Шпионаж и любовь
Шрифт:
В июне прибыла курьер Фрэнсиса. Сесили Лефор была англичанкой, которая вышла замуж за богатого французского врача и жила то в Париже, то в рыбацкой деревне в Бретани. Когда Франция была оккупирована, Сесили отправилась в Лондон, присоединилась к женскому вспомогательному корпусу и передала свою бретонскую виллу с уединенным частным пляжем в распоряжение УСО [86] . Затем она вызвалась вернуться во Францию для участия в специальных операциях. Ее доставил «лизандер», пилот которого – без особой пользы – отметил, что на тот момент у нее был скверный акцент, и выглядела она «как жена викария» [17]. Сесили не обладала хладнокровием в критических ситуациях. Фрэнсис уважал ее, и она помогала, но ему было ясно, что она «с ужасом ждала следующего дня» и была постоянно готова к провалу [18].
86
Из этой уединенной бухты удавалось эвакуировать в Фалмут скомпрометировавших себя агентов и попавших под подозрение гестапо участников Сопротивления; любопытно, что
Прибытие Сесили совпало с волной диверсий со стороны сети «Жокей», которая привлекла внимание немцев к региону. Одна группа успешно вывела из строя гидроэлектростанцию в Дюрансе, прервав подачу электроэнергии на заводы, производившие алюминий для люфтваффе. Последовал ряд операций на железнодорожных подстанциях, подрывы локомотивов и опор связи. План состоял в том, чтобы изолировать местные силы абвера от их штаб-квартиры до вторжения союзников, но прогресс был достигнут не без потери нескольких человек, в это время арестовали, в частности, жену и дочь Альбера. Затем, всего через три месяца после прибытия, Сесили нарушила протокол безопасности: задержавшись на улице допоздна, она позвонила на прежнюю явку, несмотря на предупреждения, что адрес был провален. Гестапо прибыло немедленно. Оставшись одна, она запаниковала и спряталась в угольном погребе. Это было слишком очевидно, и когда Фрэнсис прибыл, помочь ей он уже не мог. «Если она будет придерживаться своей истории, – оптимистично докладывал Фрэнсис в Лондон, – я уверен, что у нее есть шанс освободиться» [19]. У Сесили не было с собой ничего криминального, и она отказалась называть какие-либо имена и в тюрьме Лиона, и при дальнейшем допросе Бляйхера в штаб-квартире гестапо в Париже, на печально известной авеню Фош, 84. Оттуда, несмотря на отсутствие прямых улик, она начала долгий путь в Равенсбрюк, концентрационный лагерь, построенный Гиммлером исключительно для женщин и известный французам как L’Enfer des Femmes – «Женский ад». Его функция заключалась в том, чтобы доводить женщин до смерти, извлекая максимальную прибыль из их труда. Более 130 000 женщин и детей прошли через этот концлагерь, в том числе Одетт Сансом, которую держали в изоляции на момент прибытия Сесили, и Полетт Дешам, дочь-подросток Альбера. Более 90 000 заключенных умерли там от голода, избиений, казни через повешение, в газовых камерах, при расстрелах или в результате медицинских экспериментов. Вскоре после приезда Сесили был поставлен диагноз: рак желудка, и по иронии судьбы ей сделали успешную операцию, после чего дали розовую карточку, обозначавшую ее как «больную», не имеющую трудовой ценности. Она упустила возможность сбежать, пытаясь уговорить подругу присоединиться к ней, и погибла в газовой камере в феврале 1945 года [20].
Сесили протянула почти вдвое дольше, чем в среднем удавалось женщине-курьеру в оккупированной Франции, и ее арест напугал Лондон, побудив Бакмастера вспомнить про Фрэнсиса. На брифинге он дал критическую оценку Сесили, утверждая, что она проявила «мало инициативы», и горько заключил, что «совершенно бесполезно отправлять в поле человека, на спокойствие и выдержку которого нельзя рассчитывать – или хотя бы на умение сохранять видимость спокойствия в чрезвычайной ситуации» [21].
