Сердце прощает
Шрифт:
Сидор недоуменно пожал плечами.
– Помилуй, Семен... Образование - семь классов, в районе лицо неизвестное.
– Вот это сейчас и нужно. Если бы тебя знал каждый в районе ручаюсь, через неделю фашисты вздернули бы Сидора Еремина на горькой осине. Так ведь?
– Так-то так, а все же эта должность не для меня. Не справлюсь.
– Это тоже не довод, Сидор, знаю я тебя и твои способности. В армии ты служил, оружием владеешь. Знаешь район, все ходы его и выходы. Да и в партии состоишь
– Скоро двенадцать, - уточнил Сидор.
– Ну вот, а это что-то значит. Потом как-никак ты колхозный организатор. Подумаем, как и с чего начать. Оружие у нас есть, есть кое-какое и продовольствие. Теперь дело за людьми. Надо будет формировать группы, отряды, восстанавливать связь с коммунистами, мобилизовать комсомол. В районе оказалось много окруженцев. Надо ставку делать и на них. Люди военные, обстрелянные, они могут быть ядром наших вооруженных отрядов. Вот так, дружище! Как смотришь на это?
Сидор задумался и не ответил.
– Я понимаю, решиться трудно, - помолчав, сказал Комов, - но что поделаешь, идет борьба не на жизнь, а на смерть...
Глава седьмая
Староста Яков Буробин, в новом овчинном полушубке, в заячьей шапке, неуклюже протиснулся в дверь избы. Низкий и подвижный, с раскрасневшимся на стуже лицом, Степан Шумов проследовал за ним, бухнул настывшей дверью. Клуб морозного воздуха с ног до головы окатил Цыганюка, примостившегося у лавки за починкой валенок. Старая керосиновая лампа, висящая посреди избы, качнулась и замигала. Наталья подбежала к ней, убавила фитиль, чтобы не закоптилось стекло.
– Здравья желаем!
– вкрадчиво произнес староста, снимая шапку.
– Спасибо, коль от сердца, - ответила Наталья и тут же поснимала с гвоздей, набитых на стене возле двери, обиходную домашнюю утварь.
– Ехали к Фоме, а попали к куме, - наигранно весело проговорил Степан и, подхватив Старостин полушубок, повесил его на высвободившийся гвоздь.
– Милости просим, проходите!
– с улыбкой пригласила Наталья, но на лице ее можно было прочесть тревогу и недоумение: чего, мол, явились к ней эти бесы?
– Нам бы посудинку, - попросил староста, - ну, там пару стакашков, что ли, - пояснил он и, вынув из внутреннего кармана распахнутого пиджака литровую бутыль самогона, поставил ее на стол. Потом бесцеремонно уселся на лавку, бросил любопытствующий взгляд на Цыганюка, с лукавой ухмылкой посмотрел в лицо хозяйке. Наталья, приняв равнодушный вид, подала два граненых стакана. Степан взял один из них и, словно отогревая озябшие руки, стал катать его в ладонях.
– Надо бы и закусить, - сказал он, - у нас ведь самогонка, а не чай, ее, окаянную, без закусона и не проглотишь.
– А у меня, милок, не харчевня, закусок про запас не держу,
– Ладно, - сказал ей Яков.
– Тащи огурцов и свинины, другого просить не будем.
В голосе старосты Наталья уловила не просьбу, а прямой приказ. "Откажи ему, - подумала она, - добра не будет". Насупив брови, она ничего не ответила и тотчас вышла в сени.
Когда Наталья скрылась за дверью, Яков вновь бросил заинтересованный взгляд на Цыганюка, спросил:
– Ну, как, парень, дела? Сыт, здоров, прижился?
Цыганюк поднял на него глаза.
– Я же не собака, жить где-то надо.
– И то правильно, - сказал староста, - человек - это не скотина! На зиму и ее загоняют в хлев... Но это я так, промежду прочим интересуюсь. Хотя мне по моей должности и полагается знать, как живут людишки во вверенном мне селе.
Цыганюк промолчал, а староста, словно желая замять неприятное впечатление от своих последних слов, предложил:
– Кончай работу, подсаживайся к столу.
– Надо валенок залатать, зима на дворе.
– А куда тебе ходить-то?
– усмехнулся Степан Шумов.
– Бабенка тебя пригрела хорошая, кровь с молоком, приютился у ее юбки и знай сиди.
– Что я, без рук, без ног, что ли?
– огрызнулся Цыганюк.
– Надо мне и в мир выходить.
– И это правильно, - подтвердил староста.
– Какая бы она ни была хорошая, а жить на бабьих харчах один срам. Надо и самому работать, присматривать что-нибудь подходящее.
– С подходящим-то тяжеленько в такое время... Война идет, - поспешил поправиться Цыганюк.
– Для кого идет, а для тебя кончилась, и неплохо. Вон какую подцепил себе цацу! Хоть она и вдова, а, поди, лучше любой девки, - ухмыльнулся староста и, положив на край стола расшитый атласный кисет, принялся вертеть самокрутку.
– Да, чего и говорить, подвезло, подвезло тебе, парень. Это не просто баба, а конфетка.
Появившаяся в дверях Наталья улыбнулась, игриво-укоризненно бросила:
– Снаружи-то мы все, как конфетки, только изнутри ядовиты. Да и откуда тебе, Яков Ефимович, знать, какая я?
– Знаю, - решительно заявил староста.
– Мне шестой десяток, в людях разбираюсь.
– Одно слово, в выборе кумы я не ошибся, - по привычке съехидничал Степан.
– Дворянка она, Яков Ефимович, и все тут, чего и говорить, сразу видно - голубой крови.
– Тьфу, болтун!
– с ужимкой произнесла Наталья и поставила на стол миску соленых огурцов, потом выложила из матерчатого свертка небольшой, домашнего копчения, свиной окорок.
Степан, запустив руку в широкий карман брюк, достал нож и принялся резать свинину на ровные продолговатые кусочки. Он резал и приговаривал: