Саспыга
Шрифт:
Кто-то тихо движется у меня за спиной, и я оглядываюсь так резко, что едва не выворачиваю шею. Ася стоит надо мной, печальная и растерянная.
— А я книжку потеряла, — грустно говорит она. — Кажется, на броду из арчимака выпала…
— У меня тоже, — киваю я. Ну надо же, думаю. Не монеты, не еда, не кровь и не огонь — всего лишь слова.
Похоже, Ася думает о том же.
— Кто бы мог подумать, что они книжками берут, — бормочет она и неловко замолкает. Неуверенно посматривает на меня, как будто боится заговорить, и наконец решается: — А ты правда не пьешь?
— Почему же, пью, — усмехаюсь я. —
Ася выставляет ладонь, прерывая мои объяснения, и закапывается в свои арчимаки с таким решительным видом, словно собирается с ними драться. Искать приходится недолго — очень скоро она выбрасывает на землю тяжело булькнувшую полторашку. Примерно литр чистого спирта.
— Ударила Саньку в самое сердце, — говорю я. — А пустую взять догадалась, чтобы разводить?
— А то, — улыбается Ася.
Ася выпивает и бессознательно похлопывает по узкой дырявой спине куклу, сидящую на ее колене. Задумчиво хрустит стеблем колбы, распространяя мощный запах чеснока.
— Знаешь, я вас слегка боялась сначала, — улыбается она.
— Кого — вас? — Я выбираю из кучки пару листиков понежнее, макаю в соль и тоже принимаюсь жевать.
— Ну тех, кто на базе работает. Местных, — она смущается. — Ничего, что я так?
— Понятия не имею, — ухмыляюсь я, — я-то не местная. Я-то, — я начинаю хихикать, — приблудная.
Ася неуверенно улыбается.
— А на вид и не скажешь. Я еще поначалу думала — про всех вас, скопом: вот кто свободен… Жизнь идет как идет, а ты ее принимаешь, никаких заморочек, по большому счету — все пофиг, даже спорить не о чем. Потом сообразила, конечно.
— Что сообразила? — спрашиваю я, когда понимаю, что продолжать она не хочет.
— Что это очень злая иллюзия, — вздыхает Ася. — Какая же это свобода, если ничего не важно и, что бы ни случилось, ты просто соглашаешься?
Во рту появляется привкус сырого мяса, и я поспешно отпиваю из кружки. Спирт обжигает горло, смывая все лишнее.
— Сурово, — я неловко усмехаюсь. — Может, куклу приберешь пока?
Слабая улыбка исчезает, будто стертая грязной тряпкой.
— Конечно, — хрипло говорит она, пряча глаза. — Извини.
Ася перекладывает куклу на землю, чешет колено, будто горелая резина оставила ожог, и приподнимается; только тогда я наконец спохватываюсь.
— Ну уж нет, — я тяну ее за рукав, и Ася поворачивается ко мне с таким видом, будто не узнает. — Ну-ка, — я хватаю куклу. — Ну-ка держи. Давай, усаживай обратно.
Я суечусь, пытаясь впихнуть куклу ей на колени, и в конце концов она подхватывает ее и ерзает на бревне, снова усаживаясь поудобней. Я торопливо подливаю в кружки спирт, быстро взглядываю на Асю: все еще выглядит растерянной и огорченной, но убегать вроде передумала и даже скрестись перестала.
— Здесь не все соглашаются и не всегда, — говорю я. Из упрямства, чтобы совсем уж не сдаваться. Потом вспоминаю Саньку, рванувшего через перевал за лопатой, и понимаю, что не так уж и не права. Меня разбирает недобрый смех, и нужно усилие, чтобы подавить его. — Иногда мы просто игнорируем, — говорю я, и мне становится совсем обидно. — Ты же ничего не знаешь, — говорю я.
— Конечно не знаю, вы же по-настоящему даже друг с другом не разговариваете, не то что с туристами. — Бесит эта
— Ну да, ну да, — фыркаю я, — романтические оборванцы, кто устоит. — Я тихонько бормочу, похлопывая рукой по колену: — Вы похожи на разбойников, сказала она, падая навзничь и заведя глаза, — оказывается, у меня тоже немного заплетается язык, да и ритм выходит не таким уж четким. — Сними сапоги — мы будем танцевать рок-н-ролл на мокрой траве…
Я замолкаю: не помню, что там дальше. Что-то про бухло с привкусом групповухи. Не дождавшись продолжения, Ася решительно запихивает куклу в карман и хулигански ухмыляется.
— Лучше так, — говорит она и вдруг выдает, глядя прямо перед собой: — Hit the road Jack…
— Да ладно! — ошеломленно ору я, но Ася только трясет головой.
— And don’t you come back no more no more no more no more…
У нее неожиданно низкий, хрипловатый голос.
— And don’t you come back no more…
Она бросает на меня лукавый взгляд, и я точно знаю, чего она от меня хочет. Я тоже хочу, но ведь не получится… Я зажмуриваюсь и набираю полную грудь воздуха.
— What you say?! — верещу я дурниной, срывая горло, и Ася запрокидывает голову и хохочет довольным басом.
— Hit the road Jack…
Черт, черт, не помню, как дальше, одни обрывки, я же все испорчу… Мы уже на ногах и, притопывая и размахивая руками, прищелкивая пальцами, приседая и покручивая бедрами, идем вокруг лиственницы-коновязи. Голова куклы торчит из кармана Асиной куртки, и в мертвых обгорелых глазах плещется безумное веселье.
— Woah woman oh women don’t treat me so mean… — ору я, — па пара пам пара пам парарарам…
Мы танцуем, танцуем посреди бесконечного ночного нигде, в центре бескрайнего мокрого ничего, и невидимая тайга стоит вокруг нас, смотрит на нас, перешептывается с горами о нас. А мы танцуем, и это — важно, ничего на свете нет важнее сейчас, а потом я запутываюсь в ногах и валюсь в мокрую траву — черт, это веревка, на которой стоит Караш, я лечу, лечу кубарем под уклон и, наконец затормозив, встаю на четвереньки.
— Ты как? — тревожно спрашивает Ася, и я неуверенно поднимаюсь. Оттираю руки от земли, пропуская сквозь пальцы мокрые листья травы.
— Надо кофе, — объявляю я.
— Кофе! — с восторгом соглашается Ася. — А как ты думаешь, спирт еще остался?
…Она глотает из горла, шумно запивает кофе.
— А знаешь, что я еще люблю? — говорит она и негромко начинает: — Мне придется отползать…
— Кто ж не любит, — говорю я тихонько. Я не могу ей помочь — не помню, не помню этих слов, помню только ощущение от них. Пытаюсь подхватить: — Мне придется обойтись без синих сумрачных птиц, без разношерстных ресниц… — голос пресекается, и меня скручивает и разрывает на части. От нее меня всегда разрывает на части. — Мне все кричат — берегись… — шепчу я.