Скопа Московская

Сапожников Борис Владимирович

— Вымотают нас и отступят, — ответил я, больше озвучивая себе собственные мысли. Верный татарин мой и не ждал ответа. — А после крепостицы займут и тогда артиллерийская дуэль у нас совсем иначе пойдёт.

Тут мне стало не до размышлений. Через частокол перебрались сразу двое казаков. Первого я успел поймать на палаш, он сам неловко взмахнув руками, буквально нанизал себя на его клинок. Второй же успел перебраться и мы схватились. Казак оказался ловким малым. Рубился отчаянно, но головы не терял. Он буквально танцевал вокруг меня, не давая прицелиться и ударить тяжёлым палашом как следует. И сам всё время бил на опережение, пользуясь тем, что его оружие легче. Сабля так и плясала в его

руках, хищной щукой устремляясь то к моим рёбрам, то — куда чаще — ныряя вниз, чтобы рубануть мне ногам. И вот тут я сумел удивить его — да так, что это ему жизни стоило. Когда казак снова решил достать мои ноги, я не стал отступать или парировать, как делал это дважды. Вместо этого я подпрыгнул и поджал ноги под себя, пропуская клинок буквально под коленями. Я рухнул на землю, больно ударившись коленями, однако обескураженный казак замер на мгновение, когда его сабля не встретила привычного сопротивления. Даже не вставая, я от души ткнул его палашом в живот — клинок почти на треть погрузился в тело казака с неприятным влажным хрустом. Поднимаясь, я вырвал палаш из раны, и казак повалился на бок, свернувшись в позе зародыша, прижимая руки к пропоротому животу. Умирать он будет ещё долго и мучительно, может быть, до утра доживёт, если кто его мук оборвать не захочет. Но мне уже не было дела до ловкого казака, надо драться дальше.

Ландскнехты подступили к самым стенам, и теперь орудовали пиками, не давая стрельцам вести огонь из-за частокола. Под их прикрытием к городьбе подбиралось всё больше казаков, и вот уже с десяток просмолённых фашин затлели под нею. Я понимал уже чем это закончится, и велел всем убираться прочь со стены. Теперь её уже не спасти, надо занять новый рубеж обороны на случай если враги ринутся в вот-вот образующийся в ней пролом.

— Назад! — крикнул я, первым отступая внутрь гуляй-города. — Головы, десятники, уводить людей. Сигнал к отходу!

Сигнальные рожки запели грустную мелодию — никто не любит отступать, даже организованно и спиной вперёд. Однако я уже знал, что вскоре произойдёт, и гробить людей без толку, не собирался. Стрельцы отступили вполне организованно, дворяне и дети боярские попросту отбежали от стен, словно волна отхлынула. Они встали между ровными шеренгами стрельцов, прикрывая их своими саблями. Я же расположился в тылу, спрятав палаш в ножны. Сейчас мне нужно следить за ситуацией на поле боя, а не им размахивать, хотя раскроить парочку казацких или венгерских, а ещё лучше немецких черепов я был бы не проч. Но уже не время. Пора вспоминать, что я не только боец, но в первую очередь воевода.

Взрывы петард разорвали частокол в нескольких местах. Здоровенные, крепкие брёвна выворачивало из земли. Они валились друг на друга, катились в нашу сторону, правда все остановились шагах в двадцати от первой шеренги стрельцов. Оставшиеся на месте брёвна горели, подожжённые просмолёнными фашинами, и вряд ли к утру из получится погасить.

— Посоху сюда! — тут же начал раздавать приказы я. — Брёвна заливать, пока весь частокол не выгорел к чёртовой матери. Пускай, что смогут восстановят к утру. Работать, покуда лях в атаку не пойдёт, как при Клушине.

Посошную рать уже собирали, вытаскивая из обоза мужиков с плотницкими топорами и пилами. Однако первыми бежали совсем ещё молодые парни, которым никакой серьёзной работы не доверяли, а вот заливать огонь из вёдер и засыпать его землёй — это дело как раз для них.

— Работай веселей, — напутствовал их я. — Завтра всех до отвала накормим, как выборных дворян.

