поляков выглядели скорее паразитированием на русских просчетах, чем волевой и сознательной акцией): «Дело в том, что польское национальное чувство, так, как оно сложилось теперь, есть более продукт условий русской государственной жизни, нежели результат польской истории».
1369
О катковской кампании против «польской интриги» см.: Glebocki H. Fatalna sprawa. Kwestia polska w rosyjskiej my'sli politycznej (1856–1866). Krak'ow, 2000. S. 301–334.
Если государство допускает в пределах своих разные религии, признает их, гарантирует им свободу… то, обязательно усвояя им тот или другой чуждый язык, оно возводит его в силу политического начала… Первым последствием будет то, что религия… сама станет политическим началом, и затем в государстве по необходимости образуются положения двусмысленные и фальшивые. Между его гражданами, равно пользующимися полнотою его прав (стоит ли обращать внимание читателя на полемическое преувеличение Катковым прогрессивности правового режима Российской империи? – М.Д.), образуются особые национальные группы, определяемые в своей национальности религиозными верованиями и склонные ко взаимному отчуждению не только в церковном, но и в государственном отношении… [1370]
1370
Катков М.Н. Собрание передовых статей «Московских ведомостей». 1866. М., 1897. С. 305 (передовая от 13 июля).
Нетрудно заметить, что Катков – в полемическом ли порыве, исходя ли из выношенного внутреннего убеждения – отводил языку богослужения значение важнейшего, чуть ли не самодостаточного фактора нациостроительства. «Поляк, – писал он, – не тот, кто умеет или любит говорить по-польски; в противном случае нам пришлось бы назвать многих русских французами потому, что они более говорят по-французски, нежели по-русски. Сущность вопроса заключается не в том, кто на каком языке обыкновенно разговаривает, а в том, какой язык служит необходимым органом в деле религии» [1371] . По этой логике, католическое богослужение на польском служило ополячиванию неполяков, лютеранское на немецком – онемечиванию негерманцев и т. п. Более того, традиционный языковой партикуляризм системы управления конфессиями в Российской империи расценивался Катковым как структура, словно нарочно (и здесь в его аргументации явственно пробиваются конспирологические нотки) внедренная в общество для поощрения этнических сепаратизмов.
1371
Там же. С. 78 (передовая от 1 февраля).
Одной из предпосылок такого воззрения стала свойственная секулярному национализму недооценка самостоятельной динамики религиозного сознания, практик благочестия, религиозных чувств и привычек. Если Катков много и выспренно писал о необходимости сделать богослужение понятным для рядовых верующих той или иной конфессии, то главной целью мыслилось не содействие усвоению религиозных истин, а выработка более сознательного, гражданственного типа лояльности и законопослушности. Редактор «Московских ведомостей» считал горячую набожность и воинствующий религиозный прозелитизм достоянием далекого прошлого – эры битв за веру:
Пусть не говорят нам о церковном фанатизме нашего польско-католического духовенства! Вообще мы сомневаемся, чтобы в настоящее время церковный фанатизм сам по себе и без всякой примеси мог быть страстью, движущею события; мы нигде не видим его проявлений в больших и опасных размерах, между тем как, напротив, национально-политические идеи действуют фанатически даже в недрах духовенства [1372] .
В настоящее время, по Каткову, религиозный «фанатизм» может иметь лишь искусственный характер. Польское движение как раз и было для него вопиющим примером противоестественного симбиоза религии и национализма. Прибегая к передержкам и недомолвкам, Катков доказывал, что «польское национальное чувство» ненадолго бы пережило Речь Посполитую, если бы не неразумные действия российских властей, которые сохранили польский язык в католическом богослужении. Церковные институты, и только они, послужили – развивая его метафору «польской закваски» в католицизме – квашней для теста польского национализма. Причем происходивший процесс брожения, для описания которого Катков не скупился на пейоративную риторику, сказался негативно на самом католическом вероисповедании:
1372
Там же. 1869. М., 1897. С. 256 (передовая от 2 мая).
