Система современного римского права. Том IV
Шрифт:
В. Точно так же Павел в случае иска о праве наследования или виндикационного иска подходит к обязанности недобросовестного владельца начиная с момента литисконтестации [293] :
«post acceptum judicium… damnari debebit secundum verba orationis, quia potuit petitor, restituta hereditate, distraxisse ea. Et hoc justum esse in specialibus petitionibus Proculo placet… In praedonis persona Proculus recte existimat».
Здесь снова предполагаемая общая возможность продажи выражается как мотив безусловной обязанности, а из этого не делается ограничительное условие на случай действительной продажи.
293
L. 40 pr. de her. pet. (5. 3) (ср. § 273).
С.
«Sed est verius, si forte distracturus erat petitor si accepisset, moram passo debere praestari: nam si ei restituisset, distraxisset, et pretium esset lucratus».
Здесь, правда, употреблено одно выражение, которое обозначает условное отношение. Если бы поэтому мы попытались предположить противоречие с предшествующими фрагментами, это было бы весьма сомнительно вследствие того, что автором одного из указанных фрагментов также является Ульпиан. Если бы мы ради предотвращения этого противоречия попытались предположить, что здесь при просрочке в случае исков in rem силу имело иное право, чем при просрочке в случае обязательств и в случае недобросовестного владельца, данное предположение было бы ничтожным и неправдоподобным.
294
L. 15, § 3 de rei vind. (6. 1) из Ulpianus, Ad ed., lib. XVI (ср. § 273).
Однако мы можем избежать этих трудностей посредством следующего объяснения фрагмента, приведенного последним, которое вместе с тем позволяет примирить существующие здесь разногласия. «Si forte distracturus erat» означает дословно «если покажется возможным, что он продал бы» (т. е. «forte» означает «быть может, возможно»). Итак, предположив, что ответчик в отдельном случае смог бы доказать, что истец точно не продал бы, то благодаря этому доказательству (которое, разумеется, можно было привести в крайне редких случаях, и потому оно было несущественно практически) исключалась бы возможность продажи, на которой должна основываться вся обязанность. Тогда это ограничение можно было бы без всяких опасений привнести и в другие случаи, в которых возможность выражена как мотив, а не как условие. То же, что она не упоминается в этих случаях, удовлетворительно объясняется вышеназванной редкой применимостью. Этим же обстоятельством объясняется также и то, что в столь многих фрагментах о просрочке в обязательствах говорится о безусловной обязанности должника возместить случайную гибель вещи, вследствие чего, кажется, не остается места для какого-либо ограничения. Вместе с тем это объяснение было бы применимо и к трудному фрагменту у Ульпиана об actio quod metus causa и устраняло бы любую видимость его противоречия другим фрагментам. Примером (все же крайне редкого) доказательства ответчика могло бы быть следующее. У недобросовестного владельца виндицируют ленную землю или землю по фидеикомиссу или даже fundus dotalis. Огонь уничтожает строения вследствие попадания молнии (т. е. случайно). Здесь возможность продажи можно опровергнуть неотчуждаемым характером земельного участка. Но даже без предпосылки неотчуждаемого по юридическим причинам предмета доказательство невозможности отчуждения можно представить себе так: например, если истец в течение всего времени, когда имели место недобросовестное владение ответчика или просрочка, жил вдали от родины, не оставив уполномоченного, который мог бы совершить продажу от его имени.
Если принять это объяснение, то во всех случаях строгой обязанности дело выглядело бы так. Обязанность была бы безусловной, поскольку истцу (чтобы воспользоваться ею) не надо было бы приводить особое доказательство. Основанием обязанности было бы лишение правомочного лица возможности до этого продать спорную вещь и тем самым предотвратить любой ущерб своему имуществу. Эта возможность подразумевается в общем сама собой, и только в редких случаях, в которых ответчик доказывает, что возможность отсутствовала, отпадает также и обязанность возмещения, обоснованная этой возможностью.
