Синеволосая ондео
Шрифт:
– А больше комнат нет?
– Ну мы же не в Чирде, – сказала Лерти с улыбкой. – У нас тут даже нет, как положено, женской и мужской половины, представляешь? Комнаты киры и кира просто в разных концах коридора. И это ещё у нас большой дом. В деревенских домах бывает так, что комната одна.
– Я жила в таком. Ну, там была не одна, а три. Одна внизу и две наверху.
– Я выросла в таком. Битком набито, а зимой все на одной кровати спят... Мне повезло, что я попала сюда. Здесь светло и чисто, и кира добрая. А ты из большого
Аяна очень удивилась. Харвилл столько раз успел ей повторить, насколько неуклюжи её манеры, что слово «изящно» было последним, что она ожидала услышать о них.
– Нет, я не была капойо. Я приехала в Арнай недавно. О! Смотри!
Она решила позабавить Лерти и изобразила госпожу Кано, которая решила вдруг поправить большую керамическую миску на столике напротив двери.
– Ох, ничего себе, – ахнула Лерти. – Что это сейчас было?
– Так ведут себя господа в Фадо. А ещё они постоянно молчат. После каждой фразы. Вот как я сейчас.
– Ещё раз убеждаюсь, как мне повезло с кирой, – покачала головой Лерти. – Если те господа хоть вполовину такие противные, как ты показала, я бы там, наверное, от тоски выла. Пойдём, покажу спальню.
– Я там и выла. И моя кемандже там просто вопила. В той комнате, где я... жила, было странное эхо, которое превращало её голос в истошный крик.
– Ты играешь на кемандже? – удивилась Лерти. – У нас лишь некоторые кирио играют на ней. Кто попроще, играет на мендере. Ты будешь играть сегодня?
– Думаю, да. Это наша спальня?
Лерти завела её в небольшую чистую комнату с высоким потолком и четырьмя кроватями, в которой уютно пахло свежим кипячёным бельём и сухими цветочными лепестками.
– Да. Достали из сарая вам кровати. Вы, небось, спите там на полу, бедняги.
– Бывает.
– Жаль, на всех нету комнат. Ты можешь переодеться тут, пока никого нет. Хочешь, покажу остальной дом? Ты впервые в поместье?
– Да. Конечно, хочу!
Она посадила сына на кровать и переоделась, оставив платье в комнате, потом перехватила Кимата на другой бок и пошла за Лерти, которая, прижимая палец к губам, приоткрыла перед ней дверь хозяйской спальни.
– Это спальня киры, – шепнула она. – Там дальше такая же спальня кира, и ещё по две маленьких гостевых мужских и женских. Столовую увидишь после выступления. Пойдём вниз!
Она открыла дверь около входа в столовую и спустилась вниз по лесенке, приглашая за собой Аяну.
Та шла, разглядывая устройство внутренних помещений, и про себя удивлялась, как различны и в то же время схожи помещения для стряпни в разных частях мира. Здесь пахло совсем другими травами и другой едой, чем у них в долине, но рядом с печью так же болтались на веревочных петельках толстые прихватки, вокруг которых было такое же тёмное пятно, как и у неё дома, и возле очага так же висел на крюке снятый с огня заварник с закопчённым
21. Такие же люди, как я и ты
– Мама, ам-ам, – сказал Кимат, и Лерти спохватилась.
– Ой, что же это я. Вы же, наверное, хотите пить и есть!
Она метнулась к шкафчику и быстро вынула на стол кувшин с молоком, завязанный тряпицей, половину круглого хлеба, луковицу и сыр.
– У нас ещё с утра осталась каша. Достать?
– Да. Спасибо.
Аяна поела и покормила Кимата, слушая, как Лерти умиляется его щекам.
– Лерти! – раздалось приглушённо откуда-то сверху и сбоку.
Аяна подняла голову, прислушиваясь. Лерти показала пальцем на небольшую решётку под потолком.
– У нас были колокольчики, – сказала она, – но юный кир залез и оторвал их. Это тот, что женился в прошлом году, – пояснила она. – Просто руки не доходят.
Они поднялись наверх, и Дилери улыбнулась Кимату.
– Ну что, вы готовы? Проходите за сцену!
– Сюда, – махнула рукой Лерти. – За мной!
Она завела Аяну в комнатку, которая неожиданно обнаружилась между большой столовой и тем помещением, где они установили задники сцены, и ушла, оставив её с остальной труппой.
– Я думала, большие дома действительно громадные, – задумчиво сказала Аяна. – Выходит, что я ошибалась.
– В самых больших домах столицы, говорят, гостиные настолько большие, что там можно было бы устраивать приём с танцами. Я никогда не видела приёма, – сказала Чамэ. – Но, говорят, это роскошное зрелище.
– Приёмы устраивают у крейта. Как их увидишь-то?
– улыбнулась Ригрета.
– Это весело, говорят. Очень много народа, очень много духов и шума, все потеют и волнуются. Жара там страшная! Большие, яркие залы со свечами и зеркалами. Красиво. Должно быть, производит впечатление.
– Начинаем, птички, – сказал Кадиар, взмахом руки приглашая труппу в зал.
Пьеса была о том, как старый вдовец, усатый, алчный глава рода, которого играл Кадиар, женит своего сына на высокородной даме, которая немного припозднилась с замужеством. Даму эту играла Анкэ. Ригрета играла её юную, красивую, задорную капойо, а Харвилл и Чамэ, соответственно, были молодым киром и его слугой. В результате длинной и сложно сплетённой череды уловок бойкая и резвая капойо становилась женой юного кира, а его алчный отец обретал в качестве новой жены Анкэ.
Аяна не видела из-за прикрытой двери, что происходит на сцене и среди зрителей, но слышала отрывки реплик Кадиара, который басом уговаривал сына подумать о благе семьи, и звонкий голос Ригреты, которая через Чамэ передавала записки якобы от своей госпожи, подстраивая свои свидания в саду.
Наконец послышались аплодисменты. Кадиар вышел первый, вытирая пот со лба небольшим платочком, а за ним и остальные.
– Им понравилось, – сказала Ригрета. – Я блистала. Теперь иди ты, Аяна.