Северные архивы. Роман. С фр.

Юрсенар Маргерит

пастухов. Сверху на него тоже насыпают немного

теплой золы. Все это происходит при свете факе­

лов, ибо еще совсем темно. Лицо его прикрывают

полой пальто.

Постепенно тепло заполняет его тело, а вместе

с ним возвращаются жизнь, мысль. Он даже при­

поднимает кусок материи, стараясь разглядеть,

рассвело ли. Но увидеть ему удается только силу­

эты двух обессиленных англичан, поднявшихся

слишком быстро вслед за маленьким

отрядом, и

теперь их, охваченных горной болезнью, рвет на

пороге. Он вновь закрывает лицо тем же движе­

нием, что и умирающие в древности, движением,

запечатленным в произведениях искусства, и

вновь зарывается в теплую золу. Знает ли студент,

еще во время первого посещения музея в Арле

открывший в себе жадное любопытство к любому

предмету, любой мелочи из жизни римлян, что его

яма в точности воспроизводит форму ustrinum'a *,

прямоугольного рва, сделанного по размерам че-

167

ловеческого тела, куда римляне складывали трупы

близких, по крайней мере тех, ради кого не тра­

тились на пышный костер? Вспомнил ли он о по­

священии огнем и горячей золой, о юном

Демофоне *, которого Деметра * положила на горя­

чие угли и который умер от того, что крики и про­

тесты его матери не дали магическому действу

свершиться? В горах ни одна женщина не поме­

шала пастухам исполнить ритуал.

Через час с небольшим молодой человек чув­

ствует, что достаточно оправился, и пытается до­

гнать товарищей, находящихся у ж е на краю

кратера. Он ползком взбирается на конус, скользя

по кускам пемзы и шлака. Четверть лье он пре­

одолевает за час. Когда он добирается до верши­

ны, у ж е совсем светло, но его уверяют, что

восхода солнца видно не было.

Случившееся в Версале походило на роды: мо­

лодой человек бросился вперед навстречу жизни.

Приключение на Этне — ритуал смерти и воскре­

сения. Два этих почти священных эпизода послу­

жили бы прекрасным началом для биографии

великого человека. Но Мишель Шарль — не вели­

кий человек. Я бы определила его как человека

заурядного, если бы опыт не учил нас, что людей

заурядных не бывает. Опыт учит также, что каж­

дый в течение жизни проходит через целый ряд

испытаний. Тех, кто переносит их, полностью

осознавая происходящее, мало, и к ним быстро

приходит забвение. Тем ж е , кто удивительным об­

разом о них помнит, часто не удается извлечь из

этого пользу.

168

* * *

О

художественном вкусе, который Мишель

Шарль приобрел или развил в Италии, можно су­

дить по вещам, привезенным им из поездки. К сча­

стью, массового производства сувениров для

туристов тогда еще не существовало, оно было ку­

старным. Ларчик с вставляющимися друг в друга

маленькими подносиками из красного дерева, со­

хранившими следы инкрустаций на античные темы

и уложенными словно конфеты в коробке от зна­

менитого кондитера, представляют собой одно­

временно и игру («Смотри-ка, Юпитер! — Нет,

это Нептун, видите, у него трезубец!»), и образчик

того, что нравилось посетителям в музеях в 40-е

годы прошлого века. Это художественная безде­

лушка, даже если ее и продавали в довольно боль­

ших количествах русским, немецким или

скандинавским любителям, совершавшим путеше­

ствие по Европе. Я заменила две-три недостающие

части с помощью подобных же ларцев, несомнен­

но купленных янки в XIX веке. Более редким

экземпляром, приобретенным, вероятно, у како­

го-нибудь антиквара, является ренессансная ко­

пия бюста императора III века, с ониксовой

драпировкой вокруг шеи, уменьшенная до подхо­

дящих размеров. Такие же копии Рубенс приво­

зил из Италии для своего дома в Антверпене. От

бронзовой копии покинутой Ариадны, напротив,

веет холодом ампира. Это неважно: сосланная в

биллиардную залу дома на Мон-Нуар, она научила

меня видеть красоту складок, мягко струящихся

169

вдоль лежащего тела. Наконец, темное пятно на

светлых панелях гостиной — единственная карти­

на, со вкусом выбранная молодым человеком, счи­

тавшим, что он ничего не понимает в живописи.

Это «Стыдливость и Тщеславие» или «Любовь

возвышенная и Любовь земная» какого-нибудь

ученика Луини *, мы видим ту же загадочную

улыбку, что морщит уголки губ женщин и герма­

фродитов на полотнах Леонардо. По-моему, я ни

разу не спросила, что за фигуры изображены на

этом полотне, но чувствовала в них какую-то пле­

нительную строгость, которой ни люди, ни другие

картины, висевшие на стенах, не обладали.

У меня до сих пор хранятся две дверные ручки

из позолоченной бронзы в форме античных бюс­

тов — Тиберия, изможденного и изнуренного вла­

стью и жизнью, и юной невинной Ниобиды с