Скопа Московская
Шрифт:
Для начала они дали ответный залп, правда, не столь плотный, просто палили из мушкетов, которые заряженными несли с собой. Стреляли больше для острастки — вряд ли кто из них всерьёз думал, что попадёт. Да и всегда же хочется пальнуть в ответ, раз уж пережил вражеский выстрел. Ну а после, побросав мушкеты, ринулись в атаку с саблями наголо. Правда, и про и фашины с петардами не забывали. Уж кем-кем, а глупцами их командиры не были, и понимали, главная цель нанести как можно больше урона стенам, а не людям. Людьми завтра будут гусары заниматься.
— Не допускать их к городьбе! — надрывался Ляпунов, руководивший обороной одной из двух передовых крепостиц. Во второй я воеводой поставил Михаила Бутурлина, таким образом разделив рязанских и калужских дворян, которые, несмотря ни на что, всё ещё глядели друг на друга без особой приязни. Никакого боевого товарищества у них не было
И стрельцы спешили выполнить его приказ. Палили густо, уже не залпами, как в первый раз, а как можно скорее. Зарядил, высунул пищаль меж кольев городьбы, пальнул, и обратно — перезаряжаться. Казаки с венгерские гайдуками неслись вперёд короткими перебежками. Шагов десять. И как только затрещат выстрелы — сразу падали ничком, скрываясь в темноте, так что не понять сразу, убит он, ранен или же просто завалился и только ждёт, чтобы подскочить да снова ринуться к стене со своей фашиной или бочонком с порохом. Иные из них успевали перезарядить пищали, прямо лежа на земле, и прежде чем снова кинуться к стене, стреляли по крепостцам. Иногда попадали, даже из гуляй-города видно было, как то один то другой стрелец валится на землю, сбитый шальной пулей. И всё равно странная эта ночная перестрелка затянуться не должна, очень скоро дойдёт до сабель.
Оказавшись под самыми стенами, гайдуки с казаками ринулись на штурм. Пока один укладывали под стены пропитанные смолой фашины и прибивали петарды, другие полезли на те самые стены и схватились со стрельцами. В дело пошли бердыши, копья и рогатины, которыми были вооружены стрельцы, ими весьма удобно обороняться из-за укрытий. Однако враги упорно лезли через невысокий частокол, рубили саблями и палашами, стремясь выбить древко или отсечь неосторожному стрельцу пальцы. Вот тут-то и пришла пора детям боярским показать на что они способны в съёмном бою.
— Руби их! — как безумный заорал Захарий Ляпунов. — Бей-руби, кто в Господа-Бога верует!
И первым обрушил саблю на чубатую казачью голову, раскроив её до челюсти — так что зубы во все стороны полетели.
Закипела на невысоких стенах крепостиц жестокая рукопашная схватка. Брёвна их уже тлели снизу, кое-где удачно подожжённые, но это никого не смущало. Сейчас там люди убивали друг друга с небывалым азартом и жестокостью. Гайдуки с казаками стремились взять крепостицы, выместить весь страх последних, таких долгих минут, что они вынуждены были ползти под обстрелом, опасаясь лишний раз голову поднять. Стрельцы и дети боярские сражались за свои жизни, понимая, никто никого этой ночью щадить не будет. Здесь дерутся насмерть.
Нам оставалось недолго ждать начала такой же. Гайдуки с казаками уже спешили к нам, пригибаясь под выстрелами из пищалей и пушек, валились на землю, кто притворно, кто на самом деле поражённый пулей, однако упорно лезли к городьбе гуляй-города со своими пропитанными смолой фашинами и петардами. Их несли к нашей городьбе куда больше, чем к стенам крепостиц. Здесь от пороха будет куда больше толку. По ним азартно палили стрельцы из пищалей, стараясь перезарядить их как можно скорее, чтобы выстрелить снова. Целиться особо никто не пытался — били как можно чаще, не жалея пороха и пуль, как и было приказано. Десятники с сотенными головами молчали, понимая, что от их команд теперь, когда никто правильных залпов давать не собирается, будет одна лишь неразбериха. Куда чаще они вместе с теми дворянами сотенной службы, что я взял с собой на оборону городьбы стреляли из пистолетов, а кое-кто даже достал и пустил в дело саадачный набор.[1] Как и дети боярские из спешенных мной и приведённых на оборону гуляй-города, они ловко пускали стрелу за стрелой через городьбу. Многие, зная, что им предстоит, подготовили побольше обмотанных паклей стрел, которые поджигали прежде чем пустить во врага. Так что даже не попав ни в кого, они помогали стрельцам и прочим, освещая пространство перед гуляй-городом сотнями живых огоньков. Казаки с гайдуками топтали их, однако огненных стрел было слишком много, а занявшийся их тушением сразу оказывался идеальной мишенью для пищали или того же лука.
