С Корниловским конным

Елисеев Федор Иванович

— Ну, почему не написать прямо: через Учредительное собрание, — нервничает он. — Нет... тут есть какая-то хитрость. Народ этого не поймет и не поверит. Да и какая это пропаганда в каких-нибудь двадцать листов, данных мне в штабе?! — продолжает он все также нервно.

Он рвет один лист. Потом садится за стол, берет карандаш, зачеркивает слова «народных представителей» и вписывает на их место — «за Учредительное собрание». Карандаш у него плохой, зачеркнутое и написанное плохо видно, но он доволен и добавляет: «Пусть крестьяне хоть будут знать, за что мы боремся». Все мы тогда и не интересовались, и не разбирались в политике, почему я и смеюсь над своим Мишей и этим его как бы успокаиваю. Кроме того, все мы,

строевые офицеры, считали, что политика — не наше дело. Наше прямое дело было: чтобы войска не обижали жителей; чтобы наш приход в села был бы для крестьян приятен; чтобы они видели в нас друзей, освободителей, а не врагов, насильников, карателей.

Генерал Врангель пишет, что 6 ноября был вызван генералом Деникиным на станцию Рыздвяную (вторая станция от Ставрополя на Кавказскую), где в поезде генерал Деникин объявил мне о назначении меня командиром 1-го Конного корпуса, в состав которого, кроме моей (1-й Конной дивизии), включалась 2-я Кубанская казачья дивизия полковника Улагая. Последняя прорвавшимся из Ставрополя на северо-восток противником была оттеснена из района деревень Ду-бовка—Тугулук и ныне располагалась в районе села Донского. 1-му Конному корпусу приказывалось продолжать преследование Таманской красной армии, действуя к северу от железнодорожной линии Ставрополь—Петровское. К югу от этой линии наступали части генерала Казановича и 1-я Кубанская казачья дивизия генерала Покровского.

Полковник Науменко отбыл в Екатеринодар (до атаки Ставрополя) на заседания Кубанской Рады. Полковник Топорков вступил в командование 1 -й Конной дивизией. Бригада полковника Мурзаева (Линейцы и Черкесы) временно оставалась в подчинении генерала Казановича (1-я пехотная дивизия). Взамен ее мне передавалась из 3-й пехотной дивизии (полковника Дроздовского) бригада генерала Че-котовского — 2-й Офицерский конный и 1 -й Черноморский казачий полк (стр. 88, 91 и 92).

Маленькое примечание: обо всем этом мы узнали только числа 12 ноября в селе Константиновском и были удивлены (мы, офицеры Корниловского полка), что конный корпус, состоящий исключительно из десяти Кубанских полков, назван только «Конным», когда фактически он был чисто Кубанским. Это, естественно, задевало нашу войсковую гордость.

10 ноября 1918 г. дивизии двинулись: 1-я Конная — на село Константиновское, а 2-я Кубанская — на село Благодатное. Авангардом от 1 -й Конной шел Корниловский полк.

В холодный пасмурный вечер мы достигли села Кон-стантиновского. Красные неглубоко окопались западнее его и встретили наш полк огнем. Цепи их тянулись далеко на юг и на север от села, насколько хватало глаз. Дул холодный восточный ветер. Казаки в овчинных полушубках (кожухах), закутанные в бурки и башлыки, были отличной мишенью для красных. Сменов рассыпал сотни в лаву. Две левофланговые сотни бросились в шашки и сбили пехоту, но в это же время из балки и во фланг кучной массой выскочил неожиданно красный эскадрон, опрокинув и отбросив наши жидкие лавы, так же быстро скрылся назад. Здесь был упущен момент, и полк, «на плечах красных», не ворвался в село. Но странно было то, что мы не видели позади себя не только что всей нашей 1-й Конной дивизии, но мы не видели и своего бригадного 1-го Екатеринодарского полка вместе с полковником Бабиевым. Полки тогда были малочисленны, но и одной головной бригады было достаточно, чтобы в тот момент ворваться в село и закрепить его за собой. Тогда была еще странная манера — растягивать полки в длину и ширину, вместо того чтобы «бить кулаком» и в одну точку.