Находясь в Лондоне, Фрэнсис лоббировал дополнительные авиаперевозки и требовал выделения ему нового курьера-женщины. У него было семьдесят пять подготовленных тайников для боеприпасов. Несмотря на приверженность Габбинса воздушной поддержке Франции, которую он называл «стратегически самой важной страной на западном театре военных действий», он не смог отвлечь самолеты от бомбардировок. Без оружия и взрывчатки невозможно было добиться результата на местах. Также было трудно поддерживать мотивацию бойцов Сопротивления и бессмысленно набирать новые группы. Фрэнсис провел трудное Рождество с Нэн в Харроу. Он наслаждался первой встречей с маленькой дочерью, единственным человеком, который не относился к «фирме» и не требовал от него разговоров о работе, но вступил в конфликт с Нэн, приведший к ударам и стоивший ей нескольких зубов. В январе 1944 года Гитлер в новогоднем обращении к нации объявил, что «текущая борьба отвергает все запреты, навязанные в прошлом чисто гуманитарными соображениями, потому что в конце ее в любом случае не будет победителей и побежденных, только выжившие и уничтоженные» [22]. Это было пугающее напоминание об опасности, с которой сталкивались агенты УСО во всей оккупированной Европе. А несколько дней спустя Альбер сообщил Фрэнсису плохую новость: один из руководителей групп был убит во время нападения на поезд.
В феврале возвращение Фрэнсиса было отложено из-за снегопада. На обратном пути он услышал, как «нечто твердое» ударяет снаружи по самолету [23]. Через мгновение один из двигателей загорелся. Вполне возможно, что причиной был лед, но одинокий британский самолет, летевший над оккупированной Францией, был естественной мишенью для любого настороженного немецкого стрелка. Когда загорелся и второй двигатель, экипаж сбросил груз, и вскоре пилоты и Фрэнсис вынуждены были прыгать с горящего самолета на высоте 10 000 футов, в 100 милях от предполагаемого пункта назначения. Приземлившись на заснеженном картофельном поле, Фрэнсис услышал, как самолет врезался в горы неподалеку.
К тому времени голова Фрэнсиса стоила три миллиона франков, что дало ему повод шутить: немцы, очевидно, «придают ему большую ценность, чем Военное министерство» в Британии, поэтому он шел на осознанный риск, когда направился к ферме и постучал в двери [24]. К счастью, увидев перед собой британского летчика, фермер крикнул жене «достать вино» [25]. В течение следующих нескольких месяцев эта ферма станет одним из самых надежных укрытий Фрэнсиса. Еще одна удача состояла в том, что грузы, сброшенные с горящего самолета, подобрала небольшая
87
Фрэнсис просил о награде для Гормала, но, вернувшись в Британию с другими членами экипажа, тот погиб за сутки до Дня Победы.
К марту 1944 года Фрэнсис был по уши занят подготовкой к запланированному вторжению союзников. Вермахт продвигал подкрепления в его район, там активно действовали и гестапо, и подразделения «Ваффен-СС», и в результате несколько местных лидеров групп были арестованы. «Это были очень трудные дни, – рассказывал Фрэнсис. – Немцы атаковали всех… наступило царство террора, повсюду сожженные фермы, перестрелки и повешения… картина мрачная» [26]. Гитлеровский призыв претворялся в жизнь, и ситуация становилась все хуже и хуже.
