Самая яркая звезда на небе

Tippilo

— Какая жалость, — сказал он, — думал, у тебя были бы мысли на этот счёт.

Глаза Райнхардта расширились. Тело напряглось. Том гадал, дышал ли он вообще. Его грудь вздымалась. Воздух входил и выходил из лёгких в бешеном темпе. Его накрыла паника.

— Ох блядь, — пробормотал Райнхардт. Он уронил голову на свои ладони. Свитки с его колен разлетелись по полу. Гостиная пустовала. Никто не услышит их разговора.

— Пришло что-то в голову? — спросил Том, приподняв бровь.

— Ты расскажешь? — задыхаясь, выжал слова Райнхардт.

Том

нахмурился. Райнхардт понимал, насколько решительно Том стремится достичь своих целей. Было бы легко использовать это в качестве рычага давления на своего друга. Шантажировать его самым большим секретом. Будь на его месте кто-нибудь другой, Том, возможно, так бы и поступил. Обеспечил бы послушание и сотрудничество мальчика в будущем. Но он всегда был неравнодушен к Райнхардту.

— Нет, — сказал Том, беспечно пожав плечами. — Не расскажу.

— Правда?

— Твоя тайна в безопасности, Райнхардт, — это и значит иметь настоящего друга? Делить секреты и обещать сохранить их ни по какой другой причине, кроме взаимного уважения? С Томом такого раньше не было.

Мальчик откинулся в кресле, будто в него попало Остолбеней. Глаза были закрыты, а тело обмякло:

— Моя семья убьёт меня… — пробормотал он.

Волшебный мир не принимал гомосексуальность. А чтобы сделать всё ещё более запутанным, Райнхардт был отпрыском влиятельного рода Лестрейнджей. Он был обязан жениться на чистокровной ведьме и завести чистокровных детей. Любой другой исход непозволителен. Даже если ему небезразличен Аластор Муди, а Том подозревал, что так и было, у них не было никакого будущего.

Какая жалость, если честно. Райнхардт нравился Тому гораздо больше, когда не хандрил.

— Наверное, — согласился Том. Почему у Тома ушло так много времени, чтобы понять? Это было так логично!

Райнхардт состроил мину.

— Ты никому не расскажешь?

— Нет.

— Даже Абраксасу и Норрису?

— Я уже сказал тебе, что никому. Прекрати спрашивать, Лестрейндж! — огрызнулся Том.

К удивлению Тома, Райнхардт хихикнул. Его взгляд немного смягчился, когда он вновь взглянул на Тома:

— Спасибо, Том.

***

На следующее утро начались уроки, и Том обернул свою искупительную жертву в грязную ткань, а затем запихнул в портфель. Он поставил на это многое. Всё. Если она не простила его, и это не сработает, то ничего не поможет.

Он чувствовал надежду. Он найдёт её после завтрака и отдаст ей лично. А потом поцелует её. Всё прояснится. Он получит свою ведьму.

Но её не было за завтраком. Ни за каким другим приёмом пищи в понедельник. Он наблюдал, как её друзья болтают друг с другом. Место возле Августы Крауч оставалось пустым, а там должна была сидеть Гермиона. От её отсутствия внутри него росла глубокая, тревожная тьма. Даже глядя на неё, он успокаивался. А теперь её у него забрали.

Он сделал вид, что терпелив. Когда он собрал портфель во вторник, то рассчитывал встретить её на нумерологии, если уж нигде больше. Но потом, когда она не появилась на уроке, что-то в нём

сломалось.

Почему она снова его избегает?! Между ними должно было всё наладиться!

Он отказывал играть в эту игру. Хватит! Гермиона хотела его, и он ей небезразличен! Она признала это! Почему она продолжает отрицать их притяжение? Его живот скручивало так сильно, что ему казалось, что рвутся все его органы. Она ему нужна! Как она могла трясти собой перед ним, но оставаться вне досягаемости?! Он этого не потерпит! И не станет ждать, когда она придёт к нему. Он вынес две недели агонии, подвергнув себя самого пыткам, только чтобы она создала иллюзию их наладившихся отношений. Она предала его.

Он устал ждать.

У Тома Риддла закончилось терпение.

— Где она, Крауч? — поймал он Августу Крауч, выходящую из Большого зала после ужина.

Том провёл оставшийся день по восходящей. Гермиона испарилась. Он накручивал себя. Она нашла, как вернуться в своё время? Это вряд ли, но как только эта мысль попала в его голову, он не мог избавиться от ужасающего чувства, что больше никогда её не увидит. Её улыбку. Её кудри. Он жил ради всего этого. Она не могла уйти. Он никогда этого не позволит. Ему нужно, чтобы она осталась. Чёрт побери! Он уже умолял её, как жалкий недоносок!

Он сосредоточился на Гасси, которая нахмурилась ему в ответ:

— Привет, Том, рада тебя видеть, — её тон так сочился сарказмом, что он хотел её задушить. Но вместо этого он сделал благородное действие и затащил её в пустынную часть коридора.

— Не выёбывайся, Крауч. Я не в настроении, — его голос прозвучал холодно и угрожающе. Любой слизеринец бы обмочился. Гасси выглядела смутно заинтересованной его назойливым присутствием. Эти гриффиндорцы не знали разницы между смелостью и самоубийством.

— Оставь её в покое, Том, вы расстались.

— Клянусь, доведи меня ещё больше, и узнаешь, что произойдёт, — неважно, какую этикетку они наклеили на их отношения с Гермионой: она его и всегда будет его.

— И что же? — насмехалась Гасси.

Сука. Том схватился за палочку. На хуй Крауч. В пизду её и всех в этом чёртовом замке. Никто не удержит его от его ведьмы.

— Хочешь узнать, что случается, когда люди доводят меня? — спросил он, его глаза потемнели. Он найдёт Гермиону. Она его, и она не могла от него убежать. Даже если попытается отправиться сквозь пространство и время.

— Не особенно, — пожала плечами Гасси. Она попыталась уйти.

Том потерял самообладание. Он вытащил палочку и указал ею прямо в её уходящую спину:

— Легилименс.

Августа Крауч ничуть не была окклюментом. Её разум широко распахнулся, как книга. Он перелистывал её воспоминания, не обращая внимания на личную драму. Тому было плевать на её роман с Арчи Лонгботтомом и её договорной брак с Игнатиусом Пруэттом. Его заботило лишь одно.

Он видел вспышки смеха Крауч с Гермионой, танцев на Зимнем балу и разговоров во время еды. На них он не задерживался. Он здесь не поэтому.