Скорость
Шрифт:
— О, нет, я поговорю так, что она запомнит надолго.
— Вот и напрасно. Я потому и прошу вас, чтобы сделать это деликатно.
— Деликатно. Она вон как с матерью ведет себя.
— Тем более, — сказал Алтунин.
— Ну, тогда я не знаю. — Чибис обидчиво повернулась и медленно пошла к двери.
7
Падал снег, крупный, пушистый. Он повисал на деревьях, проводах, толстым слоем ложился на крыши. За какой-нибудь час все вокруг преобразилось. Маленький домик между поворотным
«Эх, дела, дела, — вздохнул Дубков, машинально ловя в ладони снежные хлопья. — Летел из Москвы в хорошем настроении. А тут сразу все спутали».
Снег таял на ладонях Дубкова. Пальцы немели от холода. Но в груди не переставало гореть. Шутка ли: в его локомотивной колонне, где люди хотят жить и работать по-новому, по-коммунистически, произошла такая неприятность. И замешан-то в этой неприятности не кто-нибудь, а зять, Петр Мерцалов. Уж очень щекотливая ситуация.
Отряхнув снег, Дубков вошел в домик. Его мигом обступили машинисты.
— Ну как, Филиппыч, — столица шумит?
— А Кремль? Поди, завел знакомство с министрами? Не слыхал, когда полностью снабдят тепловозами? Уж больно медленно идет дело.
— Да разве только нам нужны тепловозы, — рассудительно ответил Дубков. — Дорог-то в стране вон сколько, и везде просят новую технику.
В домик вбежал Юрий Сазонов. Проворно снял шапку, пригладил шевелюру. Протянув Дубкову руку, он попросил нетерпеливо:
— Угостите, Роман Филиппович, московскими. Пока ехал, истлел без курева. — Торопливо разминая в пальцах папиросу, добавил: — Такой снегопад настиг, в десяти метрах ничего не видно. Да еще перегон-то попался: сплошные предупреждения, особенно у Сырта.
— Перегон известный, — согласился Дубков, пристально оглядывая молодого машиниста. — Когда-то говорили: проведешь состав от Ложков до Моли, съешь пуд соли.
— Верно, — улыбнулся Юрий. — Рубаха и сейчас еще мокрая.
В дверях появился Синицын. Он, как и только что вошедший бригадир, вернулся из рейса. Сбоку у него кирзовая сумка, на лице пятна паровозной гари. Здороваясь с Дубковым, он вдруг заметил, что Сазонов мнет в пальцах папиросу. Схватил его за руку:
— Юра, ты что, забыл?
Тот зажал папиросу в кулаке и торопливо сунул в карман.
Роман Филиппович повел на него непонимающим взглядом.
— Отвыкаешь, что ли?
— Нет, — помотал головой Сазонов и кивнул в сторону плаката.
— Ах, вон что! — понял Роман Филиппович. — Стало быть, в помещении не курить и слово «брехаловка» не произносить. Правильно! Согласен! Такой груз тащить за собой не стоит. Да и тепловозы грязи не любят. Они машины чистоплотные. Говорите, что еще?
Сазонов стал рассказывать о том, какие обязательства приняли и по каким возникли разногласия и почему. Все, слушая, молчали. Только Синицын время от времени вставлял колкости. Сазонов не выдержал.
— Чего опять воду мутишь! Вот человек!
Роман
— Вы что в самом деле? На съезде вон тысячи делегатов присутствовали. На целые семь лет программу составили по всем отраслям. И без этих, без фокусов.
Он сел за стол, придвинул к себе листок с обязательствами, который Сазонов достал из кармана, и начал внимательно просматривать. Пункт о воспитании дружбы и товарищества, очерченный красным карандашом, перечитал трижды, потом перевел взгляд на Юрия.
— А, верно, перегнул ты палку с коллективными походами. Так можно записать — и в баню строем ходить. Веселая дружба получится!
— Снять эту запись, — сказал бритоголовый. Все согласились, Юрий не стал упорствовать.
— Теперь вот что, орлы, — подкрутив усы, сообщил Дубков. — На съезде говорили, что при новых коммунистических отношениях во всем на совесть опираться нужно. Оно так и выходит, если хорошо вдуматься. Кто, скажем, главный мой ревизор, когда я веду состав? Совесть. А с кем я должен советоваться, когда товарищу в глаза правду сказать нужно? Опять с совестью. И обиду на друга погасить должна также совесть.
Кто-то вспомнил:
— Пункт о легком заработке тоже утрясти бы надо.
— Верно, — согласился Дубков и поставил против этого обязательства знак вопроса. — Не с заработком бороться надо, а с тем, чтобы жадность и стяжательство не развивались. Вот в чем гвоздь. И еще, чтобы не было охоты оторваться от товарищей. Теперь мы с вами вроде как за руки возьмемся. Рванется кто вперед, сразу тяни другого. Другой — третьего.
В домике появился отец Юрия Сазонова, маленький, суховатый, с густой сеткой морщин на лице.
— А-а, Роман приехал! Мое почтение! Ты, если хочешь про свой комсомол знать, меня допроси. Доложу наилучшим образом. Распишу, как в документации.
— Давай, давай, Александр Никифорович, расписывай, — сказал Дубков, с радостью пожимая руку старейшего машиниста. — Тебя, я смотрю, не держат ни снег, ни мороз. Ходишь?
— Не хожу, а бегаю, — возразил тот с наигранной серьезностью. — Врачи по знакомству прописали спорт. Вот и рысакую до депо и обратно с заскоком в «брехаловку».
— Эй, эй, батя! — остановил его Юрий. — Гляди на вывеску!
— Ты сам гляди лучше, — вспыхнул тот, — а до отца не касайся. Не дорос еще. Молоко на губах не обсохло.
Чтобы замять размолвку, Дубков шутливо спросил:
— Ну и как, Александр Никифорович, бег-то помогает?
— Сильно. Уже на кроссы выходить могу. Да вот с трусами задержка. Не подберу на свою солидность.
Сазонов-старший, как называли Александра Никифоровича машинисты, уже четыре года находился на пенсии. Но не было такого дня, чтобы он не появлялся в депо. Первое время многие посмеивались над ним: нечего, дескать, делать, вот и торгует скукой. Потом притихли. А когда он из таких же, как сам, старых машинистов организовал добровольную бригаду по проверке качества ремонта локомотивов и стал кое-кого выводить «на чистую воду», все даже забыли, что этот человек на пенсии. Новый начальник депо не проводил ни одного важного совещания без присутствия руководителя бригады по качеству.