Синеволосая ондео

Иолич Ася

Ригрета смотрела на неё встревоженно. Аяна заметила это и вопросительно подняла брови. Восхитительное лакомство закончилось. Она даже не оставила «кусочек вежливости», который, соответственно приличиям, надо было всегда оставлять в тарелке, чтобы не обидеть хозяев. Жаль, Кимат спит. Он тоже должен это попробовать! Белый кусочек оурана!

– Что это такое было? – тихонько спросила она, не выдержав, у парня, сидевшего справа, когда слуга забрал мисочку на ножке. – Это белое лакомство?

– Это мороженое, – сдерживая смех, сказал парень. – В твоих краях

не делают такое?

– Нет, – с сожалением сказала Аяна. – Это из молока?

– Это сливки с сахаром, желтком и ванилью, насколько мне известно, – сказал он. – Его замораживают, чтобы привезти сюда. У вас, наверное, слишком жарко, чтобы его готовить?

– У нас такое просто не знают, – сказала Аяна, качая головой. – Просто не знают...

23. Мешочек с песком

– Аяна! – кинулась к ней Ригрета, обегая стол, как только дверь за последним гостем закрылась. – Что он делал? Как ты позволила?!

– Что? – вытаращила глаза Аяна. – Кто?

Все смотрели на них с непониманием. Аяна обвела их глазами, но это никак не помогло ей понять, что Ригрета имеет в виду.

– Он щупал тебя под столом? Этот мерзкий, отвратительный нахал?

Аяна хлопала глазами.

– Какой нахал? Когда?

– Который сидел справа! Когда принесли мороженое, Аяна! Он щупал тебя под столом? Что ты ему сказала? Ты не должна позволять такое!

– Никто меня не щупал, – встревоженно сказала Аяна. – Я бы заметила!

– Почему тогда у тебя было такое лицо?!

– Не знаю. Когда принесли мороженое, я попробовала и мне понравилось. Очень. Меня никто не щупал.

Ригрета отстранилась и отступила на шаг.

– У тебя было такое лицо, – сказала она обвиняющим тоном, – будто он лапал тебя там, где не следует, и ты сгорала от стыда и от наслаждения, не смея его остановить. Двое мужчин, которые сидели справа и слева от меня, не отрывали от тебя взгляд. Аяна, тебе надо лучше следить за тем, что делает твоё лицо.

Айол, который буквально хрюкал от смеха, и Чамэ, которую хохот согнул пополам, никак не могли успокоиться.

– Понятно. Пошли, Харвилл, – сказал Кадиар, устало зевая. – Анкэ?

– Да. Пойдём, распределим кровати. Ну ты даёшь, Аяна.

– Я уложила Кимата на пол, на одеяло, – сказала Аяна. – Слушайте, если бы он щупал меня, я бы заорала.

– Ты не можешь орать за столом, – сказал Айол. – Он действительно мог распускать руки, потому что ты артистка, актриса, а не кирья и не кира. А вот он сын кира, и мы сидели с ними за общим столом лишь потому, что это...

– ...Деревня, – подхватила Аяна. – Да, я поняла. Но я не буду молчать, если кто-то полезет ко мне, распуская руки. Даже не надейтесь.

Это уже было не смешно. Она представила чью-то чужую руку на своём бедре под столом и передёрнулась.

– Не допускай таких ситуаций. Кир не будет касаться даже актрисы, если она не поощрит его. У нас строго с этим, понимаешь? Без одобрения со стороны девушки он не будет её трогать, кем бы она ни была, только если она не его жена.

Это против обычаев и против заповедей добра и совести. Порядочный кир вообще постарается уйти, если девушка сама ведёт себя неподобающе, чтобы не осквернить себя и её.

– Осквернить... Ну да. А жену, значит, можно трогать против её воли? – нахмурилась Аяна.

– Ну, она же его жена, – пожала плечами Чамэ. – Конечно, многое зависит от того, какой у них брак, но мужу надо подчиняться. В конце концов, мы же женщины. Это наше предназначение – подчиняться своему мужчине. Терпение очищает совесть.

– Было бы странно отдать за девушку много золота и не касаться её, тебе не кажется? – хмыкнула Ригрета. – Женятся не для того, чтобы любоваться издалека. Я думаю, родив сына, ты это прекрасно понимаешь. Женятся, чтобы удовлетворять естественные позывы тела, которые есть у всех мужчин, молодых и старых. За это мужчины платят деньги родителям жены. Для них это выгоднее, чем, например, оплачивать внимание актрисы, – потанцевала она плечами, и Чамэ поморщилась, – так как они платят однажды, а жена остается на долгие годы.

Аяна сжала голову руками, так, что края обруча впились в кожу.

– Это какой-то кошмар, – сказала она с негодованием. – Ты понимаешь, насколько это ужасно?

– Это традиции. Аяна, да пойми, не всё так плохо! Мы скоро начнём репетировать пьесу про капойо, и ты увидишь, что всегда можно найти выход. Всегда, понимаешь? Знаешь, сколько у нас сценок про мужей-рогоносцев?

– Про... кого?

– Муж, которому жена с помощью хитрой ками наставляет рога... изменяет. Тайком видится с возлюбленным.

– Но за это же устраивают прилюдную порку... Мне рассказывал Айол.

– Да. Именно поэтому попадаться нельзя. Это добавляет остроты, – Ригрета прикусила кончик языка. – Никто и не попадается.

Аяна сокрушённо качала головой. Это всё было настолько неправильно, что у неё внутри всё жгло от отчаянного осознания своего бессилия. Она вспоминала Кадэр, её ямочки на щеках, и Жадэта, который смотрел на неё издалека, как в последний раз.

Чамэ смотрела на неё пристально.

– Эти разговоры ранят тебя, – сказала она. – У тебя слишком нежная кожа.

– Я пойду, – сказала Аяна. – Я так не могу.

– Да.

Аяна нашла Лерти, и та показала ей, куда можно поставить Ташту.

– Лерти, а что это за человек... из семьи Шедари? – спросила она, вспоминая услышанное за столом.

Ташта. В езопасности ли он тут? Нет, понятное дело, что его вряд ли попытаются украсть снова, но что если этот человек попробует отомстить злой «лошадке»?

– Ой. Он шальной. Очень избалованный. В прошлом году они к нам приезжали, и он устроил поножовщину в постоялом дворе. Он покалечил человека. Его катис как-то утряс то дело. У нас тут, знаешь, проще с этим. Столица далеко, и такие дела предпочитают решать, не вынося сор из избы. У них в эйноте многие плачут от его шальных поступков. Ну, эти разбойники на какое-то время, думаю, охладят его пыл. Он очень притих после этого случая.