Сила эта [ «польского чувства»] есть не что иное, как извращенное религиозное чувство, как религия, ставшая не на свое место. Если польское государство есть химера, то церковь римскую химерой назвать нельзя. Это есть сила действительная, и сила эта приобрела в России значение, какого она нигде не имеет, – значение польской национальности. Вот откуда взялось это сумасбродное, уродливое, исполненное фальшивого мистицизма явление, которое в настоящее время зовется польскою национальностию. Вот откуда пагубное обаяние этого чувства и страстность его порыва. …Римско-католическая церковь всегда была склонна к злоупотреблению религиозным чувством, но вредное действие католицизма в России происходит не столько от него самого, сколько от того положения, в которое он был поставлен нашею собственною правительственною системой. …Римская церковь Западного края превратилась всецело в польский патриотизм. …Отсюда возникло фантастическое учение мессианизма, отсюда эти революционные обедни, отсюда этот образ Польши, пострадавшей за грехи человеческого рода и долженствующей воскреснуть [1373] .
1373
Там же. 1866. С. 306; о «польской закваске»: Московские ведомости. 1866. № 175. 20 августа. Вот более поздняя и более цветистая вариация Каткова на ту же тему: «В церковных притворах выработался тончайший яд этого политического мистицизма, этих одуряющих фантазий, этой нервности и страстности, которыми отличаются проявления польского патриотизма» (Катков М.Н. Собрание передовых статей «Московских ведомостей». 1869. С. 256 – передовая от 2 мая).
Каткову не откажешь в последовательности, с которой он доводил свой тезис до логического завершения. Очевидную любому наблюдателю роль католицизма в развитии
Умаление жизнеспособности и исторического наследия польского национализма проявилось и в той прямолинейности, с которой Катков провозгласил задачу «располячения католицизма» и почти лозунг: «Католик тоже может быть русским». Он продемонстрировал позитивистское убеждение в возможности одним махом отчленить в религии сакральное от профанного, вероисповедное – от национального, в частности, раз и навсегда отграничить традиционное, благонадежное «ядро» исповедания от наносных политических «примесей». «…Освободить католическую веру от фальшивой политической примеси и отнять фальшивую религиозную силу у польской национальности», – так он формулировал в июле 1866 года суть предлагавшейся реформы [1374] . Спустя три года, накануне обсуждения этой проблемы в высшем правительственном кругу, он вновь призывал дистиллировать некое эйдотическое католичество: «Несравненно лучше, чтобы римско-католические обряды и чиноположения строго соответствовали своему всеобщему типу… нежели носили на себе отпечаток местных особенностей, часто столько же антиканонических, сколько и антиправительственных. Несравненно лучше чисто римский католицизм… нежели католицизм польский» [1375] .
1374
Катков М.Н. Собрание передовых статей «Московских ведомостей». 1866. С. 298 – передовая от 9 июля). Схематизм представлений Каткова о соотношении национального и религиозного выпирает наружу в тех метафорах, при помощи которых он сам и его последователи старались популяризировать идею «располячения католицизма». Так, упоминавшийся в гл. 6 и 7 наст. изд. некто Х., автор корреспонденций «Из Петербурга», писал: «Главная и, можно сказать, единственная (! – М.Д.) в настоящее время сила полонизма заключается в том, что он отождествляется с религией. Отделить от него сторону религиозную всё равно, что вырвать дуб, вокруг которого вьется плющ» (Московские ведомости. 1866. № 165. 6 августа). Учитывая, что и Катков, и Х. выступали не за изгнание католицизма из России, а за его превращение в аполитичную, анациональную и при этом лояльную престолу и русскому национализму церковь, метафора работала против них: видно, «плющ» («полонизм») был не так уж эфемерен, раз для его уничтожения «дуб» (католицизм) требовалось ни много ни мало «вырвать». Интересно, что П.А. Вяземский в статье 1868 года, осторожно выражавшей неприятие современных полонофобских настроений, приводил выражение «располячение католицизма» (наряду с «полякующий», «поляковать» и др.) как пример «новых слов, которые отзываются какою-то дикостью»: «Не щадите поляков, может быть, им и поделом; но пощадите по крайней мере русский язык» (Вяземский П.А. Мемуарные заметки // Державный сфинкс / Е. Комаровский, Р. Эдлинг, С. Шуазель-Гуфье, П. Вяземский (История России и Дома Романовых в мемуарах современников). М., 1999. С. 441).