Однако проходивший мимо меня посошный ратник глянул угрюмо, и пробурчал себе в бороду нечто вроде «Завтра всех нас ляхи досыта накормят». Я не стал поднимать шума, сделал вид, что не понял ни

слова. Никому не будет лучше, если этого мужика сейчас же вздёрнут за его слова. Пускай себе работает. Тем более что и сам я пребывал в столь же мрачном настроении.

Мы вроде и отбились — под прикрытием всё тех же ландскнехтов уцелевшие венгерцы и казаки отступали обратно к королевскому лагерю. Вот только левая крепостица, которую оборонял Ляпунов, лишилась почти всей наружной стены, и теперь была бесполезна. Правая, чьей обороной занимался Михаил Бутурлин, едва не полыхала. Врагу удалось поджечь фашинами изрядную часть её стены, и теперь воевода вместе со стрелецким сотенным головой выводил из горящей крепости своих людей. Ляпунов от него не сильно отстал. Торчать в крепостице, лишённой стены, обращённой к врагу, глупо, и ждать приказа Захарий Ляпунов не стал.

Так мы лишились передовых крепостиц и завтра придётся принимать бой прямо у стен гуляй-города. Это совсем не то, на что я рассчитывал в этой битве, однако выбора не остаётся. Надо воевать, как бы туго ни было — выбора-то и в самом деле нет.

[1]Сайдак (также сагайдак, садак, саадак, сагадак, согодак) — набор вооружения конного лучника. Состоял из лука в налуче и стрел в колчане (иначе в туле), а также чехла для колчана (тохтуи или тахтуи). Был распространён у тюркских народов, монголов, а также на Руси до XVII века. Несмотря на то, что был атрибутом именно конного лучника, сотенные головы, происходившие из детей боярских, также умели обращаться с ним и носили с собой на войну, вот только пускать в дело его вряд ли приходилось часто

* * *

Узнав об успехе вылазки, король поднял бокал токайского за победителей этой ночи.

— Пан Вейер, — вызвал он к себе командира ландскнехтов, — ваши бравые немцы решили исход сражения. — Король велел налить старосте пуцкому бокал. — Вы и ваши солдаты достойны первого тоста этой праздничной ночи. Мы будем отмечать первый успех, который, уверен, завтра приведёт к падению лагеря московитов. А значит, к падению их царя!

— На погибель! — выпалил едва вернувшийся с поля боя Вейер. Он сам водил ландскнехтов в атаку, не доверяя их офицерам. И без того, пришлось платить этим жадным ублюдкам из собственного кармана, чтобы заставить выйти из лагеря и прийти на помощь захлёбывающейся атаке казаков и гайдуков.

— На погибель московитскому царю! — поддержал его король.

Все, кого он пригласил в свой роскошный шатёр на празднование первой победы, выпили до дна.

— Завтра с самого утра, — его величество решил не терять времени и начал отдавать приказы, как будто собрал всех не на пир, а на воинскую раду, — пан гетман, берите гусар и ударьте по московитам так, чтобы пух и перья во все стороны полетели.

— Московиты упорны в обороне, ваше величество, — напомнил ему без особой нужды Жолкевский. — К тому же у князя Скопина остались немцы и шведы. Справиться с ними будет непросто. Даже если нанести удар гусарией.

— Вы потеряли сердце под Клушином, пан гетман, — выступил вперёд Ян Потоцкий.

— А вы едва не потеряли голову и правую руку сегодня днём, — кивнул ему Жолкевский. Именно туда угодили московитские пули, когда гусары Потоцкого попались на удочку князя Скопина и по ним дали залп из не взятых ещё крепостиц. Спасли Яна Потоцкого только крепкий доспех и ещё более крепкий шлем, и то из боя ему пришлось выезжать, оставляя командование на Якуба и молодого Станислава, который проявил себя с лучшей стороны, настоящим рыцарем и толковым командиром. — И если бы не мой племянник, пан Ян, возможно, гусария бы понесла сегодня куда более серьёзные потери, нежели под Клушиным.