Саспыга
Шрифт:
— Поехали, — говорю я, — неужели вам не интересно? — Мишка невольно кивает, а Сыч как-то тоскливо усмехается. — Поехали посмотрим, Аркадьевна меня отпустит, я ее уговорю, типа чтобы Имбиря обучить нормально, он же на полянах толком не обкатается. Ну пожалуйста, а то все только обещают куда-нибудь интересно сводить, и хоть бы раз дальше разговоров пошло…
— И далеко ты уедешь на своем Имбире-дебиле? — спрашивает Сыч, и я понимаю, что он почти сдался. Я знаю, и Сыч не может не знать, что рядом с другими конями, да под арчимаками, да после подъема Имбирь успокоится. Может, и попсихует, но не настолько,
— Да нормально все будет. Ну поехали! — Я едва не подпрыгиваю на лавке, складываю ладони у груди, делаю умильные глаза. Девушка просит покататься, неужели откажете? Я улыбаюсь самой милой улыбкой. Я не хочу, чтобы они заметили: это не только жгучее, зудящее любопытство. И даже не желание потом об этом рассказывать — как упоительно потом будет об этом рассказывать! Меня гонит воспоминание о шелесте на осыпи. Что бы ни ходило там — я должна встретиться с этим лицом к лицу. Иначе я никогда не смогу проехать одна по верхней тропе. Может быть, вообще больше не смогу никуда поехать одна…
Не то чтобы мои просьбы всерьез трогают Сыча и Мишку. Но они думают о коне Андрея Таежника. Я знаю, они думают о нем.
— А что, сказки сказками, — наконец медленно заговаривает Сыч, — а я знаю одного человечка из… а, неважно. В общем, был один, намекал, что купит за любое бабло. Мясо-то. Саспыжье. Псих, конечно, сами знаете, к нам такие все время едут, эзотерики-хренотерики, только этот другой… — Сыч слегка передергивается. — Ну я послал его, конечно, а телефончик-то записал…
И наутро мы погнали.
…А Ленчика там не было, вспоминаю я. Ленчик как-то по дороге сам собой прицепился. Он всегда так.
И я никак не могу вспомнить, кто же был третий — тощий такой, молчаливый, со скрытым тенью длинным лицом.
— Что-то мне даже обидно, что ты тогда сумела дядьку моего уболтать, а меня пацаны даже слушать не стали, — говорит Санька, и по нему видно: и правда расстроен. — А у меня вообще все четко было, не наугад звал…
Наверное, это еще одна примета, что в горах появилась саспыга: дурак, который верит в сказки и заражает своей верой остальных. Санька говорит, что у него ничего не вышло, но меня-то он уговорил… Может, три дня назад, когда он подбивал на охоту Генку с Костей, саспыги еще не было. В воздухе еще не витал морочащий, затягивающий запах ее мяса, на который надо просто указать, чтобы остальные осознали его и согласились. Но если три дня назад саспыги не было, с чего бы она теперь появилась? Так или иначе — тот, кто поверит в нее и расскажет остальным, что именно они чуют, нужен всегда.
— Ты, наверное, не умеешь глазки строить, — утешаю я, и Санька смущенно ржет. Я улыбаюсь — получается бледно, но все-таки получается. Спрашиваю: — Помнишь, у нас в позапрошлом году в группе пацан плакал?
— Такое забудешь, — ухмыляется Санька, — я ему как только зубы не заговаривал, думал, крыша съедет от его нытья.
— Да, я тоже…
…слишком большой, чтобы уместиться в мамином седле, слишком маленький, чтобы управлять конем самому, — лет семи. Никто и не ждал, что он управится, — на такой случай есть детские кони, не обязательно даже старые, но всё повидавшие, непрошибаемо спокойные, абсолютно надежные мерина. Тому мальчику достался уже старенький Имбирь. К тому времени он
Через полчаса после выхода мальчик начал плакать.
Мы расспрашивали его как могли: трудно? Страшно? Болит где-нибудь? Конь не слушается — сердишься? Не получается, не нравится? Мальчик мотал головой, отворачивался и бормотал, что все нормально, но, как только мы трогались с места, снова принимался беззвучно, тайком рыдать.
На следующий день он сказал, что больше не поедет верхом. Не только на Имбире, вообще ни на ком; сказал, что пойдет пешком, а Имочку поведет в поводу. Нет, Имбирь ему нравится, очень нравится… тут он снова залился слезами.
В конце концов он, конечно, признался — это было именно признание, сделанное в крайнем отчаянии; причину своих рыданий он считал постыдной тайной и, похоже, собирался жить с ней вечно. А дело оказалось в неверно понятых объяснениях: мы много чего объясняли перед походом, и в голове мальчишки царил хаос, разделенный областями вакуума. Чего еще ждать от ребенка, впервые в жизни окруженного лошадьми, горами, собаками, курами, костром…
Мы говорили: старайтесь не давать коням есть на ходу, это вредно и неудобно; вы не сможете, но хотя бы попытайтесь.
Мы говорили: ни в коем случае не давайте пить коням потными, по жаре — это может их убить.
И мальчик запомнил крепко-накрепко: если конь будет есть на ходу, он умрет.
И он старался, старался изо всех своих детских сил, стер поводом пальцы до кровавых волдырей и прятал их от мамы, но, конечно, никак не мог помешать Имбирю жрать. И думал, что своим бессилием, своим неумением каждую секунду убивает такого милого, ласкового Имочку, рыжую морду с умными лукавыми глазами и симпатичной белой проточиной на носу…
— А это ты к чему? — спрашивает Санька.
— Да так, — я передергиваю плечами. — Кажется, я последние несколько дней как тот пацан. Мучаюсь, реву, без рук уже осталась, а на самом деле сделать ничего не могу, а главное — и не надо…
Санька пожимает плечами. К аналогиям он равнодушен.
— Ну, ты как? — жадно спрашивает он. — Оклемалась?
Вместо ответа я встаю, потягиваюсь, сгибаю и разгибаю спину. Ушибленная нога болит, и ладони тоже, и я бы, конечно, еще поспала. Но я оклемалась. И, главное, знаю, что делать. Больше никаких сомнений, никаких размышлений, как поступить, никакого ощущения, что я овца на веревочке обстоятельств, и попыток сопротивляться этой неумолимой веревочке.
— Погнали, — говорю я Саньке, и он радостно подскакивает.
— Ты пока отдыхай еще, только по паре бутеров нам скидай, ладно? Я тебе коня поседлаю.
2
Когда скотину сбивают на трассе, виноватым считается ее владелец, и, если его найдут, ему придется платить штраф. А если кто-то выбивается в начальники, про него говорят: он, поди, саспыгу ел. Ася начала оборачивать книги в бумагу, когда поняла, что люди прочитывают под теми же обложками нечто совсем другое, просто состоящее из таких же слов.