Красные конники поняли это раньше нас. Их примитивный мозг работал просто: у них конный бой выливался словно в «кулачный бой» — скопом, грудью, порывом, мы же действовали «широкой лавой».

Наш успех был сорван, и мы, вновь широко раскинув полк в лаву, маневрировали и постреливали в красных,

кто как мог и хотел. Даже и с седла. Хорошей приманкой для огня красных был наш штаб полка с ординарцами человек в двадцать, с большим и высоким полковым флагом. Неожиданно, слева, заговорил красный пулемет, и рой пуль шипяще пронесся над нашими головами. Мы не обратили на это внимание. Но вот второй рой пуль пронесся уже гораздо ниже, и некоторые ординарцы пригнулись к луке своих седел. Сменов заволновался и приказал быстро рассыпаться в лаву тем, кто был с нами. И только что казаки бросились в стороны, как третий сноп пуль прошел, пронизал всех нас выше седла. Что-то щелкнуло у меня на груди и дернуло в поясе. Что-то запорошило мне правый глаз. Мой нервный конь запрыгал.

И когда я отошел от неожиданности, то обнаружил, что одной пулей был пробит мой бинокль, висевший на груди, а второй пулей — разбита поясная серебряная пряжка. В бинокле пробит был правый глазок, запорошивший мне правый глаз.

Странное тогда было мышление: мне было жаль бинокль, который с одним глазком —- был уже негоден. К тому же это был «пятикратный бинокль системы Цейса», который мы все получали при производстве в офицеры мирного времени и бесплатно, как «дар царя» — так и говорилось тогда. В гражданскую его уже нельзя было достать, купить — как редкостную вещь.

— Замечательное ранение, — сказал мне Бабиев тогда, улыбаясь. — Храните этот бинокль, как память, — добавил он.

Как негодная вещь — бинокль висел в нашем доме на стене, в зале. Когда я оставил с 1-м Лабинским полком свою станицу в феврале 1920 г., и красная конница влетела в станицу, глава ее ворвался в наш дом.

— Где Ваши сыновья? — крикнул он нашей матери.

— Ушли в поход, — просто ответила она.

— A-а!.. Военный бинокль! Забыли они его? — зло продолжил он.

— Да он негоден... он разбит пулей, — так же просто ответила мать.

— Это военный предмет... военная добыча, — поясняет он матери, и тут же сам снял его со стены и взял себе. Маленькая, но интересная история.

...Наш бой принял нудную форму. Полком мы были бессильны атаковать село, а наша дивизия не подходила. С темнотой красные отошли на восток, оставив село Кон-стантиновское, куда Корниловский полк и вошел без боя. К ночи в него вошла и 1-я Конная дивизия.

В этом бою был ранен прапорщик Александр Тюнин и эвакуирован. Я, контуженный в глаз, остался в строю. Под командиром 3-й сотни хорунжим Литвиненко Илларионом — убита лошадь. Потери в казаках и лошадях были, как всегда, более заметные.

11 ноября, с легким боем, 1-я Конная дивизия заняла село Донская Балка, а 2-я Кубанская дивизия полковника Ула-гая — село Петровское. Но ненадолго.

Об этих двух днях генерал Врангель пишет так: «10 ноября части корпуса одновременно овладели — 1-я Конная селом Константиновским, а 2-я Кубанская — селом Благодатным. В обоих пунктах красные оказали отчаянное сопротивление, но остановить наше победное шествие уже не могли.

11 ноября, после ожесточенного боя, корпус овладел селом Петровским, конечной станцией железной дороги. Здесь вновь мы захватили пленных, пулеметы и одно орудие. К корпусу присоединились, наконец, Линейцы. Черкесы же остались при дивизии генерала Казановича» (стр. 92).

Нс все это было гораздо проще и скромнее, чем сказано здесь.

ТЕТРАДЬ ШЕСТАЯ Донская Балка

Утром 12 ноября в полк вернулся полковник Бабиев и вступил в командование. Подъесаул Сменов выехал в свою

6-ю сотню. С утра вся 1 -я Конная дивизия, разными дорогами, поднялась на довольно высокое плато, вернее, на восточный берег широчайшей Калаусской долины, продвинулась версты на две-три и была встречена залегшей красной пехотой. Спешившись — полки вступили в бой. Дивизией командовал полковник Топорков.