Северные архивы. Роман. С фр.

Юрсенар Маргерит

под грохот молотков в мастерской котельника, со-

179

12*

седа справа, и пьяные песни трактирщика, соседа

слева, и его завсегдатаев. Вдова кое-как протяну­

ла еще несколько лет после смерти мужа. Именно

котельник и трактирщик заявили о смерти обоих

стариков. Можно представить себе, как они воз­

вращаются домой в обнимку и, дабы разогнать

черные мысли, пропускают по стаканчику за упо­

кой

души старого скряги и его старушки вдовы.

Сомнительно, чтобы портреты покойных украша­

ли гостиную особняка на улице Маре.

Рен спускается, чтобы приготовить больному

его вечернее лекарство. Ничего не решено. Но

политика вскоре отодвинет на второй план список

будущих невест. Ноэми еще не скоро получит сва­

дебные подарки жениха.

* * *

Взглянем из сегодняшнего дня на этот брак, ко­

торый, конечно ж е , будет заключен. Он дал мне

в качестве прадеда Амабля Дюфрена, о котором

мы нелестно отозвались выше, прапрадеда — но­

тариуса из Бетюна, сумевшего поживиться в смут­

ные времена. Неважно, была ли его история,

единственной хранительницей которой я ныне яв­

ляюсь, истинной или нет: для моих отца и деда она

стала своеобразным догматом веры, правда, дед

вспоминал о ней, когда его семейная жизнь не ла­

дилась. Со стороны Александрины Жозефины,

госпожи Дюфрен, видимость почти нулевая: мне

удалось разглядеть только судью прекрасных вре­

мен Директории и каноника с суховатыми чертами

180

лица, сидящего в малиновом кресле, под рукой у

него стопка толстых томов, должно быть писания

отцов церкви *. Кроме означенных особ я могу

предложить вашему вниманию маленький мирок,

принадлежавший к лилльской буржуазии, а если

заглянуть подальше — к торговцам и ремесленни­

кам старого Лилля или к французским крестьянам

Севера, которыми Дюфрены были вплоть до само­

го конца XVIII века.

Со стороны бетюнского нотариуса, как мы ви­

дели, имен сохранилось больше, но они словно со­

ломинки, разбросанные по голой земле. Очень

быстро мы вновь сталкиваемся с анонимной кре­

стьянской массой. Поколения, сменявшие друг

друга в Шамбен-Шатлене с конца античных, а то

и более ранних времен, люди, в течение веков па­

хавшие землю, соизмерявшие свою жизнь с вре­

менами года, полностью исчезли, как исчез скот,

который они пасли, как исчезли сухие листья, слу­

жившие им перегноем. И разумеется, достаточно

забраться в прошлое, века на три-четыре назад,

чтобы

заметить, что предки «хороших фамилий» в

конечном счете вышли все из того же безвестного

чернозема. Более того, есть некое величие в этих

навсегда исчезнувших мужланах, от них осталась

только строчка в книге приходской церкви, да и

ту в один прекрасный день уничтожат огонь или

крысы, от них остался только деревянный крест,

но и его на зеленом холмике скоро сменят другие.

Шарль Огюстен сказал бы, однако, и не без доли

здравого смысла, что совсем неплохо иметь пред­

ков, которые умели читать, писать и считать

181

(прежде всего считать) за десятки поколений до

этих людей. Но неплохо и другое — не тащить за

собой лохмотья буржуазного старья и дворянских

доспехов.

Если я не упомянула об этих крестьянах в тот

момент, когда пыталась сплести «мою» семейную

сеть, то прежде всего потому, что они присоедини­

лись к ней благодаря женитьбе Мишеля Шарля

только в середине XIX века. А потом кажется, что

между Бетюном и Лиллем, с одной стороны, Байё-

лем и Касселем — с другой, пролегает целое рас­

стояние, отделяющее Фландрию галльскую от

Фландрии фламандской. Хотя эти люди пережили

одни и те же превратности истории, те же войны,

ту же смену правителей и режимов, кажется, что

они принадлежат не только к разным социальным

кругам, но и к разным расам. Отметим для начала,

что, тогда как для Кленверков, Кусмакеров или

Бисвалей французский язык, по крайней мере до

XIX века, был языком культуры, а фламандский —

языком, на котором они говорили с детства, лилль-

цы и бетюнцы говорили только на французском с

незапамятных времен, даже если постепенно он

свелся до уровня местного наречия. Их дети в отли­

чие от Мишеля Шарля принимали первое прича­

стие не на фламандском. Благодаря их потомку

Ноэми я обнаружила в этих незнакомых мне лю­

дях определенную сухость, жадность к труду и на­

живе, живость и вместе с тем ограниченность —

черты, характерные для французской провинции в

целом и сильно отличающиеся от размаха и сдер­

жанной страстности фламандцев.

182

Но главным образом не упомянула я о них по­

тому, что мне о них ничего не известно. Я могла

бы, конечно, используя объедки литературной

кухни, состряпать по памяти портрет бедных зем­