На рассвете 6 июня 1944 года союзники высадились в северной Франции. Бомбардировочные рейды и действия местного Сопротивления уже повредили большую часть немецкой береговой обороны и радиолокационных установок. Более 100 000 военнослужащих прибыли по воздуху и по морю, и дальше к югу группы из сети «Жокей» приступили к новым акциям. Каждый поезд с германскими войсками или припасами, отправлявшийся из Марселя в Лион после «Дня Ди», был хотя бы один раз спущен с рельс группами Сопротивления под руководством Фрэнсиса, только за июнь ими было прервано более 800 линий сообщения. По всей стране работала та же схема: силы УСО атаковали вражеские войска, двигавшиеся к плацдарму в Нормандии. Нацистские репрессии были быстрыми и жестокими. 10 июня эсэсовцы вошли в деревню Орадур-сюр-Глен и убили 642 человека, в том числе 190 школьников. Если цель состояла в том, чтобы подавить дальнейшее сопротивление, результатом стало обратное. Фрэнсис понимал, что его сеть должна поддерживать стабильный уровень атак на военное производство нацистов, войска и средства связи, а также сохранять уважение и преданность более чем 10 000 местных жителей, в основном партизанов-маки в горах; для этого ему нужно было больше оружия, больше боеприпасов и помощь дополнительных офицеров, в частности нужна была новая женщина-курьер. Его запросы в Лондон становились все более настойчивыми, и в конце концов его услышали.
Вместе документами на Жаклин Арман и с кодовым именем «Полин» Кристина получила защитный шлем с резиновой подкладкой, заряженный револьвер, острый как бритва нож штурмовика, фонарь и круглую коричневую таблетку цианида с покрытием, зашитую в подол юбки. У Кристины были французские газеты, изготовленные в окрестностях Харлоу британскими и польскими специалистами, и пояс, набитый золотыми соверенами. В некоторых отчетах упоминается, что ей также выдали квадратный кусок шелка с напечатанной на нем местной картой, компас, спрятанный за ее заколкой для волос, и увеличительное стекло, помещенное внутри сигареты.
В роли Жаклин, или «Джо», как называли ее британцы, она облачилась в летный костюм, а надетое снаряжение сильно ограничивало ее подвижность, но согревало и смягчало удары, когда самолет шел через зоны турбулентности и под обстрелом противника. Время от времени она и ее коллеги падали между пакетами с грузом, тщательно закрепленными. Более крупные металлические контейнеры перевозились в модифицированных бомбовых отсеках. Кристина летела вместе с тремя офицерами «миссии Пакетбот» во главе с капитаном Жаном Турнисса, инженером, который руководил строительством новой взлетно-посадочной полосы в регионе Веркор, к юго-западу от Гренобля. В загруженном салоне они чувствовали себя сардинами, стиснутыми в металлическом чреве самолета, а шум двигателей заглушал любую попытку разговора. На протяжении нескольких часов пути чуть маслянистый запах, свойственный военным самолетам, постепенно дополнялся более острыми оттенками пота, вызванного страхом и напряжением, бренди и чая из термоса. 7 июля 1944 года ночь была ветреная и лунная. Кристине было тридцать пять лет, хотя в паспорте значилось двадцать девять, как и Фрэнсису Кэммертсу.
Когда самолет приблизился к посадочному полю, диспетчеры ВВС прикрепили ремни на костюме Кристины к парашюту. Для скрытности и точности она и ее коллеги-офицеры должны были десантироваться на слишком малой высоте, важно было вовремя открыть парашюты, поэтому сумки, в которые они были уложены, подвесили к фюзеляжу самолета. Когда Кристина прыгнула, ее трос натянулся, удерживая сумку и освобождая купол сразу под самолетом. Их встретил сильный ветер. Когда диспетчер открыл выходной люк, пассажиров окатило холодным воздухом и оглушительным ревом двигателей, Кристина увидела внизу освещенную луной землю. Огней, которые можно было бы спутать с посадочными фонарями, было совсем мало. Кристина не беспокоилась, сможет ли быстро найти принимающую группу и начать работу в оккупированной нацистами Франции; она даже не беспокоилась о том, что может разбить лицо о круглое выходное отверстие при прыжке или сломать ноги при приземлении. Она была просто взволнована. Что-нибудь менее драматичное, чем этот бурный полет, казалось неуместным после мучительной задержки в Алжире. Смеясь, она прослушала «чрезмерно грубое» сообщение азбуки Морзе на старом ламповом аппарате Алдиса в самолете, прежде чем качнуть ногами в люке, наблюдая за изменением красного сигнального света на зеленый и падая в пустоту, как жертва повешения, всего в 150–200 метрах над обустроенной зоной высадки.