— Отлично бьём гадов! — приветствовал я сразу всех обороняющихся.
Вряд ли меня слышали в крепостцах, там шла безумная свалка, не до посторонних криков. А вот гуляй-город откликнулся почти победным рёвом. Из-за городьбы воевать с ляхами оказалось не так и страшно, не то, что вчера в поле. Но ведь будет ещё и завтра, которое враг пытается себе этой ночью облегчить.
В самом начале вражеской атаки, когда первые из моих людей начали пускать стрелы, Зенбулатов
Как ни устал за день, а первый же выстрел из лука получится просто загляденье. Наложил стрелу, тут же натянул одним уверенным движением — и сразу пустил через стену. А левая рука уже сама собой тянется к налучу за следующей. Так и пускал стрелы, покуда налуч не опустел, но кто-то из послужильцев сразу подал полный, и я сразу же выхватил из него стрелу.
Когда опустел третий колчан, я вскинул лук с последней стрелой из него, но не успел пустить её через городьбу. Поверх остро затёсанных брёвен частокола высунулась чубатая казацкая голова. Ловким движением первый из добравшихся до городьбы гуляй-города казаков Заруцкого взобрался на неё, на мгновение усевшись верхом, и тут что повалился обратно. Тело князя Скопина опередило мой замешкавшийся разум. Руки сами собой нацелили лук прямо в грудь отчаянно смелому казаку, пальцы, сжимавшие тетиву вовремя разомкнулись — и стрела ударила точно туда, куда я глядел. Прямо под сердце. На казаке были только рубаха, несмотря на ночной холод, и от стрелы она спасти точно не смогла бы. Он глянул на стрелу, вошедшую почти до середины древка, схватился правой рукой, чтобы вырвать её из груди, но не сумел удержаться на частоколе и повалился назад, к своим.
Таких отчаянно-храбрых было не так уж много. Всё же штурмом брать гуляй-город они не собирались. Однако они вынудили нас подняться к стрельцам, чтобы прикрыть тех своими саблями, как делали это дворяне и дети боярские в передовых крепостцах. И всё же если там уже вовсю кипел отчаянно-жестокий съёмный бой, то у нас лишь самые безумные пытались перебраться через частокол, чтобы схватиться с нами на саблях. Большинство же ограничивалось стрельбой снизу или же спешили убраться подальше, закинув под городьбу горящую фашину. Городьба уже тлела в нескольких местах, но петарды пока прибить на неё не удалось — всех, кто нёс их, успевали застрелить раньше. Под частоколом уже валялось прилично покойников и с каждой минутой ночной схватки их становилось всё больше.
В какой-то миг я позволил себе подумать, что нам удастся отстоять крепостицы, не дать ляхам поджечь или взорвать стены и частоколы. Но слишком уж много было у врага опытных в таких делах людей, чтобы всерьёз рассчитывать на подобную удачу.
Заложенные прямо в фашины петарды рванули почти одновременно, разворотив почти всю стену левой крепостицы, которую оборонял Ляпунов со своими рязанцами. Потерь почти не было, однако многие отступали вглубь крепостицы, зажимая уши руками. Грохот даже в гуляй-городе был хорошо слышен, а уж там-то и вовсе был оглушительным. Гайдуки с казаками, конечно же, воспользовались этой заминкой, и с рёвом ринулись в образовавшийся пролом. Рассеянные по полю перед стеной, они быстрее оправились от взрыва, и теперь пёрли в атаку, понимая, что именно сейчас решается судьба крепостицы. Сумеют они навалиться как следует, ударят разом — и она падёт. Промешкают — дадут шанс обороняющимся удержаться хотя бы до утра.
Из гуляй-города я ничем им помочь не мог. Нам самим оставалось только держаться под всё усиливающимся натиском врага. Мне кажется ляхи всю союзную пехоту кинули в этот котёл, лишь бы посильней повредить частоколы крепостиц и гуляй-города. К гайдукам с казаками присоединились уверенно шагающие ландскнехты, пока ещё толкавшие своими длинными пиками венгерцев и казаков, однако очень скоро они пустят их в ход против нас.
— До утра они наседать на нас решили, — прохрипел рядом Зенбулатов, не переставивший стрелять их лука. В пешем строю он саблей владел хуже, нежели в седле, а потому предпочитал посылать во врагов стрелы, переключившись сейчас на ландскнехтов.