Семья Звонарёвых
Шрифт:
– Опять вы бог знает как долго копались, Герасим Зиновьевич! Если бы я заранее не приехал сюда, то до утра пункт едва ли был бы развернут. С такими порядками на войне мириться нельзя.
– Это уж моя забота, сударыня. Вы хирург, и прошу в мою административную деятельность не вмешиваться, - вспылил Емельянов.
– Ваше разгильдяйство граничит с преступностью!– громила Варя Емельянова.
На крик сбежались сестры и начали успокаивать своего начальника и расходившуюся Звонареву.
– Неужели вы до сих пор все еще занимались побелкой?– подошел к ним Павленко.
– И
– Отоспитесь до утра, - отозвалась Звонарева, - на войне с усталостью не приходится считаться, - и с Ветровой вышла из домика.
– Боевая особочка, - кивнул Павленко вслед Звонаревой.– Скоро вас совсем загоняет, поняните мое слово.
– Зато с ней работать весело. Сама все делает: белит, моет полы, не дерет нос, держиться с нами по-дружески, - сказала Ира.
– Муженек ее совсем другого характера - спокойный, выдержанный, простой и любезный. Мне эти "двенадцатидюймовые" офицеры определенно понравились, - проговорил Боб.
– А мне приглянулся Вася Зуев, - вскользь бросила Ира.
– Он, по-видимому, слишком много о себе воображает!– заметил Борис.
– Не больше, чем вы!
Простившись с девушкой, Павленко направился ночевать на батарею. Солдаты спали прямо на земле около своих орудий, только дежурные телефонисты и дневальный коротали ночь около костра. К ним присоединился и прапорщик.
– Должно быть, скоро будет большой бой?– неторопливо спросил дневальный наводчик Солопов.– Больно много подвезли сюда всяких пушек. Даве баяли, что прибудут сюда пушки самые агромадные, какие есть в Расее.
Павленко рассказал им о гаубицах Виккерса.
– И далече они бьют?– спросил телефонист Тонких.
– На двадцать верст, снаряд весит почти пятьдесят пудов и разбивает любое бетонное перекрытие.
– Телефоны у них тоже особенные, беспроволочные, с ручкой, как на телеграфе, - сообщил Тонких.– Такой телефон всегда будет действовать: проводов нет, значит немцу нельзя и повредить, разве попадет в самый телефон.
Особенно поразил солдат привязной аэростат.
– На нем поднимешься до небес и все увидишь. Потом как вдаришт с самой большой пушки, тут немцу и прийдет конец, - мечтал наводчик.
Павленко, как всегда, внимательно прислушивался к солдатским разговорам и не перебивал их. По своей молодости он годился в сыновья большинству бородачей-запасных. Понимая это, прапорщик старался поменьше командовать и побольше советоваться с солдатами, особенно с фейерверкерами. Последних он, подчеркивая к ним уважение, неизменно величал по имени и отчеству. Это нравилось солдатам, которые ласково называли прапорщика "наш стригунок".
– Молодой он, и хочеться ему все время скакать по-жеребячему, а как до дела - нас, стариков, слухает. Подрастет, войдет в разум, геройским командиром будет, вроде нашего Кремня Васильевича, - говорили они между собой.
Незаметно летела тихая теплая ночь. Высоко поднявшись на небе, стожары начали опускаться к горизонту. Под мерный журчащий разговор солдат прапорщик уснул около костра. Солопов заботливо укрыл его своей шинелью.
– Умаялся, видать, наш стригунок-то!– проговорил
Солопов вытащил из-за пазухи сложенный в несколько раз листок, развернул его, тщательно разгладил и при свете костра стал внимательно читать:
– "Товарищи солдаты! Двадцать месяцев уже продолжаеться бойня, затеянная в интересах жадных до наживы капиталистов - палачей всех стран. На полях сражений гибнут миллионы ваших товарищей, в то время как в тылу шайки бессовестных грабителей безнаказанно разоряют и обирают ваши семьи, заработанные ими трудовые гроши и составляют себе многомиллионные богатства. Они щедро платят палачам, чтобы наемкики, защищая капиталистов, вешали и ссылали в Сибирь на рудники ваших товарищей, сопртивляющихся организованному грабежу. Они наполняют тюрьмы всеми, кто оказывает им сопротивление. Расстреливают и казнят тысячи солдат, требующих конца войны. Мы не хотим больше крови, не хотим слез и горя, не хотим больше переносить ужасы войны. Товарищи, нашу кровь отдадим делу борьбы с заклятыми врагами - банкирами, заводчиками и помещиками. Отдадим свою кровь делу борьбы за свободу народа. Долой царскую монархию. Да здравствует социальная революция! Да здравствует республика! Донской комитет РСДРП (большевиков)".
Солопов еще раз внимательно прочитал листовку, аккуратно ее спрятал и решил в ближайшие дни ознакомить с ней своих единомышлеников-солдат.
– Скоро засветает. Пора будить артельщика. Пока чай согреет - уже и побудка будет, - сказал он после короткого раздумья и поднялся от костра.
А солдаты, молча глядя на костер, продолжали каждый по-своему обдумывать услышанное.
17
Первое, что увидел Кремнев на батарее, выйдя утром из своей палатки, была длинная вереница обнаженных по пояс солдат, которые по очереди подходили к Звонаревой. Она внимательно осматривала каждого из них, разглядывала белье и делала какие-то замечания почтительно слушавшему Павленко.
– Это что?– удивленно спросил капитан у своего денщика.
– Дохтурша осмотр делает, нет ли вшей или каких заразных больных.
– Я нашла ваших людей, Александр Владимирович, в полном порядке - все здоровы, хорошо кормлены, чисты и опрятны. Нет чесоточных. Приятно на них смотреть, - вместо приветствия проговоррила она.
– Разрешите узнать, почему, собственно, вас заинтересовало здоровье людей моей батареи?
– Надо знать, нет ли вблизи перевязочного пункта очагов инфекционных заболеваний, - пояснила Варя.– Позвольте мне теперь осмотреть людей на передках.
Польщенный похвалой, капитан не замедлил согласиться и пошел вместе с ней. Осмотрев ездовых, яшичных и коноводов, Варя и здесь не нашла ничего подозрительного.
Простившись с Кремневым, Варя вместе с Павленко направилась к батарее Борейко. Несмотря на ранний час, работа там шла полным ходом. Сам капитан руководил установкой своих огромных пушек. При помощи высоких домкратов тела орудий укладывались на лафеты, затем пушки маскировались сверху ветками и зеленой листвой. Борейко, чуть прихрамывая, ходил возле орудий. При дневном свете ясно выступали многочисленные шрамы на его лице, голове и шее. Движение левой руки тоже было явно затруднено.