II. Смысл второго ограничения заключается в том, что случайная гибель не должна обязывать к возмещению, если это могло бы произойти и с истцом как владельцем, а только в том случае, если она была следствием неправомерного владения ответчиком [295] .
Рассмотрим
295
Если земельный участок гибнет в результате обвала или оползня, это представляет собой событие, которое наступило бы независимо от владельца, равно как и в том случае, когда строение сгорает дотла в результате попадания молнии. Зато если истребуемая по суду движимая вещь сгорает вместе с домом ответчика, эта гибель спорной вещи является следствием того, что ею владел именно данный ответчик. Правда, и в этом отношении многие случаи окажутся посередине как нерешенные.
Однако эта видимость исчезает, если сопоставить упомянутое ограничение с только что предпринятой попыткой объяснения первого ограничения. Ведь если даже гибели присущ столь общий характер, что она произошла бы в любом случае, то все же нельзя отрицать возможность того, что истец мог бы своевременно продать и тем самым предотвратить всякую утрату в своем имуществе. Но именно этой отсутствующей возможностью, как было показано выше, обосновывается строгая обязанность ответчика.
Спросим теперь, что встречается в источниках римского права об этом втором ограничении.
Все ясные и решающие фрагменты, которые выше использовались для установления самого строгого правила, молчат об этом полностью. Если, стало быть, во многих фрагментах безоговорочно говорится о том, что в случае стипуляции должник из-за просрочки становится обязанным возместить случайную гибель обещанной вещи (без какого-либо упоминания указанного ограничения), то мы, допуская ограничение, вступали бы в решительное противоречие по меньшей мере с этими фрагментами, и потребовались бы очень ясные, недвусмысленные свидетельства, если бы у нас возникло хотя бы одно сомнение или если бы мы попытались объединить кажущиеся противоречивыми фрагменты. Точно так же дело обстоит со строгим обязательством недобросовестного владельца, а также со своеобразным видом просрочки в исках in rem.
То же, что мы на самом деле находим в римском праве об этом мнимом ограничении, можно свести к следующим высказываниям.
А. В случае actio ad exhibendum выше уже было высказано положение, что случайная гибель вещи после литисконтестации иногда обязывает ответчика к возмещению, что следует понимать так, что строгая обязанность наступает при таких же условиях, как и в случае виндикационного иска. К этому высказыванию Павел добавляет следующие слова [296] :
296
L. 12, § 4 ad exhib. (10. 4).
«Tanto magis, si apparebit, eo casu mortuum esse, qui non incidisset, si tum exhibitus fuisset».
В этих словах выражается не что иное, как особое подтверждение высказывания о названном здесь случае, но в них не заключается заявление о том, что силу должно иметь обратное, если гибель произойдет по-иному. В этих словах отнюдь не заключается ограничение строгой обязанности.
В. В случае actio depositi Сабин и Кассий отрицали любую обязанность депозитария возместить случайную гибель; это мнение упоминается Гаем только с исторической точки зрения, без согласия с ним, а последующими юристами, равно как и в последующей компиляции, отвергается (§ 273). Это отвергнутое древнее мнение получает в конце фрагмента следующее дополнение [297] :
297
L. 12, § 4 depos. (16. 3).
«utique, cum interitura esset ea res, etsi restituta esset actori».
Эти слова можно истолковать двояко. Они могут означать: «отрицание не вызывает сомнений особенно в этом случае (хотя оно и помимо этого истинно и верно)». Но их можно понять также и так: «отрицание не вызывает сомнений исключительно в этом случае (тогда как в других случаях можно было бы допустить исключения)». В любом случае эти слова не имеют никакого значения для действующего права, признанного в компиляции, поскольку относятся просто к отвергнутому древнему мнению: согласно одному толкованию – как подтверждение этого мнения, согласно другому – как его ограничение.