Синеволосая ондео
Шрифт:
Аяна поцеловала Кимата, с интересом разглядывающего усы Чамэ, шагнула в двери и на миг остолбенела. Эта гостиная вдруг действительно показалась ей залом, как сказала Лерти. Между сценой и рядами разномастных стульев с потолка свешивались большие, просто огромные люстры, и от свечей, зажжённых теперь на них, после неяркого освещения предыдущей комнаты на сцене было очень светло. Зал эти люстры тоже освещали, и Аяна чуть не дёрнулась прикрыть рукой глаза и начать разглядывать зрителей. Судя по их количеству, тут были не только гости и семья, но и люди из деревни, с которыми в доме водили знакомство.
Она
Аяна сделала последний шаг к стулу, села на него и поняла, что эти шаги, которые тянулись для неё бесконечно, на самом деле заняли не больше времени, чем понадобилось кому-то из гостей повернуться к соседу сзади и сказать: «Смотри, там ондео идёт». Перед глазами были пятна от свечей, на которые она так неосторожно посмотрела, когда вошла сюда.
Она села и пару раз моргнула. Ей вдруг показалось, что именно сейчас она почему-то забудет, как держать смычок, и обязательно сделает что-нибудь совсем неподобающее. Но зрители смотрели и ждали, и она просунула негнущиеся ледяные пальцы в смычок и начала играть, как-то отстранённо отмечая мелкие, незначительные ошибки и места, где она взяла не совсем чистые ноты.
После первой мелодии она остановилась, но аплодисментов не было. На площадях и в трактирах начинали хлопать, как только звуки затихали, а бывало, что и раньше, а здесь было тихо, только стулья поскрипывали, да кто-то разок кашлянул. Она снова подняла смычок, теряясь в догадках, почему ей не хлопают, и сыграла ещё одну мелодию, а затем ещё одну, уже пободрее.
Сыграв четвёртую мелодию, она решила остановиться. Сбивало с толку то, что ей не аплодировали, а ещё она чувствовала, что от волнения скоро начнёт запинаться, потому что руки так и оставались ледяными, а вдобавок ещё и живот свело от страха.
Она встала и поклонилась, с облегчением наконец услышав аплодисменты, и вышла в комнату к остальным.
– У тебя такие глаза, как будто ты играла перед полным залом врэков, – сказала Ригрета с лёгким испугом. – Что произошло? Почему ты не пела?
– Я не знаю, – сказала удивлённо Аяна, убрав кемандже и глядя на свои руки. – Я вышла туда, и там яркий свет и важные кирио, и я растерялась. У меня перехватило горло, и я не стала петь. Где остальные?
Чамэ посадила Кимата на скамью и направилась к двери.
– Умываются и переодеваются к ужину, – сказала она, выходя. – Я тоже пойду, отклею усы.
– А я останусь в платье, – сказала Ригрета, кокетливо шурша подолом. – Аяна, запомни одну вещь. Эти кирио – такие же люди, как я и ты. Они могут выглядеть иначе, иначе наклонять голову при знакомстве, одеваться в дорогую одежду, но там, под всем этим, это такие же мужчины и женщины, как я, ты, Харвилл и кто угодно ещё. Они так же, как
Аяна подумала о Конде. Да. Ригрета была права. Под его красивым дорогим зелёным камзолом был человек, который хотел, чтобы она любила его, и, случалось, боялся себя, её и того, что происходило вокруг, и тоже иногда мучился от неопределённости. Вне всяких сомнений, кирио – такие же люди.
Вот насчёт Воло она могла бы ещё сомневаться, если бы не знала, что у него в Ордалле где-то есть невеста. Не было, значит, ему чуждо хоть что-то человеческое. Она отмахнулась от внезапной дикой мысли о том, что Воло мог жениться ради повышения статуса. Нет, нет. Каким бы подонком он ни был, но не таким же беспросветным.
– Надеюсь, ты не будешь переодеваться, – сказала Ригрета. – Тебе ещё предстоит выдержать ужин в кругу кирио.
Она сдерживала смех, и Аяну это слегка задело. Совсем чуть-чуть.
– Знаешь, мне обидно, что ты смеёшься надо мной, – прямо сказала она, садясь рядом с Киматом. – Я ушла из дома, когда была чуть старше семнадцати, а все эти семнадцать лет я жила в ином мире, где всё-всё другое. У нас даже денег нет, – сказала она, и у Ригреты широко распахнулись глаза. – Понимаешь? Мы работаем вместе и вместе пользуемся плодами общего труда, а ценные вещи меняем на другие ценные вещи.
– Я не смеюсь над тобой. Прости. Я шучу. Не хотела тебя задеть. Ты говорила про мену, но я думала, что это как... ну, дополнение к деньгам. Слушай, но если у вас нет денег, как же вы, например, выплачиваете долги или выкуп за девушку?
– У нас никто ни за кого не платит. Долги у нас отдаются работой или вещами. Если кто-то хочет вторую лошадь, но у него нет того, что нужно для мены владельцу лошади, то он работает у этого владельца или у того, у кого есть эта мена, но чаще всего ему просто отдают нужное ему, потому что он использует это не только для себя, но и для общих дел. Лучше отдать свою вторую лошадь тому, кто повезёт на ней молоко или лес, чем запирать её в стойло без дела. А если понадобится – можно всегда попросить обратно на время.
22. Белый кусочек оурана
– То есть у вас вообще нет богатых... бедных... нищих тоже нет?
– Нет, – покачала головой Аяна. – А ещё у нас нет сирот и ненужных детей.
– Но вы, ведь живёте достаточно просто. Без роскоши.
– Да. Я впервые увидела седу, когда мой тогда ещё не муж попал к нам в долину. Он показал мне рулон седы, который стоил как восемьдесят очень хороших коней. Теперь-то я понимаю, что имеют в виду под словом «роскошь». И я даже понимаю, как к этому можно стремиться. Но не могу понять, как можно обменять на это возможность любить того, к кому стремится твоё сердце. Моя мама бережёт свой расшитый праздничный... свадебный наряд, который надела, когда ей было шестнадцать. С тех пор она научилась вышивать так, что её вышивки живут и дышат, но она хранит тот халат, потому что в нём она выходила замуж за любимого. Стала бы она хранить роскошное платье из рулона за восемьдесят коней, если бы её в нём насильно выдали замуж?