1375
Катков М.Н. Собрание передовых статей «Московских ведомостей». 1869. С. 258 (передовая от 2 мая).
Хотя кое-кто из недоброжелателей Каткова, читая эти и подобные им декларации, был готов заподозрить его в крамольном пристрастии к «латинству», в действительности католицизм являлся не предметом забот, а одним из инструментов в катковском проекте нациостроительства [1376] . Идеал Каткова – надконфессиональное сообщество подданных сильной и реформистской монархии Александра II, сплоченных не только лояльностью трону, но и единым гражданским языком, принадлежностью к единому цивилизационному пространству. И как раз перевод на русский язык разнообразной религиозной литературы неправославных исповеданий – католического в первую очередь, но также лютеранского, реформатского, иудейского, мусульманского – он считал важнейшим средством интегрирующего воздействия на нерусскоговорящие или номинально русские, но лишенные четкой самоидентификации группы населения. Русский язык под сводами неправославных храмов выступал царским даром, стоящим в одном ряду с Великими реформами.
1376
Вообще, катковская пропаганда русского языка в католическом богослужении сочеталась с его глубокой личной неприязнью к папству и католической церкви как таковым. Содержащиеся в частных бумагах свидетельства о ней цитирует Х. Глембоцкий: Glebocki H. Kresy Imperium: Szkice i materialy do dziej'ow polityki Rosji wobec jej peryferii (XVIII – XXI wiek). Krak'ow, 2006. S. 282–283. Но антикатолицизм Каткова пробивался порой и в публичных выступлениях. Так, в 1870 году он писал в передовице: «Если бы дело шло только о том, чтобы покончить с католицизмом, то русское правительство имеет к тому могущественный способ. Русскому правительству никто не воспретит вычеркнуть католицизм из своих законов и отказать его иерархии в гарантии и пособии…» (Московские ведомости. 1870. № 102. 14 мая). Несмотря на пропаганду формулы «Католик тоже может быть русским», Катков исключал возможность присвоения католичеству в России статуса русской национальной церкви. В цитируемых ниже строках он даже сближался с теми из своих русских оппонентов, кто ругал его за разрыв связи между русскостью и православием: «В России римско-католическая церковь ни в каком смысле не может считаться церковью национальною; стало быть, в России не имеет смысла вопрос об ультрамонтанстве, которому во Франции противополагается галликанство. Никакое ультрамонтанство не может быть опасно великой православной стране…» (Катков М.Н. Собрание передовых статей «Московских ведомостей». 1869. С. 258).
Разумеется, Катков не был бы Катковым, если бы он не попытался уже на ранней стадии своей публицистической кампании скоординировать проект деполонизации католицизма с действиями и приоритетами хотя бы некоторых из высших сановников империи. Прежде всего он постарался заручиться поддержкой министра внутренних дел П.А. Валуева – противника усиления репрессий против католицизма; посредником между ними стал не в первый раз появляющийся на этих страницах чиновник Департамента духовных дел иностранных исповеданий МВД А.М. Гезен, обрусевший немец, католик и полонофоб (как раз накануне получивший это назначение – кажется, с подачи все того же Каткова). В сентябре 1865 года Гезен представился Валуеву и уже при первой встрече имел доверительную беседу с министром, о чем поспешил сообщить в Москву своему неформальному патрону: